Но не в целебный Чернигов попал Сошенко. Из-за болезни он пропустил начало учебного года и когда пришел к директору Черниговской гимназии, который заведовал всеми учебными заведениями Черниговщины, то оказалось, что и в Черниговской гимназии, и в Черниговской семинарии все места уже укомплектованы,
а вакансия есть только в Нежинском уездном училище.
             Ивану Максимовичу немного не повезло. Именно в это время была в разгаре дежурная реформа образования, такая же бессмысленная, как и в наше время. Согласно той реформе, на базе славной Нежинской гимназии была создана целая сеть учебных заведений Нежинского уезда. Директору гимназии, которая была преобразована в лицей, подчинили два училища более низкого уровня и одно среднего. Вот в том уездном училище среднего уровня и пришлось давать Ивану Максимовичу уроки каллиграфии и рисования. Одна беда уездное училище - это совсем не славный лицей с его привилегиями. Здесь учителя даже права на пенсию не получали, да и зарплата у них была мизерная. Вместо 300 карбованцев серебром, Сошенко получил всего 200 руб. ассигнациями на год. Но директору лицея Христиану Августовичу Эксбладу удалось создать прекрасную команду единомышленников, которая за ту мизерную зарплату воспитывала у учеников понятия добра и справедливости. К сожалению, и среди того коллектива-семьи было не без урода. Старший учитель истории и словесности все время доказывал всем и каждому, что учителя рисования и музыки нужны ученикам, как пришей кобыле хвост. Но только он один третировал Ивана Максимовича. Другие преподаватели его уважали. Учитель французского языка Лельевр за уроки рисования для своих двух дочерей даже предоставил ему жилье и стол...
            Попробовал Иван Максимович вне уроков подрабатывать рисованием. К сожалению знания, приобретенные в Академии, и собственная совесть воспрепятствовали. Он рисовал не то и не так, как хотелось заказчикам, а так, как этого требуют каноны искусства. Рынок есть рынок. Совесть, художественные каноны здесь ни к чему. Безграмотные, бездарные мазилы зарабатывали деньги и не имели отбоя от заказчиков, а у прекрасного художника Сошенко - ни одного заказа после того, как повернули первые два. Да, архимандрит заказал ему образ св. апостола Петра перед ангелом в темнице. Картина вышла прекрасной, с эффектным освещением от сияющего ангела, но архимандриту не понравился тот мир в тюрьме, и он, заплатив лишь за полотно и краски, отдал ее местному богомазу переделать. За переработку заплатил ему втрое больше, чем Сошенко.
          Заказал ему иерей образ Спасителя, что благословляет детей. Мучался над той картиной Иван Максимович целый месяц, И опять не угодил - нарисовал Спасителя в каноничной белой ризе, а заказчик затребовал черную. Сошенко отказался, поэтому иеромонах отдал его образ какому-то халтурщику перемалевывать белую ризу в брунатну и за день той подмалевки заплатил ему в 5 раз больше, чем Ивану Максимовичу. После того случая у Ивана Максимовича не стало ни одного заказчика...
            Что же, потеряв всякую надежду на художественной подработок, он стал рисовать для собственного удовольствия. Натурщиками ему были попрошайки, сторожа и дети, на которых так богат был Нежин. По вечерам же Иван Максимович ублажал старших дочерей своего хозяина Лельевра, влетая из-за них из одной неприятности в другую. Вот что он сам вспоминает о тех временах:
           «Запершись в моей комнате, при закрытых ставнях, мы с моим сослуживцем М...вым работали над французской кадрилью до третьего пота, крутясь и шаркая со стульями в руках, воображая их девицами. Сохраняя в величайшем секрете свои упражнения, мы с приятелем однажды на вечере у Лельевра удивили гостей своей смелостью, пустившись в пляс к немалой потехе всей честной компании. Сбившись в 3-ей фигуре и перепутав танцующие пары, мы со стыдом убежали со сцены. Потерпев фиаско, я никогда уже не покушался отличиться в хореографическом искусстве».
