ВОЗВРАТ                                       

   
  
Октябрь 2014, №10  
   

      Документальное исследование____                              Яков Верховский, Валентина Тырмос    

  

 «ГОРОД  АНТОНЕСКУ»                                   

Предыдущая публикация - №9 2014г.           


«Вседневный страх           
есть та же казнь вседневная».         
Публий Сир, Римский поэт, I век до н.э.         

 

 

                                Последействие
                                              
При румынах...                 
 


Одесса, август 1942 года
Более 250 дней и ночей под страхом смерти


          Лето в разгаре.
          Жара. Дачи переполнены.
         И говорят, что никогда еще море в Одессе не было таким синим, солнце - таким ласковым, а помидоры такими красными, как в то, незабываемое, лето, «при румынах».
         Жизнь здесь, действительно, текла «молоком и медом». И, можно сказать, даже не текла, а бурлила.
          Об этой бурлящей жизни многие годы мало что было известно. Да это и понятно.
          Все те, кто тогда, действительно, «катался, как сыр в масле», вся та «русско-румынская элита», во главе с новоиспеченным ректором Одесского университета профессором Часовниковым, погибла после войны в сталинских застенках, а люди попроще, пройдя обязательную проверку в соответствующих органах, потеряли всякое желание, что-либо вспоминать, рассказывать, или, не дай Б-г, писать.
          Нет, какие-то слухи, наверное, все-таки были. Кто-то когда-то что-то такое вспоминал. Кто-то кому-то что-то такое рассказывал.
         В 1964-м, в Лондоне, вышла книга корреспондента BBC Александра Верта, где он, живописуя свое посещение Одессы в апреле 1944-го, между прочим упоминает и о том, что многие одесситы «чувствовали себя, как рыба в воде», во время оккупации, и о той почти невероятной поспешности, с какой они «вошли во вкус ночных клубов, бодэг и черного рынка». [1]
          В Одессе об этом старались не распространяться, разве что наши бесстрашные торговки на Привозе вплетали в свою виртуозную матерную вязь малоприятные сравнения теперешней «хреновой» жизни с «житухой при румУнах». И все…
          Прошли годы.
          Сменились поколения, и, казалось, что былое, как говорится, «быльем поросло».
         И вдруг, неожиданно, словно плотина прорвалась. И оказалось, что ничто не забыто. Что, да, вспоминали, что, да, рассказывали, вели дневники и, даже, писали мемуары.
          И вот теперь, когда Союз Советских Социалистических республик канул в вечность, и никому, фактически, никакого дела нет, что там такое в Одессе было «при румынах», и какая такая жизнь текла там или бурлила, можно было все эти воспоминания, дневники и мемуары опубликовать.
          Одной из таких новоявленных публикаций стала серия брошюрок некоего Александра Черкасова под общим названием «Оккупация Одессы», выпущенная одесским издательством «Optimum» в 2007-2008 годах.
        
 Черкасов, скорее всего, познакомившись в Одесском городском архиве с доступной сегодня для широкой публики периодикой времен оккупации, «надергал» оттуда все «положительные», с его точки зрения, факты, свидетельствующие о той «сладкой жизни при румынах».
           Брошюрки Черкасова вызвали шок у многих.
         
 Вопреки желанию автора, очень уж неприглядной выглядела картина явного симбиоза «оккупированных с оккупантами», слишком уж «сладкой» выглядела жизнь тех, кого мы назвали новой русско-румынской элитой.
           Но что тут поделаешь?
           С фактами трудно спорить!
        
 В нашем домашнем архиве, почти так же, как и в Одесском городском, собрана вся периодика того времени, и мы готовы подтвердить «под присягой» - все приведенные Черкасовым факты верны!
          Нет, нет, мы не собираемся здесь «защищать» господина Черкасова: у нас к нему есть свой личный тяжелый счет.
        
