Действие восьмое: 

            Дан в Бухаресте 22 октября 1941года.

                                          
                                                                 Постановление №2152
                                                      об организации «Куртя Марциалэ»
                                                                      22 октября 1941
                                                     Ксерокопия. Личный архив авторов.

          При Военно-полевом суде была небольшая тюрьма - всего три камеры, не предназначенные для длительного заключения. В них содержались лица, доставленные из тюрьмы, в ожидании судебного разбирательства или после него, в ожидании приговора. И только в особых случаях - подследственные. Здесь не пытали, как в Сигуранце, но само слово «Куртя» вызывало мистический ужас у каждого, будь он румынским коммерсантом, прибывшим из Бухареста, румынским офицером, солдатом или, не дай Б-г, евреем.
            Из «Куртя Марциалэ» дорога была одна - расстрел.
           Кровавые вердикты «Куртя» обычно публиковались в «Одесской газете» и немало способствовали тому, что запуганная ими часть местного населения становилось помощниками оккупантов. Доносы на схоронившихся по различным щелям евреев шли потоком.

                      
                                                                   Ксерокопии доносов.                               
                                                                 24-25 ноября 1941 года.
                                                                  Личный архив авторов

            Но, ни доносы, ни достаточно случайные аресты ни, даже, кровавые вердикты «Куртя Марциалэ» не могли решить проблему полной «очистки» города.
          В Одессе сложилась особая ситуация, отличная от той, с которой румыны сталкивались в захваченных ими ранее городах и местечках Бессарабии и Буковины. Одесские евреи не жили кучно, в одном так называемом «еврейском районе», а были рассредоточены по всему городу среди нееврейского населения различных национальностей, не отличаясь от этого населения, ни внешним видом, ни языком, ни поведением.
           Как можно «очистить» от «этих жидов» город, когда не знаешь, где они прячутся и сколько их, вообще, осталось?
            Не объявлять же еще одну, третью по счету, регистрацию паспортов!?
            Да и вряд ли на эту «регистрацию» кто-либо теперь пойдет…
           Так что «антракт» в уничтожении евреев Одессы был, конечно, вынужденным и связан был только с «техническими трудностями».
         Возникала, правда, идея создания чего-то, типа гетто на Молдаванке, для принудительной концентрации там всех оставшихся евреев, но и это казалось проблематичным.
            «Антракт» грозил затянуться…

 
                                                     «Сбрось их в Черное море!»

