ВОЗВРАТ                                       

   
  
 Май 2011, №5      
 

 

       Автобиографическая проза_____                              Владимир Сиротенко   

 

ПРИСЯГА РОДУ                                               

НАС КОГДА-ТО НАЗЫВАЛИ КОРИФЕЯМИ...                                       

                          

       

             Так уж получилось, что в школьные годы у меня было мало друзей.
            Верных друзей мне заменяли журналы - «Юный техник», «Техника молодежи», «Знание-сила», которые свободно можно было достать в нашей юношеской библиотеке им.
Коцюбинского в Чернигове…
   Я воспитывался на этих журналах. Любимой моей темой были истории о великих
изобретениях и изобретателях.
  
 Я и сам в детстве мечтал стать изобретателем и изобрести лучи, которые замедляли бы ядерную реакцию. Увы, я знал, что меня ждет судьба не великого инженера, а обычного писателя. Такого, каким был мой прапрадед, воспитанник друга Пушкина - Петра Плетнева - Пантелеймон Кулиш.

  Такого, каким был мой прадед - столбовой дворянин, племянник Черниговского губернатора князя Голицына - Николай Вербицкий-Антиох. Автор слов «Ще не вмерла Украина», похороненный в 1909 году, как народный русский учитель (между могилами своих друзей Афанасия Марковича и Михаила Коцюбинского).
 
     

                           Такого, как двоюродный дед - автор первого перевода «Интернационала» Николай Вороной, расстрелянный в проклятые тридцатые, так же, как перед этим был расстрелян и его сын, мой дядя, замечательный автор детских рассказов Марко Вороной, как второй дядя Евгений Вербицкий, исчезнувший без следа после того, как отнес в издательство свой роман о трех Харьковских окружениях.
  Я из поколения шестидесятников. Поколения, чьи мечты сбывались. Поколения, которое в свои 16, давало клятву «Строителя коммунизма». Я не давал этой клятвы. В день своего шестнадцатилетия я давал другую клятву - давал Присягу Роду. Это было как раз после Пасхи в день «Дедов», когда стар и млад шел на кладбище отдать дань памяти Родителям.