 Трудно сказать по какой причине (и нам не хотелось бы делать слишком уж далеко идущие предположения!), Черкасов считает, что румынские оккупанты (все без исключения!), были «белые и пушистые».
         Ну уничтожили там сколько-то, 90-100 тысяч, одесских евреев, но разве это меняет дело?
          Да, действительно, это не меняет дела - ведь жизнь «при румынах», действительно, текла «молоком и медом».
Бывая в последние годы в Одессе, мы и сами наслушались баек об этой «сладкой» жизни. Мы намеренно шли на контакт с незнакомыми нам пожилыми жителями Одессы, желая услышать их личные непредвзятые воспоминания. И всегда с удивлением обнаруживали, что эти воспоминания касались одной лишь, «сладкой», стороны жизни, и никогда не касались террора.
           А на прямой наш вопрос к собеседникам о судьбе их соседей-евреев, обычно следовал какой-то невразумительный ответ: «Да, да, конечно, что-то там такое, кажется, было с евреями. Их, кажется, как-то преследовали, или изгоняли, что ли. Но это же не меняет дела?»
          Ну, да, конечно, это не меняет дела. Ведь море, действительно было синим, солнце ласковым, а помидоры красными!


                                             


                                   Яков Верховский (справа) беседует с жителями Одессы
                                                       Одесса, Соборная площадь, 2006

           Несколько слов, кстати, о помидорах.
           Ведь именно этими непревзойденными плодами были завалены в то лето все девять (!) процветающих рынков Одессы.
          Ранним утром на Новом базаре можно было встретить городского примаря Германа Пыньтю. Он прохаживался по торговым рядам, заговаривал с продавцами и покупателями, осведомлялся о ценах на большефонтанские помидоры, на синенькие, пробовал обернутую влажной марлей брынзу, слизывал с деревянной ложки желтое, как яичный желток, масло и аккуратненько, двумя жирными пальчиками, приоткрывал жабры бычкам, проверяя их свежеть.
          Ну, действительно, чем ни первый наш градоначальник Дюк де Ришелье, любивший захаживать в мелочные лавки и, останавливая на улицах прохожих, расспрашивать их о житье-бытье?
           Пыньтю встречали приветливо.
         Обращались к нему запросто по-русски: Герман Васильевич. Заводили разговор. Решали мелкие вопросы.
           По более крупным - договаривались о встрече: утром или вечером, в муниципалитете или в ресторане.
            Выгодно для обеих сторон.
           Еще бы не выгодно: ведь именно муниципалитет раздавал горожанам лицензии на открытие бодэг, борделей и вожделенных комиссионных магазинов, ведь именно муниципалитет занимался распределением «освободившихся» еврейских квартир, еврейских дач и, вообще, всего «бесхозного» еврейского имущества.
         
 За услугу платили наличными, в основном, золотом - «пятерками» и «десятками» царской чеканки.
            Жизнь текла молоком и медом… Маскарад продолжался.
          
 И удивительно, что, несмотря на эту сладкую жизнь, несмотря на угар маскарада, у кого-то все еще сохранялась жажда крови, сохранялось желание выискивать последних схоронившихся где-то евреев и отправлять их на смерть. Префектура полиции и сигуранца работали не покладая рук, да и доносы «сознательных» граждан не иссякали.
          
 В нашем архива храниться рукописный «рапорт» какого-то анонима, в котором на трех заполненных всякой антисемитской чушью листах содержится и такая сентенция: «…Коммунисты и жиды которые выполняют директивы ЦК ВКпб т.е Сталина скрываются в Катакомбах, Аркадия и Еврейских склепах на кладбищах и Русском что не обходимо счательно их проверить.
     
  Пример [не разборчиво] Жидовка Галицкая Сара, ранее проживала на ул. Ланжероновской 19 до сих пор скрывается со своим сыном 20 лет у жители пригорода т-е на Слободке всячески старается украсть паспорт через отдельных работников которые работают в Гос. Больнице и госпитале т.к. умирающие оставляют документы и паспорт и таким образом они преобредьют сибе, через прислугу и врачей…» [Из рапорта №156, поданного анонимным доносчиком 29 марта 1942 года в отдел пропаганды Одесского муниципалитета. Орфография документа cохранена. Авт.].

 
                        

                         Фрагмент рапорта анонимного доносчика Одесса, 29 марта 1942 года
                                                                Личный архив авторов