 
           Ситуация, сложившаяся в Одессе, очень досаждала Антонеску и непрерывно муссировалась в Бухаресте на заседаниях его Совета Министров.
             Какая честь для нас, право, для двух еврейских детей - Янкале и Ролли, затерянных где-то в развалинах Одессы, что наша судьба волнует Совет Министров Румынии!
            Вот и сегодня, в четверг 11 декабря 1941 года, в Бухаресте проходит очередное заседание Совета, на котором рассматривается «еврейский вопрос» в Одессе. К этому заседанию губернатор Транснистрии Алексяну подготовил специальную объяснительную записку, где подробнейшим образом (на 50-ти листах!) изложил свое видение проблемы.
             Губернатор считает, что «еврейский вопрос» в Одессе не может быть разрешен путем создания гетто. Такая акция требует выделить под гетто один из районов города и выселить из него все нееврейское население, что, несомненно, будет жестоко по отношению к этому населению и вызовет вполне справедливое недовольство.
             Ну а, кроме того, гетто - не радикальное решение «еврейского вопроса».
             Евреев Одессы следует не заключать в гетто, а просто выкинуть из города к чертовой матери, как собак, депортировать и все тут!
              Депортировать в Транснистрию, к Южному Бугу.
            А там уж, как получится. Лучший вариант - перегнать их через Буг, и пусть «разбираются» с ними немцы.
             Напомним, что это заседание Совета Министров проходило 11 декабря 1941-го, в те дни, когда «проблема» Богдановки еще не была решена. В те дни, когда за колючей проволокой Богдановского свиносовхоза, ожидая своей участи, умирали от тифа, голода и холода более 50 тысяч пригнанных из Одессы евреев. Немцы же, несмотря на все официальные соглашения и неофициальные обещания, заниматься их уничтожением нагло отказывались.
             И что ж Алексяну сейчас предлагает?
             Депортировать к Бугу еще одну партию евреев?
             И усложнить отношения с немцами, которые и так в последнее время не ахти...
             Антонеску возмущен. Он обвиняет Алексяну в том, что тот просто «не хочет» решать проблему «очистки» Одессы. Не хочет, и все…
            Алексяну пытается оправдаться: «Нет, почему же… Многие убиты, многие повешены на улицах…»
            Слова об убитых и повешенных, как видно, успокоили Антонеску.
           «Вот так и действуйте! - говорит он. - Так и нужно действовать, потому что я отвечаю перед Историей…
            Мы не имеем права проявлять к жидам мягкотелость, потому что они тоже не сжалились бы над нами. Ни надо мной, ни над тобой и ни над вами…
             Не думайте, что они не отомстят вам, если у них появится такая возможность. И для того, чтобы некому было мстить, я уничтожу их всех сейчас…» [3]
           История, конечно, историей, честь ей, как говориться, и хвала, но никакого конкретного решения по поводу одесских евреев в тот день Совет Министров Румынии так и не принял.
            Прошло четыре дня.
            И снова - заседание Совета Министров, и та же повестка дня.
            На сей раз заседание особенно многолюдно. Кроме министров, на нем присутствуют и их заместители и даже всесильный глава SSI генерал Эужен Кристеску.
            Трудно сказать, что произошло за четыре дня, минувших между этими заседаниями, только сегодня Антонеску настроен гораздо более свирепо. Сегодня «Красной Собаке» уже безразлично, что сотворит Алексяну с одесскими жидами: расстреляет, повесит, депортирует к черту - «la dracu».
            Лишь бы их не было в городе! Не было в природе!
            Лишь бы НАС не было в природе!
            «Ничего не хочу знать», - рычит «Красная Собака».
            «Загони их в катакомбы - in catacombe! Сбрось их в Черное море - in Marea Neagra! С моей точки зрения, они просто могут сдохнуть! Пусть сдохнет сотня, пусть сдохнет тысяча, пусть сдохнут все…»
            [Стенограмма заседания Совета Министров Румынии, 16 декабря 1941-го. Архив министерства внутренних дел, папка 400/10, том 78]

             Ну, вот и все!
             Предложение Алексяну принято: евреев Одессы ожидает депортация.
             Но это только так говориться: «депортация». Все здесь присутствующие, и министры, и их заместители, и глава SSI генерал Кристеску, прекрасно понимают, что истинный смысл этого слова: «смерть!»
             Евреев Одессы вначале выгонят из города в Транснистрию, к Южному Бугу, а затем, тех, кто останется в живых после этой, с позволения сказать, «депортации», перегонят по временному мосту у Николаева через Буг, в Рейхскомиссариат «Украина», и … все!
             Практически, вопрос закрыт.
             Приговор подписан.
            Осталось только уточнить детали: сколько всего их осталось, этих жидов, где они схоронились и как выкурить их оттуда, чтобы переправить в Транснистрию…

 
                                                            Списки «оставшихся»