              Мы с бабушкой не шли на кладбище. Не было там могилы моей юной мамы - студентки пединститута, расстрелянной полицаями-охранниками Яновского концлагеря, куда она пошла выручать отца (немцы тогда отпускали пленных на поруки родственникам). Налетели на лагерь партизаны, часть пленных ушла вместе с ними (помните сериал «Обратной дороги нет»? )         
              Тех, кто остался, вместе со стариками и детьми, пришедшими в поисках близких, расстреляли повылазившие из схоронов полицаи из Волынского сичевого куреня. Теперь, наверное, дети тех полицаев зовут себя детьми борцов за Свободу Украины, детьми жертв гитлеровских и сталинских репрессий. Действительно, каждого второго из тех полицаев за самовольный расстрел мирного населения повесили немцы на центральной площади Чернигова. Оставшихся повесили уже наши сразу после войны. Иудам - иудина смерть!
              Но мою юную маму было уже не вернуть. Даже могилы ее было не найти. Да и на месте склепов предков - Голицыных - Вербицких - Рашевских - Березовских, вешние воды вырыли глубокий овраг, через который прошла стежка-дорожка с Болдиной Горы в урочище «Святое».
              Возле этой Могилки и приносил я Присягу. Только мало чем отличался текст «Присяги Роду» от текста «Присяги строителя коммунизма». Разве тем, что я клялся быть верным Родине, а не Державе, служить людям, а не властям. Все остальное было, как и в той коммунистической Присяге. Ведь Присяга Роду была когда-то текстом Присяги Кирилло-Мефодиевского братства, написанного одним из моих прапрадедов - Василием Белозерским. Среди компартидеологов тоже встречались умные и грамотные люди. За основу «Присяги строителя коммунизма» они тоже взяли текст «Кирилло-Мефодиевских братчиков…
              В моем школьном классе было 40 учеников. Все мы были дети войны. Только у троих из класса были оба родителя. У одиннадцати были матери. Остальных, как и меня, воспитывали бабушки. Но из 40 человек 38 поступили в институты. Без блата, без денег. Вон сейчас профессор Яременко талдычит о засилии евреев на Украине. У нас душой класса была еврейка Валя Позина. А не поступили в институты только 2 человека - золотой медалист Слава Хрыкин, пошедший в токари-инструментальщики, и вечный двоечник, еврей Леня Цитленок…
              Еще с 7 класса я знал, что меня ждет Киевский университет, в котором учились и мой отец, и дед, и прадед и даже прапрадед. Я готовился поступать в этот университет. Тем более, напечатав в «Пионерской правде» еще в 1956 стихотворение о весеннем дожде.
              Увы, дорога в сугубо украинский университет для меня была закрыта единицей на выпускном экзамене с украинского языка и литературы. Я выбрал свободную тему «Мой Шевченко» и написал мини-поэму «Тарасове Сонечко». Рассказал о его любви к чужой жене - столбовой дворянке Анне Закревской. Об их внебрачной дочери Софии, на которую Тарасу даже взглянуть ни разу не дали.
               Странные это были времена. Мы нынче говорим, что при советской власти Шевченко был вне закона, что его любили только украинские националисты. Но меня чуть не выгнали из комсомола, а значит и из школы, именно за покушение на доброе имя великого украинского поэта! Не выгнали только потому, что комсомольская организация класса, а я ведь считал себя отверженным, отказалась это сделать. Ограничились колом на экзамене, который забрал у меня золотую медаль и путь в университет.
             Пришлось поступать во всесоюзный технологический институт пищевой промышленности им. Микояна, где тогда не было украинского языка. Не скажу, что без блата. Хоть я и набрал 23 балла из 25 возможных, но это был как раз проходной балл, а конкурс был 7 человек на место! Бабушка показала зав. кафедрой технологии пищевых производств профессору Мальцеву свиток рецептур горилок нашего далекого пращура Виктора Забилы, автора всех нынешних водок и настоек, в том числе и знаменитого когда-то «Ерофеича», пообещав отдать его, когда я буду на 3 курсе. Я прошел конкурс, а когда в 1961 вышли новые рецептуры ликероводочных изделий, львиную долю в них занимали рецепты Виктора Забилы, хоть ни одной ссылки на его авторство в сборнике не было, как и впрочем, на авторство в самой российской водке Дмитрия Менделеева.
              В университет я все же поступил. Бабушка-мама не могла стерпеть, что роман Шевченко с Закревской был назван подлой клеветой. Она собрала свою переписку с Мариэттой Шагинян, воспоминания Виктора Забилы и Афанасия Чужбинского, сохранившиеся у нее от тестя, и поехала с ними к тогдашнему Министру образования, приятелю ее юности, академику Павлу Тычине. Для нее он все еще был боязливым семинаристом Павликом, которого ее тесть познакомил с Михаилом Коцюбинским.
               Тычина в советское время стал маниакально боязливым. Везде видел слежку, а во всех посетителях - подосланных провокаторов. Но тут, даже зная, что его телефон прослушивается, позвонил в Черниговское ОблОНО и приказал оценить мое сочинение по ошибкам, а не по содержанию. Поставили 4. Не сдав старого, (он ведь был в институте пищевой промышленности) я получил новый аттестат и медаль. С ними я уже по собеседованию, без экзаменов поступил в университет. Сказать по правде, я был не очень прилежным студентом. Общежитие Микояновского было рядом с университетом (университетское у черта на куличках, где-то на Сталинке).
               Поднимал нас звонок в 7 утра. Просыпаясь, я раздумывал, куда идти - в институт или в университет. В конце концов, решал, что раз практических нет, лучше поспать, а затем пойти в читалку и покейфовать над «Искателем». К тому же преподаватели знали меня в лицо, а я их не очень-то. Они меня запомнили по литературным вечерам, которые их обязывали посещать, и где я читал стихи в стиле этого:
                                          
                                                            Непокорные плечи расправив,
                                                            Ко всем бурям и бедам лицом,
                                                            Как на страже, стоят величаво
                                                            Монументы погибших бойцов.
                                                            ........................

