Снег бегущей строкой

... Снег, пожизненный снег…
... ... Он присыпан землей,
... ... ... словно папин последний приют
... ... ... ... в январе XXI века.
... ... ... ... ... Век - хромой.
... ... ... ... ... ... Опираясь на палочку, он
... ... ... ... ... ... ... моей мамы считает шаги
... ... ... ... ... ... ... ... по безумно уставшему снегу.
... ... ... ... ... ... ... ... ... Снег на всем.
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... Неизбежен и неумолим:
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... на ссутуленных крышах домов,
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... на тетрадях скамеек в полоску.
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... Вот и все…
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... Мне наверно уже не успеть
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... за бегущею белой строкой -
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... слишком скользко…

                Март

Где ветка касается робко
Горячей щеки фонаря,
Вела меня быстрая тропка
От прожитого февраля.
И были дома у обочин
В вечернем прищуре слепы,
Но даже в преддверии ночи
Я видела марта следы.
Резные балкончики зданий
И дерево в истинный рост
Взлетали уже над Казанью
Под звоны оттаявших звезд.
И эти, и те, и другие -
Весь город вставал на крыло, -
В какие края дорогие,
Куда эту стаю несло?
Летели куда переулки
Над городом светлым моим?
Тянулся за ними, как руки,
Котельных серебряный дым.
 

                    Мой храм

Мой храм таков, что, голову подняв,
Не видишь купола - а я все строю.
Почти до солнца он при свете дня
И до луны вечернею порою.

Как соловьиный хор тебе поет!
Пылают звезды свечек заоконных.
В любой молитве - имя есть твое,
Твое лицо - на всех его иконах.

Сотру с тебя случайные черты,
Чтоб не сфальшивить буковкой - и все же
Мои молитвы сочиняешь ты,
Твои молитвы сочиняет Боже.

 
       И тебя не услышит Бетховен...

Завещаю тебе череду прибывающих дней
На пороге апреля - ты только не сбейся со счета.
Заверни, дорогой, мне в салфетку небес повлажней
Эту желтую розу, парящую так бледнощеко.

Непомерное утро, сводящее горло, свежо,
А оброненный след - моего одиночества слепок.
Отвернется окно, заприметив, как талый снежок
На груди у земли сиротливо замрет напоследок.

Опрокинута чаша, и с неба отчаянно льет,
Обездолен лимон, а оставленный обезлюбовен.
Что же делать, когда пустота постучит и прильнет,
И заплачет она, и тебя не услышит Бетховен?

 
             Лядской сад

Где мелькают солнца спицы,
Спят в скворечнике ветра, -
Там в трех соснах заблудиться
Замечательно с утра.
Там Пегасы в поле зренья,
И в траве полно подков,
Там отыщешь у сирени
Пять заветных лепестков.
Цыкнет день на птичий гомон.
На примете у тропы -
От следов забавных гномов
До державинской стопы.
Но настойчиво кручина
Хлынет, давностью дыша:
Где ты, девушка с кувшином,
И фонтана славный шар?
Не простившись, съехал Горький,
Не на дне ли затужил?
Тольки елочки на взгорке
Вышивают ностальжи.
И когда душистый полдень
Развернется на покой,
Вдруг притихнет, что-то вспомнив,
Сад Лядской.
 

             На отмели времен

      На отмели времен, прижавшись к человеку,
      вселенная молчит, не кратная семи,
      а кратная его отчаянному бегу
      вдоль смерти искони.
                                               Виталий Кальпиди


Я выплакивала тебя речному песку,
солнцу, которое через кепку мокло,
музыке, знающей не понаслышке тоску,
автобусу в равнодушные стекла.

Выбрасывала тебя майскими жуками,
залетающими в ночное окно,
прокручивала обручевыми кругами,
кадрами кино.

Исторгала тебя уходящими килограммами,
пятнадцатью процентами живого веса -
чемодана с фотоальбомами ранними,
ужесточением пресса.

Вычеркивала тебя на простынях и листах,
и когда тебя во мне не осталось
(или только думалось так), - оказалось,
что не стало меня…

 
                        В зените

У кромки леса, бегущего с горки вниз,
Где Волгу переплывает июнь в зените
И травы по-комариному налились
Звенящей кровью молоденькой земляники,

Там дремлет домик с видом на огород
Под перетолки гвоздей и сосновой рейки.
А где-то на дальней пасеке гонят мед:
Вступает в права июль - золотая змейка.

За летом плывут лета, облака, века,
Хранимые мнемозинами хрупких Лидий.
Мужчины любят изящных женщин, пока
Изгибы души не станут изломом линий.

Поди угадай, мы чьих голубых кровей,
В каких земляничных безднах однажды сгинем…
Так ящеркой чья-то жизнь промелькнет в траве -
А светлый след останется в небе синем.

 
           Cуперлуние

Глазное яблоко луны
Пытливо пялилось на землю,
Шелка шальной голубизны
И роскошь форм ее объемля.

На землю зыркала луна
Так беззастенчиво и дико,
Как азиатка смотрит на
Голубоглазую блондинку.

Луна таращилась в упор
На визави ревнивой девой,
Желая вытянуть на спор,
Кому из двух быть королевой,

И чья державнее печаль,
Чей профиль более коронный.
Оборотясь из-за плеча,
Земля плыла себе мадонной.

 
          Виноградная лоза

Какой ты правды хочешь, глупая -
Которой он тебя берёг?
Не той ли, что косою грубою
Срезает хрупкий стебелек?

Цветочком алым не возрадуйся,
Но предначертано извне
Лозою виться виноградною
По зарешеченной стене.

И тенью быть, и песней ласковой,
И брать любую из преград.
И ничего, что плачет пасокой -
Но жив корнями - виноград.

 
   Осенняя флейта в разрезе

Смурнеет. Попрятались в ниши
вселенский потоп переждать.
А тучи все ниже и ниже -
до неба рукою подать.

Недолго, осталось недолго:
опустится тень на плетень,
и ветер, как дворник, метелкой
смахнет застоявшийся день.

Дождавшись условного знака
(а первая капля - ожог!) -
фонарный двойник Пастернака
очертит заветный кружок.

Осенняя флейта в разрезе,
подобие яркого дня -
и вот молодому повесе
готова уже западня.

Сорвавшийся, шумный, ведомый,
целующий ночь напролет,
с карминовой мальвой у дома
над чашечкой смятой всплакнет.

 
                                           © А.Булатова   
 

НАЧАЛО                                                                                                  ВОЗВРАТ