 
          Еще в ноябре 1941-го, вскоре после так называемой «амнистии» и начала вынужденного антракта в акциях уничтожения, Алексяну стал делать попытки выяснить, число оставшихся в живых евреев.
             Во-первых, этого требовал от него Антонеску, а, во-вторых - самому любопытно!
             Была проведена и некоторая импровизированная перепись населения.
            Нет, нет, конечно, румыны в те дни не имели ни знаний, ни опыта для проведения «настоящей» переписи, не обладали они, ни современной американской техникой IBM, ни перфокартами, которые с таким успехом использовали нацисты в Европе. [4]
             Зато, к их услугам были… дворники.
            Знаменитые одесские дворники. Многие из которых были лично заинтересованы в скорейшем выдворении евреев из их удобных квартир, полные всяческого «добра» в виде «малированных» кастрюль и пуховых подушек.
            Дворники подготовили списки «оставшихся», но, видимо, несколько перестарались, внеся туда более 100 тысяч человек!
            Сказалось, видимо, неодолимое желание обладать «малированными» кастрюлями, и в списки, кроме евреев, попало значительное число одесситов других национальностей.
            Алексяну не поверил дворникам - уж очень нереальными показались ему эти 100 тысяч. Нужно было искать другое решение, и вскоре оно было найдено.
             Этим решением стал так называемый «Еврейский комитет»!
            Сам ли уважаемый профессор до этого додумался, или немецкие коллеги подсказали, неважно, но в городе действительно был создан Еврейский комитет.
          И даже не один, а несколько. В соответствии с действующими полицейскими районами - в каждом полицейском районе свой.
           Организация этих комитетов или на языке нацистов «юденратов», была, конечно, санкционирована властями, власти же выделили им помещения и снабдили необходимыми документами для охраны от всяких «неожиданностей» и свободного передвижения в любое время суток.
            Что собой представляли Еврейские комитеты, и каковы были их обязанности, вы, конечно, помните. Вы помните юденрат Варшавы и его председателя Адама Чернякова, который зарегистрировал более 268 тысяч евреев. Всех их вначале согнали в гетто, а затем уничтожили. Всех, включая малых детей. Адам Черняков не смог снести своей вины и покончил жизнь самоубийством.
            Юденраты действовали на всех оккупированных немцами и румынами территориях и везде составляли списки евреев, помогавшие выманить их из укрытий и уничтожить.
            Об одесских Еврейских комитетах почти ничего не известно.
            Мельком о них упоминает профессор Саул Боровой. [5]
            Мельком - Леонид Сушон, мать которого Фредерика, врач Еврейской больницы, была членом комитета, помещавшегося в здании Медицинского института, на Херсонской.
            Сушон: «Там … возник в ту пору своеобразный «штаб» для помощи евреям, для их лечения, снабжения продуктами и просто для учета - составления списков оставшихся…» [6]
           Трудно себе представить, правда, что Еврейский комитет, в работе которого участвовала доктор Сушон, в эти страшные дни в Одессе занимался «лечением евреев и снабжением их продуктами». Во всяком случае, мы об этом не слышали.
            А вот «учет» или составление списков «оставшихся» - это другое дело.
           О списках «оставшихся» вспоминает еще один одессит - Иосиф Каплер, юрист по образованию, который когда-то был членом Бунда, издавал газету «Одесский листок», а в декабре 1941-го, в уже достаточно солидном возрасте, оказался членом Еврейского комитета, помещавшегося на Ольгиевской, 18. [7]
            По свидетельству Каплера задачей его комитета в первую очередь было составление списков «оставшихся», а во вторую (но далеко не последнюю!) - «сбор еврейских ценностей» для передачи властям.