 
          Этот, с позволения сказать, рапорт, при всей своей, может быть, смехотворности, на самом деле, очень опасен, поскольку в нем упоминаются вполне конкретные люди - Галицкая Сара и ее 20-летий сын, скрывающиеся на Слободке. И, что еще более опасно, раскрывается метод, с помощью которого оставшиеся в живых евреи пытаются добыть для себя «русские документы».
         Горько и больно сознавать, что именно такие мелкие подлые люди стали причиной гибели евреев, оставшихся в живых после того, как массовое убийства уже, практически, прекратились.
         Именно такие подлые люди стали причиной ареста родителей Ролли. Прошло уже около двух месяцев с тех пор, как их арестовали.
         Все это время Ролли продолжала жить в Дерибасовке с тетками - Арнаутовой и Федоренко. Как вы, наверное, помните, Тася успела заранее с ними договориться и, видимо, хорошо заплатила им за заботу о девочке. И они, действительно, о ней «заботились».
           Ну, прежде всего, они выкинули ее из нанятой Тасей комнаты в темный коридорчик, где стоял старый деревянный сундук, который должен был служить ей постелью. А затем, с помощью ржавых садовых ножниц остригли ее наголо и строго предупредили: макуху не трогать, так как она предназначена для поросенка, и абрикосы с дерева не рвать, поскольку они их «пересчитали».
           На этом вся их «забота» окончилась - они просто забыли о существовании девочки и даже оставшуюся от обеда тарелку вчерашнего супа предпочитали отдать поросенку.
           Ролли старалась не попадаться им на глаза: по ночам она, как сказано, дрожала от страха и холода на сундуке в коридорчике, а в течении дня пряталась в саду: карабкалась на старый ветвистый орех, забивалась под лестничку у веранды, или же забиралась в гущу колючих кустов черной смородины, где можно было, если, конечно повезет, найти даже несколько спелых ягод.
           Девочка совсем одичала. Белое платьице ее испачкалось и разорвалось, сандалики потерялись, она выросла, похудела и, наверное, умерла бы с голоду, если бы не случилось чуда.
          «Чудо» однажды возникло перед ней в виде местного пацана Васьки. Шести-семилетний Васька, такой же грязный, оборванный и голодный, как Ролли, целыми днями шастал по чужим дачам, выискивая, где что «плохо лежит». Добравшись однажды до дачи Арнаутовой, он наткнулся на Ролли и, по какой-то необъяснимой причине, проникся к ней симпатией. Он взял ее под свое «покровительство», и с этого дня они уже вместе шастали по чужим дачам.
            Заметив эту странную пару, дачники не жалели в их адрес бранных слов. Случались и тумаки, и в этом случае, побитые и заплаканные, они стремглав неслись на окраину Дерибасовки, где в маленькой жалкой хатенке жил Васька со своей мамкой.
            Васькина мамка торговала «кизяками».
          
 Собирая по всей округе коровий навоз, она смешивала его с глиной и выделывала из этого вонючего месива что-то типа кирпичей, называемых в этих местах «кизяками».
           Все соседи покупали у Васькиной матери «кизяки», но дружбы с ней не водили, видимо потому, что вся она, и сынок ее Васька, и жалкая их хатенка, были насквозь пропитаны стойким запахом навоза.
             Этот «навозный» промысел был не только, скажем так, не очень «благоуханным», но и прибыль приносил ничтожную, так что Васькина мамка выбивалась из сил, чтобы прокормится, и была несказанно счастлива, когда могла сготовить сыну на ужин картошку в мундирах или мамалыгу.
          
  Теперь и картошку эту, и мамалыгу, она стала делить на двоих, не делая никакого различия между собственным сыном и беспризорной еврейской девчонкой. При этом она не отказывала себе в удовольствии нещадно ругать их обоих, обзывая Ваську «байстрюком», а Ролли - «жиденком».
             Ролли на Васькину мамку не обижалась - все в эти дни, и местные жители, и дачники, называли ее «жиденком», знали, что родители ее арестованы и даже были уверены, что их уже нет в живых.
            Румыны тоже, конечно, знали, что на даче у Арнаутовой живет еврейская девчонка, но они до поры до времени ее не трогали. На это у них была своя особая причина.
          