             А то, что я в лицо плохо знал своих преподавателей (я еще и стеснялся носить очки, так что все лица были расплывчатыми), на целый год меня сделало институтской легендой. Из-за той близорукости я ухитрился на 2 курсе сдать политэкономию за 3 курс, перепутав ее с историей КПСС. А было это так.
           Я как всегда проспал начало экзамена. Прибегаю на этаж, где были кафедры политических дисциплин. Смотрю, возле одной щели в дверях толпятся девчонки в мини, вроде из моей группы. Спрашиваю - «кто сейчас заходит?» Смеются - «да хоть ты заходи!» Выходит какой-то абсолютно незнакомый красавчик, и девчонки облипают его, как мухи, а я тихонько захожу в кабинет. За столом дремлет один профессор. Лица я его не разглядел, так как засмотрелся на девчонку, которая за партой у окна задрала юбчонку до пупа и списывала что-то с бедра. Машинально кладу зачетку, беру билет, называю номер и сажусь за парту так, чтобы те бескрайние конечности были в поле видимости. Заходит ассистент и красотка прикрывает очевидное невероятное. Грустно начинаю вникать в билет. Первый вопрос - что-то по Ленину. Помню еще по школе. Нет проблем. Второй вопрос - от неожиданности удивленно читаю вслух. Тут же какая-то мымра в очках, сидящая сзади меня, громко шепчет, чтобы взял у нее шпаргалку по этому вопросу, а ей отдал ту, что лежит в моей парте. Отдаю. Беру. Третий вопрос было тоже что-то полузнакомое. В общем, сдал на 4, хоть и страшно удивлялся, какое отношение имеет к истории КПСС вопрос ассистента - «чем отличаются фабрики от заводов?» Что же, ищут меня в ведомости, чтобы поставить четверку. Нет там моей фамилии. Ассистент берет зачетку, недоуменно листает ее и протягивает профессору. Тот читает, протирает очки и снова читает. Потом спрашивает - «Молодой человек, вы на каком курсе и что вы сдаете?» Говорю - «Профессор, да я на вашем, на втором, и сдаю вашу Историю КПСС». И профессор, и ассистент чуть не упали со стула от смеха. Затем разъяснили мне, что я ухитрился сдать дисциплину политэкономию, а историю КПСС сдают в соседнем кабинете. Профессор все-таки поставил мне ту четверку в зачетку и даже разрешил не ходить на лекции. Вышел я в коридор к своим хохочущим подружкам. Они, оказывается, болели за своего кумира-гитариста третьекурсника. Поплелся я в соседний кабинет. В те времена и «Знание-Сила», и «Наука и жизнь» печатали материалы по истории, да и от отца я унаследовал любовь к истории, так что отвечал без обдумывания и сдал на «отлично»…
               В университете тоже не обошлось без историй. Как-то объявили, что в Киев приезжает выступать на студенческих вечерах сам Булат Окуджава. Устроили такой вечер и у нас в университете. В актовом зале собралась вся университетская братия, даже те, кого месяцами не увидишь в аудиториях. Все проходы были забиты, а в задних рядах девчонки восседали на коленях у парней. Да конфуз получился с тем вечером. Не пустили в Киев Окуджаву. Пришлось обходиться своими силами.
              Перед вечером у нас в пищевом как раз была курсовая дегустация напитков, я дегустировал свою, изготовленную по Забилиным рецептурам, любимую Шевченко вкуснейшую «Дуриголововку» (это, выпив ее, он стал декламировать шляхтичам скабрезную «Марию», за что был выброшен навсегда из Украины). Она и на меня подействовала идентично.
                 Вышел я «веселенький» на сцену и стал читать вначале -

                                                                  В прозрачной ночи,
                                                                   когда все молчит,
                                                                   я имя твое шепчу.
                                                                   Я руки твои,
                                                                   я губы твои,
                                                                   как птица гнездо, ищу.
                                                                   ...............

