Она была гениальна. У нее был особый стих, особая мысль и свое абсолютно неподражаемое звучание.

             Когда она читала свои стихи, ее хрустальный певучий голосок смягчал жуткую правду и случалось убаюкивал цербера. И ей удавалось не только написать (для поэта писать как дышать), ей удавалось напечатать такое...
            Кто младше 25, почти не знают, что о великих поэтах России - о Цветаевой, о Мандельштаме... - писать было нельзя. Особенно - об их кончине. Одна в отчаяньи и с голоду повесилась в Елабуге в 1941, другой то ли был убит в сталинском концлагере на Дальнем Востоке, то ли умер там с голоду.
             Их судьба не давала Ахмадулиной покоя. Стихотворенье за стихотвореньем об убитых, о тех, кому горло порвал век-волкодав.
            Нельзя в Москве? - она печатала книгу в Тбилиси. В 1977, в гнилое сусловско-брежневское время там вышел сборник стихов, где чуть не половина - о гениях: о Пушкине, Лермонтове... И конечно, про Марину:

                                                            А ты - одна. Тебе - подмоги нет.
                                                            И музыке трудна твоя наука -
                                                            не утруждая ранящий предмет,
                                                            открыть в себе кровотеченье звука.

            Кровотеченье звука... единственная женщина на вершине тогдашнего Олимпа, где рядом с нею громыхали, призывали, воспевали и в меру гневались знаменитые мужчины: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский... Но зал замирал, когда на сценну выходила умопомрачительная красотка и читала внешне тихое, вежливое воспоминание о званом обеде в семье искусствоведов, благополучных и обласканных властью. А в голоске звенела беспощадная сталь:

                                                             Придвинув спину к их камину,
                                                             пока не пробил час поэм,
                                                             за Мандельштама и Марину
                                                             я отогреюсь и поем.

              Хозяин начинает учит, как жить, как правильно себя вести:

                                                             Он был настолько выше быта
                                                             И так воспитан и умён,
                                                             что обошла его обида
                                                             былых и нынешних времён.

                                                             Он знал: коль ложь не бестолкова,
                                                             она не осквернит уста,
                                                             я знала: за лукавство слова
                                                             наказывает немота.

                                                             Он, сокрушаясь бесполезно,
                                                             стал разум мой учить уму,
                                                             и я ответила любезно:
                                                             "Потом, мой друг, когда умру,
                                                             вы мне успеете ответить...

              Сейчас ей успеют ответить. "Ахмадулина? - Это кто?"

              Господи, теперь ее знают по ежегодной теле-кино-комедии "С легким паром". Да и знают ли, что это ее стихи там поют, приделывая как попало к шаблону мелодрамы:

                                                             По улице моей который год
                                                             звучат шаги - мои друзья уходят.
                                                             Друзей моих медлительный уход
                                                             той темноте за окнами угоден...

               Вот отзвучали и ее шаги.