 Дело в том, что Тася, если вы помните, сумела после ареста сбежать из префектуры полиции, и ее второй месяц разыскивали. Причем, уже не полиция, а гораздо более страшное учреждение - сигуранца.
             В это, наверное, трудно поверить!
           В «Городе Антонеску», давно и полностью очищенном от евреев, она, молодая женщина-еврейка, не имея заранее подготовленного убежища, не имея при себе никаких вещей, не имея денег, умудрялась скрываться.
            Где она проводила ночи?
            Где пряталась в дневные часы? Как добывала пищу?
            Тася когда-нибудь расскажет об этом в своих бесконечных письмах к дочери в Израиль. Она расскажет о том, как пряталась по развалками и… у добрых людей, которые, буквально рискуя жизнью, давали ей приют и кусок хлеба.
            А сейчас, внимание! Это очень важно! Тася пряталась у «добрых людей».
            Это значит, что были, были в те дни в Одессе добрые и честные люди!
            Это значит, что не все одесситы стали, как многие думают, «новой русско-румынской элитой», не все открыли бодэги, бордели и комиссионные магазины. Это значит, что были люди, именно Люди, с большой буквы, которые, рискуя жизнью, безвозмездно, давали приют скрывавшимся от убийц евреям.
           Жаль только, что таких Людей, видимо, было очень мало, иначе, наверное, в нашем городе не погибло бы около 160 тысяч евреев…
           Тасе во многом помог инженер Тимофей Тимофеевич Харитонов. Мы уже писали об этом замечательном человеке.
           Вы, наверное, помните, что в ту ночь, с 20 на 21 октября 1941-го, когда Ролли с родителями удалось выбраться из подожженной румынами школы на Новосельской, они бежали именно к нему, к Тиме Харитонову, через весь город, на Пушкинскую угол Троицкой, будучи уверены в том, что Тима их спрячет и спасет. И, если бы им удалось добежать, то Тима, без всяких сомнений, наверняка, спрятал бы их. Но спасти бы не смог. Скорее всего, все они, вместе с Тимой и женой его Ниной, были бы тут же, на месте, убиты.
           Но мы хотим здесь сказать еще несколько слов о Тиме. Отдать ему, как говориться, последний долг.
           В давние времена Тима и Изя вместе учились в Новороссийском университете и, несмотря на различия в происхождении и национальности, были близкими друзьями.
            Случилось так, что Тима, будучи еще молодым человеком, серьезно заболел. У него, как тогда говорили, была «грудная жаба», и он, по совету врачей, много лет, фактически, не вставал с кресла, не спускаясь даже в бомбоубежище во время бомбежки. С ним всегда оставалась жена - добрая толстая Нина.
            Оба они очень любили Ролли, и Ролли их всех тоже очень любила, и дядю Тиму, и тетю Нину, и особенно их единственного сына Вовку, который, к безысходному горю родителей, погиб на этой войне.
            В страшном 1938-м, несмотря на то, что Тася была арестована, как «враг народа», Тима продолжал общаться с Изей, и это ему писала Тася из ссылки:

                             «Привет тебе, мой милый Тима, Из глубины Сибирских руд,
                              Мой честный, добрый и любимый, В несчастье не забывший друг…»

            Именно так, Тима, действительно, был исключительно честным и добрым человеком, а еще, и это, несмотря на тяжелую болезнь, очень мужественным. И речь не идет здесь, в частности, о помощи нашей семье, а вообще о его взглядах и поступках.
           Вскоре после освобождения Одессы, 31 мая 1944 года, Тима написал письмо Илье Эренбургу, предлагая переслать ему всю собранную за время оккупации периодику и, одновременно, высказывая свое отрицательное отношение к освещению «еврейского вопроса» советскими газетами. Такие взгляды для человека «остававшегося в оккупации», были не безопасны в советское время, и для того, чтобы высказывать их в письме адресованном Эренбургу, нужно было быть очень мужественным человеком.
           Эренбург, получив пересланную Тимой подшивку газет, никак не использовал этот «опасный» материал…

 
                         

                                   Благодарственное письмо, полученное Тимой от Эренбурга
                                              Москва, 19 декабря 1945 Личный архив авторов


         И тогда, в то «сладкое» лето 1942-го, Тимофей Тимофеевич Харитонов, этот мужественный человек, зная, что Тасю ищут по всему городу, прятал ее в своей квартире, мешая сигуранце ее поймать. Тася была неуловимой.
           И так уж случилось, что единственной надеждой румын в те дни оказалась Ролли. Она служила «наживкой» для ловли матери: считалось, что мать обязательно придет к своему ребенку.
           И Тася, действительно, пришла. Однажды поздним вечером она притащилась пешком в Дерибасовку и несколько минут провела с Ролли в тесной давно неиспользуемой деревянной уборной, на огороде.
 

