ВОЗВРАТ                                       

   
Февраль 2011, №

       Прозаическая зарисовка__________       
Михаил Корешковский    
За рампой сцены            

 Глазами клоуна                                       

  

                                                                                                 Поколению Пугачевой посвящается

                                                                Все на низ!

         Я встретился с Масляковым не в самые лучшие его времена
- "находчивые" и "таланты" уже закончились, и он перебивался тем, что развозил и представлял в республиках букет телефильмов на молодежную тематику - то ли фестиваль, то ли конкурс без конкурса.
          Мы получили распоряжение развернуть радиозвукопередвижку в Молодежном Центре ЦК Комсомола Молдавии и подать звук телевизионщикам во время записи фрагментов передачи.
        
В Центре царила обычная телевизионная суматоха, напоминающая муравейник. Слонялась массовка, изображающая зрителей. Режиссер был кисл. Съемка стопорилась, потому что ведущий - Масляков запаздывал. Посланная за ним ассистентка вернулась ни с чем.
          Режиссер рявкнул через динамики:
"Найти этого пи..." - и осекся.
          Народ заржал. Уже целая толпа добровольцев отправилась на поиски.
          Я зашел в буфет за пирожком.
          
- Кого это все ищут? - поинтересовалась буфетчица.
          
- Да Маслякова...
          
- А вы посмотрите в баре на шестом этаже. Может, он там...
        
Я поднялся на шестой этаж и в конце коридора увидел вцепившегося в стенку Маслякова.
         
- Вас ищут, - сказал я ему, избегая называть его по имени-отчеству. Из-за мелкости, незаметной в кадре, он казался подростком.
          
- Щас!!! - дохнул на меня Масляков, отлипая от стенки и судорожно ища равновесия. Мне не хотелось тащить его на себе, я развернулся и пошел вниз.
         
Узнав о грядущем сошествии, площадка оживилась, техники поскакали к пультам, электрики врубили юпитеры, а массовка заерзала на стульях.
         
И я впервые увидел, как собирается в кулак привыкший к камере народ. Только что Масляков текуче изображал скалолаза на отвесной стене. А тут возник во входном проеме прямой, как доска, и двинулся к подиуму, твердо глядя на режиссера.
          
- Что же это вы, Александр Васильевич... - загремел было режиссер...
         
- Да-да, я - сейчас... - не разжимая челюстей, промычал Масляков и взошел на подиум. Я подал ему микрофон, и он зашпарил абсолютно гладкими газетными фразами, изредка нервно подергивая кабель, который ему нисколько не мешал..
          
Режиссер, насупившись, недоверчиво смотрел на него поверх очков.
          
Масляков поставил точку, рванул на себя микрофон и рухнул с подиума. Стало ясно, что сегодня он уже не поднимется.
        
 Молодые люди, называемые в просторечии шестерками, бережно оттранспортировали Маслякова в его номер, благо он жил тут же в гостинице Молодежного Центра.
           
Телевизионщики стали сворачивать кабели.
            Режиссер отматерился и двинулся с ассистенткой и приближенными в бар на шестом этаже.

                                                 Необыкновенный концерт

          В конце рабочего дня, нежданно-негаданно, свалился приказ
- осветить празднование юбилея газеты „Советская Молдавия“.
          Когда мы развернулись у филармонии, где проходило мероприятие, торжественная часть уже заканчивалась, и ни в эфир, ни в запись попасть уже не могла.
           Пошел я за кулисы узнать обстановку и понял, что до концерта еще далеко: артисты не знали, кто за кем выступает, радио и телевидение вяло переругивались, кто будет выставлять микрофоны и кто будет, если что, отвечать, молоденькие певицы скалили зубки и стреляли глазками, а режиссер отдавал одно распоряжение за другим, которые тут же отменял следующими.
           Я вернулся в автобус
- ждать.
           Вдруг звукорежиссер прилип к экрану монитора, показывающему зрительный зал, и затыкал пальцем:
          
- Вот... Вот... Вот...
         
- Что вот? - переспросил я и всмотрелся: в середине зала у прохода в сопровождении двух плечистых парней сидел Иван Иваныч, самый главный человек в республике, и зло смотрел на сцену через очки.
          
 Известие молниеносно облетело всю филармонию.
         Концерт начался незамедлительно. Артисты были в ударе. Зрители четко и дисциплинированно аплодировали. Никто не скрипел, не кашлял, не чихал и, казалось, не дышал.
         