           С теми веселыми вечеринками ушло и здоровье Ивана Максимовича. Он захандрил. Опять стала мучить астма, терялось зрение. Нежин размещен, точь-в-точь как и Петербург, на болотах, поэтому здоровье Ивана Максимовича вновь потребовало переезда.
           И вот наступил 1846 год. Тарас Шевченко в очередной раз приехал на Украину. 17 февраля, по пути в Чернигов, где он должен был рисовать и описывать достопримечательности древности, его спутник Александр Афанасьев-Чужбинский уговорил остановиться в Нежине. Весть о приезде знаменитого земляка мгновенно разнеслась по городу. На следующий день, а это было воскресенье, гимназисты во главе с Гербелем устроили в его честь бал. На тот бал пришла вся интеллигенция Нежина. Не было лишь Сошенко. Забыли пригласить. Шевченко спросил о старом приятеле, а на второй день, с оравой гимназистов, нагрянул к нему на квартиру. Иван Максимович был озадачен таким количеством гостей, которые за несколько минут сожрали все его запасы. Огорченный этим, довольно прижимистый Иван Максимович, в сердцах раскритиковал Тарасову «Тризну». Закинул Тарасу, что тот зря отказался от родного языка, да и симптомы болезни легких, от которой умирает герой «Тризны», совсем другие. Тарас, который когда-то терпеть не мог Сошенковых наставлений, в этот раз послушно согласился со всеми замечаниями. Буркнул, что писать это, может, и стоило, а вот напечатал зря. Гимназисты сидели с разинутыми ртами. Подумать только, их Бог послушно склоняет голову перед так мало чтимым учителем рисования какого-то непутевого уездного училища! А тот критикует поэму, которой восхищается сама княжна Репнина! Благодаря этому визиту, Сошенко неожиданно для себя стал одним из известнейших в Нежине людей!
          Потом Шевченко вернулся в Киев и рассказал своему приятелю, начальнику археологической комиссии и одновременно заместителю попечителя учебного округа Михаилу Юзефовичу о беде Сошенко со здоровьем. Как раз стало вакантным место учителя каллиграфии и рисования в Немировской гимназии. Юзефович немедленно предложил его Сошенко.
            Сошенко немного посомневался, но новый учебный год он уже встретил учителем каллиграфии и рисования Немировской гимназии. Хоть зарплата была та же, но работа в гимназии уже давала право на пенсию. Поселился в доме, где жили другие холостые учителя гимназии. Они его, друга самого Шевченко, встретили с распростертыми объятиями. Ближе всех сдружился со старшим преподавателем словесности Михаилом Чалым, на четыре года младше себя.
            В первые дни Чалый взял на себя все хлопоты по налаживании его быта. После болотистого Нежина природа Немирова была поистине целебна, (недаром там в советские времена была знаменитая больница для больных легкими). Иван Максимович наслаждался жизнью. Но вот весной, после прогулки над рекой, на груди Сошенко высыпали огромные нарывы. Чалый привел старого врача Якимовича. Тот внимательно осмотрел и прослушал Ивана Максимовича, а затем сказал, что с гноем тех нарывов у него из груди выйдет вся нечисть, которая не дает ему покоя последние годы. Якимович дал настои из трав для питья и обмывания. Не минул и месяц, как нарывы прорвало и с их гноем действительно исчезли все болячки. Не стало астмы, улучшилось зрение. Иван Максимович стал видеть лучше, чем в те молодые годы, когда страдал по Амалии (Маше) Европеус. Он даже вспомнил, что он - мужчина и ему уже 40 лет. Возраст, после которого жены не найдешь!