             К «ценностям», кстати, кроме золота, серебра и бриллиантов, причислялись обычно ковры, картины, мебель, посуда, постельное белье, меховые шубы и даже предметы одежды. Известен случай, когда какой-то прокурор, видимо, куратор комитета, «заказал» добыть для него «золотые часы хорошего качества, золотое кольцо с большим бриллиантом, два теплых новых одеяла, пять штук новых простынь, четыре пододеяльника, красивый посудный сервиз, и кухонную посуду».
            Каплер от сбора еврейских ценностей отказался, предпочтя ему регистрацию и составление списков «оставшихся». Вот ведь что получается: даже Каплер, при всем своем уме и жизненном опыте, не понял опасности этой, с позволения сказать, «регистрации»!
           Для проведения регистрации и составления списков «оставшихся» Еврейские комитеты направляли в подведомственные им районы своих представителей, тоже, естественно, евреев, называя их «членами специальных комиссий».
            Эти представители, сопровождаемые дворниками (как же без дворников!), обходили квартиры, предъявляли жильцам напечатанные на огрызках бумаги «удостоверения» и, расположившись с удобством за семейным столом, пили предложенный радушной хозяйкой горячий чай (холодно ведь на улице!) и делали свою черную «работу» - переписывали жильцов.
            Они вносили в список «оставшихся» точный адрес, имя отчество и фамилию каждого жильца, возраст, пол и профессию, не забывая указать и родственные связи: мать, сын, племянник…
            К основному списку прилагался еще один, дополнительный, в котором указывалось число комнат в квартире. Но это понадобится властям потом, позже, когда эта квартира «освободиться»…
            Но как объясняли представители жильцам необходимость составления таких списков? Да, как угодно!
             Хоть подготовкой к выдаче « продуктовых карточек».
             А что? Вполне логично: в Одессе голод!
             Ну, а сами они, что они сами об этом думали?
             Вполне возможно, что и они надеялись на получение этих «продуктовых карточек».
             Вот перед нами один из списков «оставшихся», составленный в декабре 1941 года и озаглавленный: «Особое дело паспортного стола 9-го полицейского участка города Одессы: список евреев, проживающих на территории 9-го района Одессы, с указанием точного адреса проживания, полного состава семьи, пола и возраста владельцев квартир». [8]
            Представители Еврейского комитета, составлявшие этот список, обошли все квартиры евреев в 95 домах, расположенных на 15-ти улицах Одессы.
            Дорогие наши, друзья одесситы, где бы ни был сегодня ваш дом, вы, конечно, помните эти милые сердцу улицы и переулки - свидетели нашей юности: Приморский бульвар, Екатериненская, Софиевская, Ланжероновская, Гоголя, Преображенская, Гаванная, Малый и Театральный переулки…
              В этом списке «оставшихся» 605 человек.
              По нашим подсчетам это, в основном, женщины - 280 человек, от 16 и до 60 лет, 46,3%, и старики - 126 человек, от 60 и до 90 лет, 20,8%.
              Мужчин, в большинстве 50-летних и старше, 85 человек, около 14%.
             А детей, до 16 лет, - 116, и среди них 23 младенца и 10 оставшихся без родителей, фактически, уже сирот.
            Самой старой, Браиловской Хае, из дома №3 на Екатериненской площади, уже стукнуло 90. А самой маленькой - Аннушке, доченьке Поли Эльзон, из дома №17 по Ланжероновской, - еще нет и месяца.
             В этот список попали трое детей по фамилии Малый из дома №14, расположенном на Нарышкинском спуске. Родители этих детей - 12-летнего инвалида Изи, 10-летней Сарры и 8-летней Фанюши - погибли, и дети жили одни.
             В этот список попала и тетка Ролли, Нора Шер и ее 3-летний сын Эрик из дома №21 по улице Короленко (так в советское время называлась Софиевская).