 Свет в зале погасили, чтобы никто не докучал Иван Иванычу на него глядением.
           Шел номер за номером.
          Режиссер, не получая реакции из прохода и указаний свыше, заметался и стал приставать к ближним с вопросом, как и когда завершать концерт. От него шарахались. Выпускающий редактор вжал голову в плечи и молчал, как партизан.
          Режиссера пробила испарина. Кто-то догадался и сгонял в фонотеку за гимнами Советского Союза и Mолдавии.
          Неясность томила. Исполнители выдыхались. ЦК и Гостелерадио были закрыты, cпросить было негде. Шел уже одиннадцатый час...
           Наконец режиссер собрался с силами и упавшим голосом прошептал:
"Гимн!.."
           Взмокшие артисты стояли на сцене. Зал поднялся им навстречу. Дали свет...
           Три кресла в центре у прохода были пусты.
           На следующий день режиссер взял больничный.
           A меня решили в подобных празднествах больше не использовать
- кто его знает - отец-то у него поляк!

                                                 He гладки взятки на мизере

         
 Гастролировал в Кишиневе Кобзон. Мой подчиненный и, тогда еще приятель, сказал, что его друг приглашает перекинуться с Кобзоном в преферанс. Согласен ли я тоже играть.
           Мы ждали его в холле гостиницы. По лестнице спустился какой-то лысый мужик в черном свитере и, не здороваясь, бросил:
"Ну, пошли!"
           Мы двинулись к столикам в зальчик для банкетов, укрытый от нескромных глаз.
          
- Кто это? - спросил я приятеля.
          
- Да Кобзон же, Кобзон, - прошипел тот.
           Я не знал, что Кобзон носит парик.
           Кобзон уловил шепот и пренебрежительно покосился на меня через плечо.
           Теперь я понимаю, что мои сотоварищи искали кого-то на роль
"лоха", которой я хорошо соответствовал, но не очень об этом жалею.
          С одной стороны, все время подмывало поговорить с Кобзоном. С другой
- требовалось играть, то есть хотя бы смотреть в свои карты. А лысая внешность известного певца, как солнце, слепила мне глаза.
           Кобзон же, несмотря на коньяк, играл жестко и уверенно, ободрал всех как липку, cобрал деньги и ушел.
            Мы подавленно молчали.
            Через день оказалось, что о нашем визите к Кобзону на работе хорошо знают.
            На профкоме обсуждали вне повестки, пью ли я, и сколько, и в рабочее ли время.
          
 Комсомол не мог меня исключить, потому что я уже выбыл по возрасту, а в партию, понимал, не прибуду уже никогда.
           Секретарь парткома, встретив меня в коридоре, строго спросил, не было ли в тот вечер разврата, и пригрозил мне пальцем:
"Я тебя насквозь вижу!.."
           А председатель Гостелерадио вызвал для разгона заместителя
- почему это Кобзон имеет парик, a лучшие артисты телевидения вынуждены каждое утро выливать на голову бутылку канцелярского клея, чтобы закрепить им зачесанные с затылка волосы.
           И с легкой руки Кобзона некоторые солисты помолодели, как в сказке, a я прослыл сомнительной личностью.

                                                         Арлекино и другие

          
 Пугачева прилетела в Кишинев на три концерта.
          Билеты распространялись по парткомам предприятий. На „Сельмаш“ пришло 7 билетов. Юра Марков был там партийным секретарем и принял решение отдать билеты передовикам производства.
           Леля, его жена, узнав об этом, взбеленилась, и в результате билеты распределились следующим образом: Юра с Лелей, директор с супругой, главный инженер с супругой и жена главного технолога...
           Журналист Гриша Дорош придвинул администраторше гостиницы коробку конфет и попросил соединить его с Пугачевой.
           Коробка уплыла под столешницу, администраторша написала на бумажке номер и подвинула Грише телефон, показывая жестом, что не имеет к этому никакого отношения.
            Гриша закрутил диск и зная, как быстро отфутболивают знаменитости, выпалил:
         
 - ...интервью... молодежное радио... нам пишут девочки... как стать артисткой... такой как вы... не могли бы...
          
- Молодой человек, - прервала его Пугачева. - Давайте по-одесски: что я буду с этого иметь?
           
- Я не знаю... - промямлил Гриша, пораженный открывшимся вариантом.
            И позвонил главбуху:
           
- Валерий Аверьянович, сколько мы можем ей дать?
            Главбух подумал и сказал:
           
- Ну, рублей 40.
           
- А 50 можем?
            Главбух подумал:
           
- Можем. Да, чтобы не ломалась, ты ей скажи - заплатим на руки. Дай ей из своих, а мы потом на тебя оформим гонорарную передачу...
            Гриша перезвонил.
           