                Прочел, смотрю в зал, жду аплодисментов. Ни одного хлопка. Обиделся. «Я Вам про свою любовь, а вам все равно. Ну ладно, я Вам задам. Читаю ехидно:

                                       Перелистывая женщин, словно Книгу Откровений,
                                        Ищем мы дорогу в Вечность по зовущим их коленям…
                                        Ищем мы дорогу в вечность, и себя в них тоже ищем.
                                        И плевать на бесконечность прописных и нудных истин
                                        Об измене и размене, постоянстве и морали…
                                        Импотентам в утешенье это все насочиняли.
                                        А у нас - не те идеи, а у нас и Бога нету!
                                        И живем, чтоб не жалелось об утерянных моментах!
                                        Пусть меняются постели, пусть меняются объятья,
                                        Будем жить, пока нам стелют, будем жить, пока нас хватит!

                Хлопцы в задних рядах заржали и захлопали. Девчонки стали обиженно ерзать на сиденьях. Чтобы утешить, декламирую дальше:

                                          Ткет нам одиночество из объятий кружева,
                                           Нет лишь, кого хочется, нет того, кто нужен нам.
                                           И заносит нас опять в новые объятья.
                                           Но, ей Богу - есть с кем спать, не с кем - просыпаться.
                                           И опять приносят боль в отношеньях трещины…
                                           Где же, где же ты Любовь, ты - Большая Женщина?
                                           Все не те, и все не то, и никак не кончится
                                           Этот бег мой за мечтой, Бег из Одиночества.

                Хлопали теперь и хлопцы, и девчонки. На этом бы остановиться и уйти, сорвав аплодисменты. Но меня уже занесло. Увидел в зале нашего марксиста, влепившего вчера мне «не зачтено» в ведомости, и ору -

                                                     Я сижу на лекции и схожу с ума.
                                                      Потому что лекция эта - диамат.
                                                      Еле жив за партою, сижу скромен, тих.
                                                      О всех этих партиях сочиняю стих.
                                                      Левые и правые, нео-, ультра-, ре-...
                                                      Целые оравы их в книжной мишуре.
                                                      Нету прямо жизни, нужны нам очень так
                                                      Все вот эти измы,
                                                      исты,
                                                      ист…
                                                      башмак!»

             Уже нормальный хохот и нормальные аплодисменты. Вдруг вижу, в первом ряду парторгова красотка жрет бутерброд с икрой. А тогда только-только повысили цены на масло.                Ну я и вшпарил:

                                                     Бились, бились, бились в истерике:
                                                     «догоним по мясу и маслу Америку!»
                                                     Кричали об этом везде ежечасно,
                                                     а в результате - ни мяса, ни масла!

            Вот теперь зал взорвался аплодисментами. Да такими, что я даже застеснялся и быстренько удрал за кулисы, чтобы вблизи созерцать, как наши девчонки в новомодных колготках будут летать в рок-н-ролле…
            Ночью срочно собрали партбюро факультета. Только благодаря парторгу Дмитрию Прилюку, другу нашей семьи, удалось утихомирить только что вернувшегося с целины институтского комсорга Славика по кличке «горобчик», требовавшего исключения из комсомола, а значит и из института за аморалку. Ограничились выговором.
            После института распределился техноруком Костопольского райпищекомбината на Западной Украине. Одновременно пробил стажировку в Костопольской районной газете «Ленинский путь». Вот из-за той стажировки опять влип в неприятности. В феврале 65-го мы получили фотографию РАТАУ, где был изображен ободранный одноногий солдат на костылях. И надо же было, что 23 февраля как раз истекал срок обязательной публикации этой фотографии. Редактор был в отпуске, номер выпускал зам. Был он человеком довольно рассеянным. Проглядел, что на первой странице, под огромным аншлагом «Слава советской армии», в передовице вырезано место для фото.
            Многие из костопольчан еще перед войной эмигрировали в Канаду, но все же поддерживали связь с родичами в Украине. А в 60-е годы уже можно было переписываться и слать посылки. Получать те посылки не очень-то и поощряли, а вот отправлять - пожалуйста. Ведь надо было показать, что это красная Украина кормит голодных родичей диаспоры. Вот и выслал кто-то в Канаду сало, завернутое в ту газету. Там газету обработали, убрали пятна и опубликовали снимок первой страницы с тем фото ободранного инвалида под «Слава советской армии» и последнюю страницу, где была статья об изнасиловании молодой почтальонши сынком местного начальника милиции. Опубликовали и мой стих «Шпалы». Стих этот я написал еще в Чернигове. Дело в том, что у бабушки-мамы чудом сохранились фото ее юности. На одном из таких фото были Юрий Коцюбинский, Виталий Примаков и Виктор Подтелков в форме, со шпалами в петлицах. Вот и написал я об этом чудом уцелевшем забытом фото:

                                                                           Шпалы

                                                              Поблекшее фото без даты,
                                                              Забытое как-то судьбой.
                                                              Где ж вы, командармы двадцатых,
                                                              Гудящих набатом годов?
                                                              На фото усталые лица,
                                                              Похожи одно на одно,
                                                              И разно лишь шпал в петлицах
                                                              Да боевых орденов.
                                                              По этим по шпалам Россия
                                                              Умчалась вперед, сквозь года,
                                                              Где ж вы, ее гордость и сила,
                                                              Куда вы исчезли? Когда?
                                                              Вы шпалы клали в Сибири
                                                              И шпалы клали на Вас.
                                                              Но даже и мертвые были
                                                              Вы за советскую Власть!
                                                              А те, кто донес на вас подло
                                                              Из зависти или злобы -
                                                              Им разве было до Родины
                                                              И до ее судьбы?
                                                              Они-то дожили до старости
                                                              На лести, доносах и лжи.
                                                              Наград и чинов досталось им -
                                                              И в этом была их жизнь!
                                                              А Ваша жизнь была - Родина,
                                                              Летящая к свету в высь!
                                                              И пусть Вы земле ее отданы.
                                                              Вы живы, а те - мертвы!

               После публикации прошло больше месяца. Я уже и забыл о том номере. Но вдруг, в обеденный перерыв, в мой кабинет по-хозяйски, без стука, вошел какой-то бритоголовый, комодообразный тип, сунул под нос красное удостоверение и отвез меня «Волгой» в Ровенское ОУКГБ. Там продержали в коридоре полдня. Затем лысый полковник вручил мне плацкартный билет до Чернигова на послезавтрашний поезд. Сообщил, что я за день должен оформить расчет, собрать все манатки и катить в свой Чернигов. Об университете мне больше не стоит беспокоиться, если не хочу вместе с университетским дипломом получить счет за незаконное обучение на стационаре в двух вузах…
               Оказалось, там, в Канаде, после моего стиха поместили биографии членов Политбюро 1965 года и стих с комментариями перепечатали не только их русскоязычные газеты, но и прочли по радио «Свобода»…
               После ряда других таких же приключений на службе в Госстандарте начальство с удовольствием отпустило меня поступать в аспирантуру. Подал документы сразу в аспирантуры при трех институтах - Московского кооперативного, Киевского и Львовского торгово-экономических, благо экзамены были в разное время. Благодаря тому, что я еще во ВНИИСПе посдавал кандидатские минимумы, сдавал только спец. предмет. В Москве сдал на 3 и пролетел. В Киеве сдал уже на 4 и прошел заочно. Во Львове получил 5 и прошел на стационар. Ясно, что выбрал Львов.
                Теперь предстояло выбрать научного руководителя. Во Львове с докторами тогда было туго. В Киеве у меня экзамен как раз принимал доктор биологических наук Владимир Мицык. Еду к нему и говорю, что прошел не только у них, а и во Львове и что хочу иметь его руководителем. Его протеже как раз пролетел аспирантуру, получив по спец. предмету тройку, как и еще парочка претендентов. Но те не знали, что я освобождаю место. Так что можно было продвинуть своего претендента. Поняв это, Мицык с удовольствием согласился на руководство и продвинул на мое место своего человека (тот давно уже профессор, возглавляет кафедру).