     
                                                         Фрагмент списка «оставшихся»                                               
                                                             9-го полицейского участка                                                  
                                                                  Одесса, декабрь 1941                                                      

           Зимние дни коротки…
           Уже смеркалось, когда в квартиру Норы постучали.
           Оказалось, дворничиха, Павлова и с ней двое вполне приличных мужчин, штатских, по виду, евреев.
           Это были представители Еврейского комитета, Айзенберг и Файер. Они предъявили Норе напечатанное на машинке удостоверение и объяснили цель своего прихода.
          Нет, Нора не предлагала им чаю, не до того ей было. Она была не на шутку встревожена неожиданным визитом и пыталась им объяснить, что, на самом деле, она и не еврейка вовсе и никакого отношения к Еврейскому комитету не имеет. Вся семья ее давно прошла обряд крещения и даже в паспорте она записана русской.
           В подтверждение своих слов она показала им свой «русский паспорт», купленный, как мы уже упоминали, за большие деньги ее мужем Сашей в первые дни войны.
           «Ну, хоть вы им скажите, Павлова, - обратилась она к дворничихе, - вы же нас знаете». «Та знаю я, знаю. Казала я им, вже казала, - ухмылялась Павлова, «забывая», что это именно она привела представителей в квартиру Норы.
           Представители, правда, успокоили Нору и обещали ей, что, если она действительно русская, то в списке евреев около ее фамилии в комитете обязательно сделают особую «отметку».
            Нора не стала спорить, главным образом потому, что ее волновала совершенно другая проблема: все это время в ее спальне, за плотно закрытой дверью, пряталась бабушка Ида.
         Ида жила у Норы «без прописки», и обе женщины по советским, давно не действующим, законам считали это страшным «преступлением» и боялись «неприятностей».  
           Тем временем Павлова тоже вдруг вспомнила об Иде, которую она несколько раз видела во дворе.
           «А где бабка?» - спросила она у Норы.
           «Ушла. Ушла к себе домой. Моя мать не живет здесь постоянно. Я живу здесь с сыном».
           Нора была готова заплакать. Избалованная жизнью, она не привыкла лгать. Красота, материальный достаток, много друзей, любящие отец и мать, любящий муж, два замечательных сына и …вдруг…
           Муж арестован НКВД, почему-то, как «немецкий шпион», и где он, неизвестно. Старший сын, 18-летний Гарик, курсант «Мореходки», увезен куда-то, и что с ним, тоже неизвестно. Друзья, один за другим, исчезли. Она осталась одна, с 3-летним ребенком, страдая от диких болей в пояснице, без денег, без топлива, без продуктов. И некому помочь и не к кому обратиться. И нужно еще дать приют старенькой маме, дом которой взорвали красные при отступлении, и она вынуждена жить здесь «без прописки», под постоянным страхом разоблачения, и дворничиха Павлова позволяет себе называть ее «бабкой»…
            Это «бабка» по отношению к матери окончательно вывело ее из себя.
            Нора уже плакала навзрыд.
            Айзенберг и Файер растерялись. Они не ожидали такой реакции и поторопились распрощаться.
            Люди они были, наверное, неплохие. Но все же «отметку» о крещении Норы в списке «оставшихся», как мы видим на ксерокопии фрагмента, не сделали.
             Их самих, скорее всего, ждала обычная для евреев судьба.
            «Айзенберг» очень распространенная фамилия в Одессе. В списке «Евреи - жертвы нацизма», составленном Леонидом Дусманом, мы насчитали десять человек с такой фамилией, от 45 до 2 лет. Все они были расстреляны. [9]
           В списке Дусмана есть и фамилия «Файер». Только записана она друзьями, вернувшимися из эвакуации, просто как «Фаер». Вся семья Фаер - муж, жена и 16-летняя дочка - тоже расстреляны.
            К концу 1941 года Еврейский комитет 9-го полицейского участка закончил свою работу по регистрации евреев. Завершили работу и Еврейские комитеты других полицейских участков.
              Оказалось, что в городе еще оставалось около 40 тысяч евреев.