- Хорошо, - сказала АБ, - двадцать минут.
          Гриша пришел в назначенное время и отдал деньги, положив репортерский магнитофон на столик.
          
- Включайте, - сказала Пугачева, и, не требуя вопросов, простыми словами стала рассказывать, как трудно девочке осуществить свою мечту, совсем не представляя, что это такое.
           У меня получилось, у других
- может не получиться. Непрерывная и незаметная работа, без уверенности в успехе. Надо чувствовать, что требуется зрителю, и держать себя в узде. Артист всегда в дороге, всегда сам за себя, и никого не интересуют его трудности...
            Через четверть часа Пугачева потянулась за сигаретой:
           
- Ну что еще сказать вашим девочкам?
          
 - Да нет, все, спасибо, - засобирался Гриша, понимая, что это формула вежливости. - И, пожалуйста, не рассказывайте об интервью, чтобы не было случайного ненужного вмешательства со стороны начальства...
           
- А кто ваше начальство?
            Гриша назвал председателя Гостелерадио.
           
- А, маленький такой...
           
- Откуда вы знаете!?
          
- Вчера была на банкете в Совете Министров... Представлялись, ручку целовали. Не знаю, как у вас... А там он был веселый дядька, прыгал, как козёл...
           Гриша внутренне дернулся
- человек, после вызова к которому "на ковер" людей выносили с сердечным приступом - „ве-се-лы-й дя-дь-ка“?.. Нет, все-таки - козёл! И по прямому короткому взгляду понял - уловила!..
           Интервью, приправленное пугачевскими песнопениями, имело успех. Его трижды
- случай небывалый - давали в эфир. Гришин завотделом попал на Доску Почета. Девочки плакали от сложности достижения цели и писали Пугачевой любвеобильные мечтания-послания, которые мешками складывали потом в отделе писем. Их никто не читал.
           Ирина, дочь первого секретаря ЦК Молдавии, концерт посетила и пожелала иметь дома запись. Как теперь говорят
- "вживую". Поэтому мы получили распоряжение, а Пугачевой сообщили об оказанной чести. Она благосклонно кивнула.
           Был вызван лучший звукорежиссер. Выделили импортную магнитную ленту. На следующий вечер мы развернули тонваген у дворца „Октябрь“, не подозревая, что в аппаратной дворца радисты записывают концерт для себя безo всяких указаний, и копии с копий будут потом крутить в каждой кишиневской семье.
         
 Мы сгрудились у контрольного монитора, в котором крупным планом пела и двигалась Пугачева - это былo завораживающе мощное исполнение, что называется, на износ...
          
 Тогда все были немного влюблены. Мне нравились ее губы, с которых слетали эти отточенные звуки. Володя, наш водитель, говорил, что он бы Аллу ногами из постели не вытолкал. Техник Петя взревновал к недосягаемости объекта:
          
- Короткая. Плечи широкие. Толстая корова, жир складками... И - дура хитрющая...
           Звукорежиссер толкнул его в плечо. Петя обернулся и увидел, что в автобусе есть еще один человек, которого все считали то ли мужем, то ли антрепренером Пугачевой, потому что он влезал во все, и, казалось, ничего не делал, а тут, видно, зашел послушать, как звучит голос в записи.
          
 Тот глотнул, сделав губы ижицей, будто его насильно кормили лимоном, и, не сказав ни слова, вышел.
            Петя уменьшился в росте. Мы ждали кары. Но ничего не произошло.
           Таня Ковальчук, работник аэропорта, сопровождала Пугачеву в секции Интуриста перед вылетом в Москву.
            АБ сняла обувь и разминала затекшие ноги.
            Вошла буфетчица.
           
- Алла Борисовна, не желаете ли откушать кофе?
          
- А идите вы все к черту! - буркнула Пугачева и бросила в нее туфель. Буфетчица исчезла.
            В дверь постучали. Вбежал мужичонка.
           
- ...ла борисовна ваш директор говорит подарки в самолет не влазят - что делать?
          
- Какой такой директор? - непонимающе нахмурилась Пугачева. - А-а, да никакой ни директор, тоже мне, пень с бугра, просто - сотрудник. Передай, чтобы бочонки с вином оставил. Нечего жадничать.
            Наконец, пришел красивый молодой человек и сказал:
           
- Алла, пора.
          
 Они шли по второму уровню аэровокзала, и на них все смотрели. Пугачева в больших дымчатых очках и переливающейся серебристой шубке цокала каблучками, не обращая ни на кого внимания.
            Кто был молодой человек, осталось неизвестным.
          