            Иван Максимович стал бредить женитьбой. Но кому нужен учитель рисования и каллиграфии. Ведь оценка по этим предметам даже не бралась к вниманию при переводе в старший класс. Поэтому учителя рисования считались такими же париями, как и учителя музыки. Зарплата у них была символическая, с учетом того, что они могут подрабатывать. А с той подработкой у Ивана Максимовича было неважнецки. И совсем не потому, что у него не было заказчиков. Заказать картину или икону приятелю самого Шевченко считалось за честь. Но Иван Максимович был слишком педантичным и требовательным к своим произведениям. Получив заказ на образ, он долго разыскивал исторические материалы о своем герое и его эпохе. Изучив все, долго потом блуждал улицами Немирова в поисках натурщика, который бы отвечал тому образу. Основным населением Немирова в те годы были поляки и евреи. Иноверцам видеть себя в образе православных святых совсем не улыбалось. Поиск натурщиков затягивался. Таким образом на одну икону у него тратилось 2-3 месяца, а за это время любой из многочисленных немировских богомазов выпускал с десяток икон. Вот из-за всего этого и были подработки Сошенко мизерными. Поэтому и невесту найти было тяжело. Но помог случай. Учитель музыки Тимофей Виргинский попросил его дать несколько уроков рисования дочери Марселине. Она работала гувернанткой в благородном семействе и чтобы привить детям любовь к прекрасному, решила сама усовершенствоваться в живописи. Сошенко был в восторге и от ее способностей, и от ее внешности. В восторге от того, что она, в отличие от известных им барышень, сама зарабатывает себе на жизнь, да и еще отцово семейство поддерживает, ведь учитель музыки получал такую же мизерную зарплату, как и Сошенко.
            Марселине, которая уже и забыла, когда ей было 20, тоже понравился стеснительный и такой благородный Иван Максимович, сильно отличающийся от напыщенных и нахрапистых хамов - панычей, которых она знала. Профессия гувернантки достаточно специфическая, и о девичьей добродетели здесь думать не приходится. В отличие от Ивана Максимовича, который в любовных делах был теленком, Марселина уже имела незаурядный опыт. Поняв, что нравится Сошенко, но он не имеет понятия, как завоевать женщину, Марселина взяла инициативу в свои руки. В конце весны она таки выбила у него предложение руки и сердца и быстренько дала согласие. Тимофей Виргинский вначале ужасно возмутился. Как это так, он, врожденный шляхтич, должен породниться с каким-то беспородным иноверцем-малороссом! Но Марселина быстро его уняла. Во-первых, как раз в это время губернатор Бибиков всех безземельных шляхтичей записал в однодворцы, так что он уже ничем не отличается от Сошенко. Во вторых - напомнила судьбу родной сестры, которая сидит у него на шее с двумя внебрачными дочками! Тимофей успокоился и милостиво дал согласие на брак.
             Свадьбу назначили на 2 июля - день 40-летия Ивана Максимовича. Марселина была лютеранкой, поэтому православный Иван Максимович должен был взять у директора гимназии разрешение на брак с иноверкой. Отказать тот ему не мог, ведь гимназия принадлежала польским магнатам Потоцким. Но это было лето 1847. Шевченко из национального героя превратился в государственного преступника и сидел в каземате. Его друзья из Кирилло-Мефодиевского братства были также схвачены. В таких условиях Зимовскому трудно было отказаться от возможности поиздеваться над другом Шевченко. Сделал он это чисто по иезуитски. Поздравил Ивана Максимовича с браком, а в качестве брачного подарка протянул указ о том, что Ивану Максимовичу присвоен чин коллежского секретаря (Х класс). Этот чин давал право на почетное гражданство (следующий чин уже давал право на дворянство). А после этого сразу же снисходительно заявил обрадованному Ивану Максимовичу: «Играйте свадьбу, да не давайте шампанского, потому что я обязан из вашего жалованья сделать вычет 24 рубля»...