 
                                                       Неопубликованный приказ

 
           Пока в Одессе шло составление списков «оставшихся», ситуация в Богдановке, к огромному удовольствию Антонеску, прояснилась.
          К 28 декабря 1941-го Зондеркоммандо «Rusland» с помощью фольксдойче успела уничтожить в Богдановской Яме около 30 тысяч пригнанных сюда одесских евреев из тех, что остались в живых после бойни на Дальнике. И это, несмотря на 4-дневный перерыв в убийствах по случаю праздника Рождества Христова.
           Так что теперь можно было перегонять в Транснистрию и тех, кто попал в списки, подготовленные Еврейскими комитетами. И если даже немцы откажутся принять их на свою территорию за Бугом, фольксдойче сами справятся.
            Как только закончился праздник Рождества Христова, 28 декабря 1941 года, в Светлое воскресенье, начальник генерального штаба армии генерал Николае Тэтэряну по приказу маршала Антонеску направил главнокомандующему войск Одессы секретную телеграмму «об изгнание евреев из города».

ТЕЛЕГРАММА
Карпаты, 28 декабря 1941г.
14 часов 30 минут

           Президиум Совета Министров сообщает нам:
          Господин маршал Ион Антонеску приказал, чтобы все евреи были немедленно изгнаны из Одессы, так как ввиду сопротивления Севастополя и недостаточного количества сил, находящихся там, мы можем ожидать внезапных сюрпризов.
           В случае русского десанта в Одессе или в ближайшей местности из-за этих евреев может случиться катастрофа.
           Господин маршал Ион Антонеску сказал: «Держать их там - это преступление. Я не желаю позорить всю мою деятельность недостатком предвидения».
           Прошу немедленно связаться с губернатором Транснистрии, довести до его сведения вышеуказанное и совместно приступить к немедленному исполнению приказа господина маршала.
            Доложите о принятых мерах.
            Подтвердите получение.
                                                               Начальник генерального штаба армии генерал Тэтэряну
                                                                [ООГА, ф.1620, оп.1, д.1486, л.31. Перевод с румынского]

            Смешно, не правда ли?
            Антонеску пытается аргументировать депортацию евреев - женщин, детей и стариков - опасностью, которую, как он «предвидит», они смогут представлять для доблестной румынской армии в случае «русского десанта из Севастополя».
            Что это? Паранойя?
            Или, действительно, «предвидение»?
          Только не «русского десанта», а Народного суда, который за все совершенные преступления в 1946-м приговорит его к расстрелу.
           И все же, как это ни абсурдно, телеграмма с «предвидением русского десанта из Севастополя» явилась обоснованием депортации и дала возможность Алексяну подготовить специальный приказ, получивший известность как приказ №35.
            Приказ №35 называет депортацию «эвакуацией».
            Но какая разница, каким словом называется это преступление: эвакуация, депортация, изгнание?
            Мы называем это словом «смерть».
            Разве не на смерть выгоняли из своих жилищ стариков, женщин и детей?
            Разве не на смерть в суровую зимнюю пору заставляли их тащиться, Бог знает куда? Без теплой одежды, без продуктов питания, без денег и даже без мало-мальски ценных вещей, украденных убийцами?
             Антонеску сказал: выгнать из города, как собак - «un caine».
             Но ведь даже собак в такую пору из дома не выгоняют?!
             Алексяну, как видно, немало потрудился над составлением этого приказа.
             Приказ №35 в общем виде определял весь процесс депортации.
            К нему прилагалась еще и «Инструкция для эвакуации еврейского населения из г.Одессы и его окрестностей», где подробнейшим образом все расписано было и объяснено. Еще бы: 16 параграфов и почти каждый содержит 4-5 подпараграфов, от «а» до «д».
           Инструкция оповещала всех заинтересованных лиц о том, что в городе создается Центральное бюро по эвакуации евреев и аналогичные бюро во всех полицейских районах, с особыми полномочиями в отношении эвакуации и в отношении остающегося после этой эвакуации еврейского имущества.
             А также о том, что каждому еврею разрешается взять с собою и, особенно, о том, что «не разрешается».
            Не разрешалось брать с собой художественные произведения, драгоценности, и, вообще, любые ценные вещи. Не разрешалось брать деньги, кроме германских марок. Не разрешалось брать государственные или банковские документы, оружие и … автомашины.
             Автомашины?!
             Ну, ну, как видно, домнуле профессор изволили шутить.
             Хотя приказ и прилагаемая к нему инструкция были совсем нешуточными.
             За их невыполнение полагалось наказание по законам военного времени, другими словами - расстрел.
             Но вот что удивительно: несмотря на несомненную важность приказа №35, готового к публикации уже 2 января 1942-го, он не был опубликован. Не был расклеен, как все предыдущие приказы, на воротах домов и на афишных тумбах, не был пропечатан в «Одесской газете».
             Почему?
             Неужели «Красная Собака» сжалился над евреями и решил отменить депортацию?
             Нет, конечно, не мог он сжалиться, да и депортацию не отменял.
             Просто этот приказ, такой удобный на первый взгляд, был абсолютно невыполним!
            Ну, подумайте сами, списки «оставшихся», составленные Еврейскими комитетами, действительно, давали возможность добраться буквально до каждого из 40 тысяч схоронившихся в городе евреев и с помощью дворников и жандармов выгнать их на мороз.
             Но как возможно было этих выгнанных депортировать?
             Не будешь же перегонять к Бугу каждого жида в отдельности, или пусть даже каждую жидовскую семью отдельно?
            Видимо, нужно было где-то всех их собрать, сконцентрировать, сосредоточить, а затем уж колоннами гнать дальше, то есть, если хотите, депортировать.
            Вот по этой, чисто технической, причине, публикация приказа №35 была отложена. Заметьте - отложена, а не отменена.
            И тут снова всплыла идея создания гетто.