                         

                                                 Фрагмент письма Таси к дочери в Израиль
                                                                            Одесса, 1975


            Их встреча прошла незамеченной, но тетки, Арнаутова и Федоренко, видимо, все-таки что-то заподозрили и доложили в сигуранцу.
          На дачу прибыл комиссар сигуранцы Кардашев и попытался выведать у Ролли местонахождение матери. Но Ролли, помня наставления родителей, молчала. И как ни старался Кардашев, как ни соблазнял девочку шоколадными конфетами, он ничего от нее не добился.
            Тася, действительно, была неуловимой. И самое удивительное, что она не только, и не столько, скрывалась, сколько искала пути для спасения Изи, которого, видимо, из-за ее побега, перевели из полиции в сигуранцу.
            Положение Изи было критическим.
            В сигуранце его жестоко пытали. И что бы там не говорили и не писали о «сладкой жизни» жителей Одессы «при румынах», пытки, применявшиеся к арестованным в одесской сигуранце, по своей звериной жестокости превосходили даже пытки гестапо.
           Мы не будем описывать здесь все применявшиеся пытки, скажем только о тех, которые пришлось испытать Изе, и то без «подробностей», только за тем, чтобы можно было получить представление о «сладкой жизни».
             Речь пойдет об «электрическом стуле» и о «пропеллере».
            «Электрический стул», применявшийся в одесской сигуранце не имел ничего общего с известным американским электрическим стулом, призванным избавить осужденных на казнь преступников от предсмертных мук. Задача румынского «электрического стула» была обратной - не избавить от мук, а причинить их. И не во время казни осужденных преступников, а во время допросов подозреваемых, в том числе и подозреваемых в сокрытии национальности.
          Во время допроса заплечных дел мастер привязывал подозреваемого к «электрическому стулу» и пропускал через него электрический ток. С помощью специального реостата сила тока постепенно увеличивалась, заставляя человека корчиться в судорогах. До убийства дело обычно не доходило, но нестерпимые муки заставляли признаваться во всех смертных грехах.
В отличие от электрического стула, «пропеллер» не нуждался в технических изобретениях: человека просто подвешивали к потолку вниз головой и закручивали раз двести в одну сторону, а потом отпускали и, когда несчастный раскручивался, его били кусками резиновых шлангов по почкам.
           Действительно, просто, красиво и не требует расходов на электричество.
 

                       

                          Фрагмент свидетельства режиссера кинохроники Павла Крапивного,
              проведшего десять месяцев в застенках одесской сигуранцы Одесса, 11 мая 1944

