ВОЗВРАТ                                       

 
    
Август 2013, №8      
   

      Проза____________________________________        
              Виктор Камеристый     

  

 

                                                                Я помню...

           У каждого человека, живущего в этом мире, есть, как известно, два полушария - правое и левое. Я не являюсь исключением. Но, признаюсь, у моей души тоже - две половинки, черная и белая (потому что родился 13-го…)  Еще в детстве, когда дрался за честь девчонки, или в юности, когда брал в руки кастет, я будто шел на зов, шедший из ниоткуда. Я дрался, бил, слышал треск костей и, чувствуя, как превращаются в осколки чьи-то челюсти, испытывал радость победы над врагом.
            Я был таким. Таким, как все. А после драк шел домой, смывал кровь и запоем читал Теодора Драйзера и Виктора Гюго... Я помню, как трогал мое сердце своей любовью горбун, а я проливал слезы от умиления и... зависти к нему. Я запомнил ухмылку своей бабушки, когда брал в руки тайные, потрепанные книги, на которых было написано - магия.
            Я помню проводы в армию, схожие с пышной свадьбой, воистину, со славянским размахом, с пьяными «разборками», помню и то, куда я попал.
           Я помню сотни, а потом - тысячи километров дорог, которые вели меня в неизвестность, в чужие края.
             Я видел много крови и много трупов. Я видел, как бравый майор сделал роковой шаг, а через секунду… от него осталась груда разорванного на куски мяса и вырванные, сморщенные сухожилия. А еще - живые, извивающие внутренности и обгорелое мужское достоинство. А рядом лежал молодой, от силы лет двадцати лейтенант, который остекленевшими глазами смотрел в раскаленное солнцем небо, а в них застыло мальчишеское удивление.
             Я видел танкистов, обожженных до неузнаваемости, видел отрезанные у таких же мальчишек - солдат как я, носы и уши.
             Помню, как в длинном госпитальном коридоре звучала одна просьба, под отборный мат хмельного военного врача: «Убейте меня!» Не могу больше, убейте меня...» Я знаю, что происходило с теми, кто «косил» под психа, как и то, что было с теми, кто подцепил заразную болезнь.
              Я помню, как на месте серых, угрюмых саманных домиков, где жили простые люди, утробно ревели моторами танки, а среди всего, виднелись детские, изуродованные траками деревянные игрушки. Видел в глазах своего однокашника лишь ненависть и всполохи безумства. Ад.
             Видел по вечерам своего майора, начальника особого отдела, который спустя час, когда наступали сумерки и отбой, звал меня и еще троих солдат, и мы грузили в армейскую машину блестящие на свету стопарей огромные коробки, на которых было написано - «маде ин джапан». А на боках коробок, теперь известные всему миру, и нам знакомые названия - «панасоник, тошиба»…
             Я  помню, как его, майора, в сопровождении вооруженных до зубов офицеров, грузили в армейский уазик, а он орал благим матом: «Я еще вернусь, сволочи!»
             Помню, когда нам, построив на плацу, под мат приехавшего генерала, объявили о принятом приговоре троим моим сослуживцам, а рядом стоящие со мной, тупо глядя на бушующего генерала, «тащились», приняв утреннюю дозу.
              Помню, как мы продавали патроны местным пацанам, или меняли их на «дурь», а затем, забившись в угол, получали проданный «товар» назад - в грудь, в живот, в лицо…
              Помню, как ночью, нас грузили на борт вертолета, и мы улетали туда, где садится солнце, туда, где был наш дом.
              А потом был госпиталь, потому что я наглотался угарного газа вместо «дури», а потом пьяный, полный страсти и размышлений отпуск. А потом… всё с начала.
              Помню, как пришел на шахту и как работал забойщиком. Я помню, как парторг, распаляясь от собственной значимости, орал мне на ухо что-то о патриотизме и комсомоле, а я посылал его и родной комсомол подальше. Я вырвал страницы своего военного билета, где значилась моя принадлежность к комсомолу, я тем самым оторвал часть своей жизни.
              Я помнил о расписке, о молчании, о не раскрытии тайны, на десять, двадцать пять лет и пятьдесят лет, где многократно упоминались статьи 64 и 67 УК.
             Помню, как попал под обвал, и меня засыпало, там я провел трое суток один… Можно показывать известным жестом, и высказывать в известных выражениях то, что я помню и видел.
              Помню во всех деталях, как в кромешной темени под обвалом, напротив меня, сидел схожий на «всесоюзного старосту» старик, с такой же бородкой и с котомкой за плечом, который все повторял мне: «Не с худым к тебе пришел, не с худым…»  А я видел перед собой сказочного хозяина горных выработок, того самого Шубина, который скитался по шахтам многие десятилетия, а возможно, столетия…
              Я помню себя в тот день, когда родился сын, и то, что творилось в моей такой непонятной душе.
             Видел и помню, как продавали партию угля тем участкам, где добыча была мизерная. Я видел глаза моего начальника участка - глаза зверя во время гона на дичь, и глаза, в которых не было ничего - лишь пустота.
              Я видел то, как отмечали праздники, и то, что происходило в дни зарплаты и аванса.               Помню глаза своей жены: лучезарные, полные нежности и ласки. Я помню ее смех и плач, как помню все то, хорошее что она для меня сделала.
              Я помню многих. Я видел тысячи лиц, как и помню все то доброе, что мне дали люди, и лихие девяностые годы. Помню, но не имею обиды на тех, кто поступал по отношению ко мне подло и нечестно. Я помню своих друзей, с которыми проехал десятки тысяч километров непростых дорог.
              Помню, как умерла мама, а я стоял твердый, как камень, глотал валерьянку и валидол. Я прекрасно помню, тот момент, когда ее похоронили, а ночью я рыдал навзрыд, понимая, что я - просто мальчишка, один, а моей мамы больше нет.
               Я приходил на ее могилку, разговаривал с нею, о чем-то спорил, о чем-то просил… А потом, смотрел в небо, и видел облака, которые проплывали над моей головой, и я знал, что среди них и моя мама. А потом была операция, к которой я был готов. Я помню, о чем спрашивали меня разные люди, но я отвечал одно и то же: не помню, не видел, не знаю. Но я помню, что я видел. Я видел седую, чуточку взлохмаченную старуху, прислонившуюся щекой к стеклу, за которым бушевала жизнь.
             Помню ее трясущиеся губы, и взгляд одинокого, никому не нужного человека. Брошенного один на один на растерзание одиночеством и серой, такой паскудной жизнью…              А еще помню странную, лишенную жизни долину… Я помню свой девиз: "Ненавижу тех, кто поучает, говорит о собственной правильности. Ненавижу тех, кто поднял руку на отца, мать".
                Я многое помню...но о многом молчу…

                                                                                                            © В.Камеристый

  Я родился в 1960 году в провинциальном городе Константиновка (Донбасс). Школа, суровые армейские будни, работа в шахте забойщиком, попытка стать успешным... но любовь к писанию победила. Прозой занимаюсь с 2003 года. С тех пор пошло-поехало.  Автор двух книг: «Зов Судьбы» и «Время Покаяния», более сотни публикаций в самых различных изданиях, член НСЖ Украины.  Пишу о современном мире, о нашей жизни, стараюсь подмечать то, что другие не замечают. Обычный реализм.

Я ПОМНЮ                                                   КОТ                                                           ДВОЕ                                                     ВОЗВРАТ