                Шеф предложил мне взять тему «Сравнительные исследования кулинарных жиров и маргаринов». Сказать по правде, что такое товароведение, я и сейчас толком не знаю, возиться с этими аминокислотными анализаторами, со всей этой хроматографией и магнитным резонансом не люблю, так что я те исследования свел к разработке новых видов маргаринов и технологии их производства. Вышел на эрзац-масло, которое вы теперь покупаете как «Финнея» или «Рама». А в то время моя тема по маслу не пошла дальше опытных образцов. Не были внедрены и мои разработки по ветчинным консервам, зато ознакомившись с ними по моему докладу на научной конференции их внедрили югославы - и прислали мне письмо с вопросом, куда перевести деньги - $28000.
                 Где-то через полгода, в рабочее время, два амбала втиснули меня в черную Волгу и на бешеной скорости отвезли в голубенький домик приемной КГБ СССР на Кузнецком мосту. Через подземный переход протащили в обшарпанное (под общежитие) здание на противоположной стороне улицы и там забросили в кабинет одного из любимейших моих писателей - Семена Иммануиловича Цвигуна, оказавшегося заместителем Андропова и куратором Раменского предприятия.
              Цвигун положил передо мною мою же расписку, в которой я обязуюсь не контактировать с иностранцами без санкции соответствующих органов и обязательство строго хранить государственную тайну и секреты производства. Он не орал, как Антонов, но после его тихих разъяснений «сути моих преступлений», меня привезли назад в полуобморочном состоянии. Самое лучшее, что меня ждало, это должность вечного сменного технолога на Семипалатинском мясокомбинате, без права выезда. Пока же меня выперли из общежития кооперативного и из ведомственной квартиры в Раменском. Во Львове меня уволили, а нового места работы, кроме Семипалатинска, не намечалось.
               К счастью, мой двоюродный брат работал в референтуре Александрова (тогдашний первый помощник Брежнева). Он смог меня, беспартийного, записать на прием к секретарю ЦК по кадрам Черненко, который от ЦК курировал наше предприятие. На приеме я рассказал все, как было и с визитом к Антонову, и с передачей представителям соц. лагеря отвергнутых документов. Что б там ни болтала нынешняя пресса о Черненко, но Константин Устинович выслушал меня внимательно и сочувственно, приказал присутствующему помощнику решить вопрос без идиотизма. Через неделю после того посещения, по требованию Прокуратуры СССР, Центросоюз приказал ректору ЛТЭИ аннулировать приказ о моем увольнении и распределить меня на работу в институте. Увы, Цвигун все-таки и здесь достал меня. Распределили на самую низкую научную должность м. н. с. плодо-овощной научно-исследовательской лаборатории, без малейшей надежды на защиту и повышение в должности. Вместо жилья предоставили койку в студенческом общежитии.
               Шли годы. Выстрелил себе в рот Семен Цвигун. Успели похоронить Брежнева, Андропова и Константина Устиновича, а я все так и плесневел в младших научных сотрудниках. Мало того, мой завлаб ежегодно писал докладные, что я не соответствую и этой должности, требовал перевода в лаборанты. Ларчик открывался просто - я получил с десяток авторских свидетельств на изобретение, но его включил только в две первые заявки. Когда он мне запретил в рабочее время делать необходимые опыты, я просто стал их делать на заводах во время командировок, а его перестал вносить в авторские заявки на изобретения.
               Окончилось это прозябание из-за осечки самого завлаба. Он подслушал телефонный разговор со мною (телефон у нас был спаренный) из ВААП. Чиновники ведомства интересовались, как я ухитряюсь публиковать статьи за рубежом, и что я сделал с гонораром, полученным от югославского института мяса (я и в глаза не видел тех $28000, хотя и написал, чтобы открыли мне конто в Загребе, но на то мое письмо никакого ответа я из Югославии не получал. Наверное, кто-то из ведомства Цвигуна под моим именем получил и отдал их в «Фонд Мира», финансирующий деятельность этого ведомства)...