 
                                                                   «Якобы гетто»

 
            Ну, не совсем, конечно, гетто, в обычном смысле этого слова.
            А временный такой лагерь для концентрации «выгнанных» евреев, так сказать, «якобы гетто». Здесь же могли быть проведены все предварительные операции по депортации: обыски, конфискация личного имущества, селекция.
           Для создания гетто был выбран один из самых дальних и заброшенных районов Одессы, фактически пригород, носящий имя Слободка-Романовка - как говорят, в честь династии русских царей Романовых.

          
            План Одессы, составленный оккупантами
 

             Итак, Слободка…
            Не Молдаванка, заметьте, как можно было ожидать, поскольку именно она была достаточно густо заселена евреями, и здесь легко можно было разместить людей, прибывших из других районов, подселив их к родным и знакомым.
             Но нет, Слободка, застроенная в основном одноэтажными частными домиками. Здесь почти не было евреев, да и местные жители - прихожане маленькой церкви Рождества Пресвятой Богородицы - весьма, скажем так, отрицательно относились к евреям и маловероятно, что были бы «счастливы» принять в свой дом таких «постояльцев». Что же касается выселения местных жителей из их домов, ради вселения туда евреев, то об этом и речи быть не могло.
             Уже сам выбор Слободки в качестве гетто как нельзя лучше свидетельствует о том, что создавалось вовсе не гетто, а некий перевалочный пункт, не предназначенный для длительного проживания людей.
            Итак, Слободка. Как сказано, дальний пригород, отделенный от города высокой железнодорожной насыпью, «украшенной» уродливыми мостами.
              Для превращения Слободки в гетто особых усилий не требовалось.
             Евреев предполагалось разместить в нескольких пустующих в эти дни зданиях: в студенческом общежитии Одесского водного института, в помещениях Суконной фабрики, в одной из школ…
            Ясно было, конечно, что этого недостаточно, что все 40 тысяч «выгнанных» разместиться здесь не смогут. И те, кто не найдет пристанища, за плату или из жалости у местных жителей, скорее всего замерзнут или умрут от голода.
              Но это никого не волновало.
              Все «эти жиды» и так были обречены.
           Район обнесли забором из колючей проволоки, под мостами, служившими импровизированными воротами, поставили охрану, и гетто было готово.
              Можно было начинать акцию.

                                                            Преторская служба Одессы