           Но затея его не удалась. Свадьба вышла не убогой. За те деньги, что подработал Иван Максимович рисованием и на гувернантские заработки справили приличную свадьбу. Пришли все коллеги преподаватели, даже директор почтил, а друг Михаил Корнеевич Чалый прочитал длиннющую поздравительную оду. Отцу теперь не в чем было упрекнуть Марселину, ведь, как жена коллежского секретаря, она стала выше него в общественном положении. Она и в дальнейшем вынуждена была работать гувернанткой, потому что зарплата у Ивана Максимовича была мизерной, а подработки из-за излишней требовательности были небольшими. А скоро и той мизерной зарплаты не стало. Иван Максимович вынужден был бросить гимназию. Бросил не потому, что не мог дальше терпеть издевательства директора над собой. Нет, он терпеливо их сносил. Темными осенними и зимними вечерами, усталый, приходил домой. Он, женившись, снял квартиру вдалеке от гимназии. Едва разденется, как кто-то начинает громыхать в двери. Отворяет, а на пороге школьный сторож с требованием директора срочно прибыть в гимназию. Под недремлющим оком сторожа Иван Максимович снова переодевается и плетется по грязи через весь город в гимназию. Директор сидит в кабинете и что-то читает, делая вид, что не замечает прибывших. Наконец, возводит глаза на Сошенко и делает вид, что пытается вспомнить, для чего же его вызвал. Вдруг хлопает себя ладонью по лбу и говорит: «Любезный Иван Максимович, никто не умеет так красиво затачивать карандаши, как вы. Будьте добры, заточите мне этот карандаш!» И бедный Иван Максимович тщательно затачивает ему тот чертов карандаш.
           Но было и похуже тех издевательств. Умерла кастелянша гимназии. В матрасе выявили именной банковый билет на 200 рублей. Деньги должны были достаться ее детям: сыну и дочке. Директор имел виды на ту дочку, поэтому захотел сфальсифицировать завещание. (Покойница его не оставила). В том фальшивом завещании отписать все дочке. В полночь он срочно вызвал Ивана Максимовича и приказал написать то завещание. У всегда покорного Сошенко затряслись руки, ему стало плохо и он просто убежал, ничего не написав. С того времени он стал чуть ли не самым первым врагом Егора Зимовского.
           В конце мая 1849, во время урока каллиграфии, который вел Иван Максимович, гимназисты начали беситься. Директор, который из коридора услышал шум, влетел в класс и заорал старосте: «Кто зачинщик этого бедлама?» Хоть виновным был сынок богатого шляхтича, но староста указал на парня из бедной семьи. Как ни защищал того Иван Максимович, говоря, что этот мальчик самый послушный в классе, что он не принимал участия в безобразиях, - это не помогло. Директор приказал сторожу сорвать с парня одежду и растянуть его на учительской кафедре. После того, как сторож устал бить, он собственноручно стал что было мочи полосовать бедного парня розгами. Бил так, что спина парнишки превратилась в кровавое месиво. Устав, директор притянул Ивана Максимовича лицом почти до самой окровавленной спины и заорал: «Это не моя, это ваша обязанность сечь виновных! Нате вам розги и секите, пока не осознает своей вины!» Иван Максимович стеснялся даже голос повышать на ученика, а здесь ему приказывают бить невинного. От вида крови Иван Максимович стало плохо. Он потерял сознание. Его долго отливали. Придя в сознание, он тут же написал рапорт об отставке. Как ни извинялся директор, как не просил остаться, хоть бы на время, пока найдут ему замену, Иван Максимович твердо настоял на отставке.
           Теперь он жил только на гонорары от рисования. К счастью, игуменья женского монастыря Аполлинария, которая только что вместе с монашенками перешла из католицизма в православие, заказала ему престольный образ Успения Божьей матери. Картину огромного размера с фигурами в натуральную величину. Полтора года писал Иван Максимович тот образ, зато вышел он несравнимым. Удовлетворенная игуменья не только заплатила ему 600 рублей серебром (его три годовых зарплаты в гимназии), но и подарила уютный домик над рекой. Сошенко с женой немедленно переехали в новое жилище, а чтобы не было скучно самим в большом доме (детей им Бог не дал), взяли к себе дочерей ее сестры.
           Жизнь Ивана Максимовича налаживалась. Был свой дом, любящая жена, веселые племянницы. Хоть он, как и ранее, слишком долго работал над заказами, средств в семье хватало. Гувернантки зарабатывали больше старших учителей. Но вот, весной 1851 года на Ивана Максимовича свалилась новая неприятность.

                                                                                                                     © В.Сиротенко

                                            Окончание следует

Иллюстрация к поэме
А.С.Пушкина «Полтава»