              Зав. лаб. немедленно написал докладную ректору. Тот вызвал меня и потребовал написать объяснительную. Я объяснительную написал, но только в два адреса - ректору и копию в отдел общего надзора ОУКГБ. А в той объяснительной написал не только о причинах, из-за которых я вынужден печататься за границей, но и о том, что способ использования меня в институте напоминает забивание микроскопом гвоздей...
               Ректор института, как бывший секретарь обкома партии, лучше меня знал, чем может обернуться та объяснительная в КГБ. Попросил, чтобы я не слал туда копии, а взамен перевел меня ст.н.с. на кафедру с правом самостоятельного поиска Заказчиков.
             Я стал внедрять свои разработки на пищевых предприятиях потребкооперации Украины, России, Белоруссии, Литвы.
               В Павлограде Директор Павлоградского синтеза Дима Сухарев вспомнил, что учился в Днепропетровском университете у моего отца. Рассказал, как батя хвастался своими фронтовыми похождениями и спасением нынешнего Папы Римского, за что из парторгов университета вылетел в освобожденные профессора. Дима даже его домашний телефон дал. Так что через полвека возобновил семейные отношения. Бывал я у него в каждую Днепропетровскую командировку. Бате нельзя было в институте рассказывать о том, где и как воевал. Вон, только похвастался знакомством с нынешним Папой Римским, как затаскали по комиссиям, обвинили в клерикализме, забрали кафедру.
                Дело в том, что с 1942 он служил в оперативном отделе штаба армии и не раз бывал в глубоком тылу противника. Попросту, подрабатывал шпионом. Так что даже мне рассказать можно было не все. Рассказал бы все, мне бы устроили аварию на дороге. Я ведь от ребят из Раменского знаю, что квартиры бывших шпионов на прослушке с записью. Батя тоже это знал. Так что хвастался умеренно. Правда, и хвастать особенно нечем было. Ну пробил кольцо окружения 2-ударной армии и дал возможность спастись 16000 бойцам. Ну разгромил немецкий десант на остров в Ладожском озере, ну с дружком Асоргиным на большой скорости промчались по заминированному шоссе, уничтожив таким способом мины. Ну взял под опеку нескольких семинаристов, один из которых стал впоследствии Папой Римским...
                Скончался Союз, кончились и все мои внедрения. Я еще успел получить последнюю в институте квартиру, а перебравшись в нее, перебрался и в сельскохозяйственный институт, где организовал консорциум, подобный Днепропетровскому, чтобы внедрять свои разработки по докторской диссертации «Комплексные безотходные Технологии переработки, как основной элемент оптимизации землепользования». Начал строительство этих комплексов в 8 колхозах, но успел создать только колбасные и молокоперерабатывающие цеха. В 1996 году в Украине все колхозы и совхозы были уничтожены.
            Поехал в последний раз в Днепропетровск, чтобы доказать форс-мажорные обстоятельства по договору «Южмашу». Денег в моем агроконсорциуме уже не было, из-за скандальной неуплаты за их оборудование, южмашевские люксы-приезжие уже не предлагали. Остановился у бати. Батя стал совсем плох. За то, что в 95 году участвовал в создании «союза миролюбивых сил «Батькивщина», противовеса правой Турчиновской «Громаде», из института его выперли на пенсию. Научных пенсий тогда еще не было, так что всучили ему 70-гривневую и сказали, чтобы и этому радовался. Мол, стаж у него почти весь за счет России, так что ему положена только социальная пенсия. Это ему, с 60 летним рабочим стажем. Ему, который с 1928, тринадцатилетним подростком работал сельским учителем в Ликбезе, затем после института преподавал до самой войны на Украине! Размалеванная толстая бабища полистала его воинские справки о ранениях и посоветовала использовать их как туалетную бумагу. Воевал он за другую страну, кровь проливал за Сталина, а не за Украину! Куда он ни тыкался - никому нет дела! Той пенсии и на лекарства не хватало.
                Поняв, что на Украине ему жизни не будет, батя разослал документы с запросами в вузы СНГ и получил сразу несколько предложений. Выбрал Армавирское духовное училище, которое собирались преобразовать в духовную академию, а для этого нужны были профессора с именем.