 Позже касса сообщила, что на Москву было продано два билета на фамилии Пугачев и Пугачева.

                                                        Спокойной ночи!

          Всем искусствам Иван Иваныч предпочитал кино. Все фильмы, которые в рамках культурного обмена получали с кинофестивалей, показывались ему у нас на телецентре в одном из просмотровых залов. Он мог бы заказать их прямо на ЦК, но, видимо, телецентр приравнивался им к кинотеатру.
           Кино играло важную роль и в семье Иван Иваныча
- его дочь Надежда училась на режиссера и снимала на Молдавской киностудии свой дипломный фильм. Моя жена работала в съемочной группе художником.
            На утреннюю пятиминутку прибежал запыхавшийся директор фильма:
         
  - ...Там туалетную бумагу дают... Скоро кончится... Надежда Ивановна, разрешите я... вне очереди... от Вашего имени...
            Надежда пошла пятнами, и директор в тот же день вылетел из киностудии.
           А тут еще наши телевизионщики подсуетились и в порядке подхалимажа сняли документальный фильм о другой дочери, Ирине, пианистке. Разумеется, Иван Иванычу захотелось его посмотреть.
         
 С утра в наш корпус нагнали уборщиц со всего района. Лишний персонал и посетителей стали выфильтровывать. Ближе к вечеру коридоры заполнились молодыми людьми, которые внимательно рассматривали стены и углы с таким видом, будто собирались помочиться, но не знали где.
           Я спустился в туалет и увидел директора телецентра, бритвочкой соскабливающего со стены неприличное слово.
           Стало скучно, и я пошел к себе заниматься делами, и чтобы ненароком не замели.
          Когда затихло, я стал обходить аппаратные, чтобы составить сменную сводку. Коридор был пуст. Одиноко курила
"детская" режиссерша. Мы перебросились парой слов...
         
 За углом знакомо лязгнуло - это открывались двери просмотрового зала. Послышался топот, похожий на барабанную дробь...
           ...Они шли каре
- четыре шеренги по четыре человека, затылок в затылок, плотнее, чем солдаты в строю. Впереди синхронно выступали Иван Иваныч с супругой, обжимаемые по бокам телохранителями, а за ними в такт печатала ногу вся свита.
           Мы отступили к стене. Молчать было неловко, и я сказал:
          
- Добрый вечер.
          
- Добрый вечер, - ответил Иван Иваныч, а за ним в разнобой забухали все:
          
- Добрвеч... Добрвеч... Добрвеч... Добрвеч...
          Каре пронеслось мимо, как курьерский поезд, и исчезло в полусвете лестничного марша.
          Я вспомнил армейскую шутку, как рядовой заставляет козырять себе генерала, и отправился закрывать зал.
           Посреди зала стоял журнальный столик с двумя придвинутыми креслами. Коробка конфет „Вишня в шоколаде“
- тогдашний писк - была не опробована, шампанское не откупорено, а пышные алые гвоздики ("красная гвоздика - наш цветок") еще покачивались от движения воздуха в хрустальной вазе.
         
 Я погасил свет и запер дверь. Как инженер смены я был главным ключником и, уходя с работы, сдал ключи на вахту милиционеру.
           Утром в обратном порядке стал отпирать помещения и, войдя в просмотровый зал, невольно отшатнулся: столик был пуст, как в фокусе Игоря Кио.
          Я доложил начальству. Начальство пожевало губами и решило сор из избы не выносить, потому как, хм, неясно, кто на самом деле виноват.
          Раздосадованные ускользнувшей халявой коллеги пеняли, как же я ничего не прихватил, все равно пропало...
          
- Не боись, мужики! - утешал я. - Он еще к нам придет...
           Действительно, мы потом не раз еще записывали Иван Иваныча для эфира. Радио он предпочитал телевидению, видимо, из-за текстов, которые он читал.
           И кто-то из наших девушек-операторов, из числа самых красивых и отчаянных, бывало подходил к нему:
           
- А знаете, Иван Иванович, я Вам писала...
          
- Как фамилия? - вскидывался Иван Иваныч, по понятным причинам с письмами трудящихся не знакомый.
           И завершалось это резолюцией
"Рассмотреть!", a потом и комнатой - правда, не в новом фонде, и с подселением, но все-таки - жильем.
            А что еще нужно человеку!
                                                                                                           ©М.Корешковский 

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                     ВОЗВРАТ

                                                                  Предыдущие публикации и об авторе в РГ №11 2010