               Его же Армавир больше всего устраивал, так как там недалеко фермерствовал его меньшой сын. Бывший заведующий закрытой лабораторией, занимающийся метановой микрофлорой. С приходом Михаила-Меченого - кочегар-истопник, поклонник журналиста Юрия Черниченко и под влиянием последнего, ставший фермером. Батя продал квартиру в Днепропетровске и получил государственную в Армавире. Деньги дал сыну на полугрузовую Газель. Позвал меня Батя к себе на лето, приказал притащить внуков. Правда, старший у меня задавака, предпочел фюрерствовать над друзьями в студенческом пансионате в Коблево, но младший сынулька поехал со мною к деду. Не жалеет о том, что съездил...
               Посмотрел, как живут Люди. Батя - почетный гражданин города Армавира. Сам Путин присвоил ему вначале подполковника, а теперь полковника. По тем же документам, что наши чинуши советовали спустить в туалет, получает 5000-рублевую пенсию. Ходит читать лекции в духовном училище, так и не ставшем духовной академией, и в пединституте. Правда, не сам ходит. Мачеха его водит на лекции. Наши украинские врачи прописали ему напоследок такие глазные капли, от которых он ослеп навеки...
              Слепой, выступает перед старшеклассниками с рассказами о своей военной молодости. Видел я тех старшеклассников, когда водил батю на любимое его место в центральном парке. Рядом, на площади, каждый вечер собирались юнгштурмовцы. Разыгрывают сцены рукопашного боя, маршируют колоннами. Маршируют с ревом: «За нами Путин и Сталинград, а в чистом поле система Град!» И страшно становилось бы мне от того рева, если бы проходя мимо нас с батей, они не поднимали правую руку со сжатым кулаком и не раздавалось могучее «Слава героям!»...
               Я же здесь чувствую себя пятым колесом в телеге. Если кто и внедряет мои разработки, так имеют с этого не люди, не я, а только сам хозяин. Не тянет теперь меня в командировки. Противно чувствовать себя чьим-то слугой! Да и дома чувствуешь себя неуютно. Третий год воюю с Пенсионным фондом за научную пенсию. Давай им справку на справку. К тому же страшно мошенничают с переводными коэффициентами. По закону пенсия у меня должна быть 420 гр., а получаю 132! И нет управы на этих ворюг. Опубликовал статьи, послал их вместе с перепиской с пенсионным фондом во все комитеты Верховной Рады и оппозиционные партии с просьбой разобраться с жульем. Ответы получаю от того же жулья, на которое жалуюсь. Хоть едь к бате и возвращайся назад с его юнгштурмовцами...
               Я должен был стать Писателем. Стал, как и мечтал в детстве, сильнейшим в Стране специалистом. Только нет уже той Страны моего детства. И приходится заканчивать воспоминание стихами:

                                                     Нас когда-то называли корифеями,
                                                     Говорили, что мы будущность страны,
                                                     Только та страна, как детский сон развеялась,
                                                     Ну а в этой - никому мы не нужны...
                                                     В Государстве правят бал ворье и бездари -
                                                     Чтобы красть, совсем не надо много знать.
                                                     Из зажиточных мы как-то стали бедными.
                                                     Вместе с нами стала нищею страна...
                                                     Вымирают, не старея, поколения,
                                                     Молодые выезжают «за бугор».
                                                     Раньше это бы назвали преступлением,
                                                     Ну а нынче заявляют - «курс реформ»!
                                                     Умирает всеми преданная Родина
                                                     И не стоит говорить о чудесах.
                                                     Коль уж служишь ты Иудам верноподданно,
                                                     Значит, стал уже Иудою и сам!

                                                                                                                      © В.Сиротенко

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                            ВОЗВРАТ