                                                              Личный архив авторов

          Изю пытал подполковник Никулеску-Кока, «герой» еврейского погрома в Яссах, «герой» бойни на Дальнике, а теперь глава одесской сигуранцы. О Никулеску в Одессе ходили легенды. Этот совсем молодой еще, 35-летний, огромный румын, обладал удивительной силой и «не стеснялся» применять ее при каждом удобном случае.
           Говорят, что он самолично избил почти до увечья Василия Вронского, известного в городе артиста и режиссера, содержателя «Русского театра драмы и комедии». И только за то, что тот нагло посмел принять на работу артиста-еврея. Жену музыканта Шаца он принудил переспать с ним ночь, обещая взамен избавить от депортации двух ее малолетних детей, евреев наполовину. И, естественно, не сдержал обещания - дети Шаца погибли.
            В силу своего высокого положения, глава сигуранцы мог бы, наверное, не пытать арестованных, не заниматься, так сказать, «черной работой», но, видимо, он не желал лишать себя «удовольствия».
           Никулеску выламывал Изе руки, дробил пальцы, раскручивал его на «пропеллере» и привязывал к «электрическому стулу».
           Для того, чтобы все эти пытки прекратились, Изя должен был произнести всего два слова: «Я еврей!», или еще лучше: «Я вонючий жид!»
          Но каждый раз, приходя в сознание после «пропеллера», он, вместе с кровью, выплевывал в лицо палачу хорошо заученную румынскую фразу: «Sunt karaim! Я есть караим!»
            Эти слова выводили Никулеску из себя, и он с еще большей жестокостью продолжал пытку. Так уж сложилось, что личное признание Изи было ему просто необходимо, и связано это было, как ни странно, с одним, не имевшим, как будто бы, отношения к Изе, инцидентом. В эти дни в Одессе гремело так называемое «Дело Асвадуровой».
             В одесском отделении гестапо замучили некую Лидию Асвадурову, русскую женщину, заподозренную в том, что она еврейка.
          Истерзанное тело Лидии выдали родственникам, и эту красивую сорокалетнюю блондинку, одну из видных представительниц новой «русско-румынской элиты», хоронили по христианскому обычаю в открытом гробу. Тысячи жителей Одессы провожали ее в последний путь. Похоронная процессия, возглавляемая двумя священниками с хоругвями, прошла по всему городу и вызвала большие волнения.
           Румыны, естественно, были недовольны нарушением «нормальной жизни города». Они встали на сторону «жертвы» и обвинили немцев в «нарушении закона». Возник серьезный конфликт между румынами и немцами. Все это было ужасно неприятно, в первую очередь, для румын.
            Было назначено даже специальное расследование.
          Результатом «Дела Асвадуровой» стало некое послабление в отношении людей, подозреваемыми в сокрытии национальности. Теперь над такими людьми проводилось даже нечто типа следствия, причем во внимание принимались имеющиеся у них документы и показания свидетелей.
           И вызывает только удивление, что «Дело Асвадуровой», оказавшее такое существенное влияние на всю полицейскую систему оккупированной Одессы, не нашло своего отражения ни в одной исторической монографии. Мы узнали о нем и о его последствиях только из писем Таси, и говорим о нем здесь впервые.
          Тася, юрист по образованию, писала о «Деле Асвадуровой» очень подробно, с профессиональным интересом, пользуясь профессиональными терминами. Мы, естественно, не стали вдаваться в юридические тонкости и упомянули об этом «Деле» лишь потому, что оно оказало влияние, в частности, и на судьбу Изи.
           У Изи, как вы, наверное, помните, был документ, подтверждающий его «караимское происхождение». Фиктивный, естественно, документ, но очень хорошо выполненный и заверенный подлинными советскими печатями.
           Никулеску, как говориться, нюхом чувствовал, что Изя еврей, но из-за новых веяний, вызванных «Делом Асвадуровой», ничего не мог поделать.
          Для того, чтобы пустить Изю «в расход» в административном порядке, онbrт, например, личное признание в еврействе. Это личное признание было так важно еще и потому, что «караимский вопрос», в отличие от «еврейского вопроса», был запутан донельзя.
           Все началось с того, что, войдя в Одессу и начав уничтожение евреев, румыны не знали, как им следует поступать с близкими к ним по вере караимами.
           Глава префектуры полиции Одессы генерал-лейтенант Ион Попович неоднократно, письменно и по телефону, обращался в различные инстанции с вопросом, как ему следует относиться к людям, называющим себя караимами, но внятного ответа не получал. Но вот, наконец, в конце января 1942 года, скорее всего, не без помощи немецких коллег, вопрос был
решен, и 1 февраля вышло официальное постановление, в котором указывалось, что «караимы не являются национальной группой, а представляют собой религиозную секту, и прежде чем решить, как следует относиться к человеку, выдающему себя за караима, следует проверить, не жидован ли он». [Одесский областной архив, 2242-1-1486].
          
 Результатом этого постановления и стал тот, уже известный нам, «Список тысячи». Этот список по требованию властей был составлен караимской общиной Одессы, и попали в него только те, кто, по мнению этой общины, не был «жидованом».
            «Список тысячи», действительно, спас от смерти тысячу караимских семей. Но, вместе с тем, стоил жизни многим евреям, всем тем, кто, вследствие известных религиозных причин, вынужден был выдавать себя за караимов, а в «Список тысячи» не попал.
             Изя тоже, естественно, не был в списке.
             И хотя, несмотря на все пытки, он так и не признал себя евреем, Никулесу все-таки исхитрился и сумел окольным путем доказать его жидовское происхождение.
           Участь Изи была решена. Худой, замученный и обритый наголо, он выглядел смертником и, на самом деле, был уже в двух шагах от смерти.
            И тут… Тасе повезло - она нашла, наконец, тот путь, который так долго искала. Нашла человека, который за деньги, готов был, якобы, закрыть дело Изи и освободить его из-под стражи.
             Этим человеком был комиссар сигуранцы Кардашев.
            
Мы уже знаем этого комиссара - это он приезжал на дачу Арнаутовой и пытался «соблазнить» Ролли шоколадной конфетой.
             Кардашев не только разыскивал Тасю, он еще вел дело Изи в сигуранце и, как видно, считал своим личным долгом разделаться с этой «семейкой жидов». Он, как выяснилось впоследствии, вовсе не собирался брать деньги у Таси, и вся эта история со взяткой была просто «ловушкой». В момент передачи взятки Тасю арестовали. Как сама она говорила: «Fragrante delicto» - на месте преступления.
           
 Теперь уже они оба, и Изя, и Тася, оказались за решеткой. И, казалось, ничто уже не могло их спасти.
            Но тут, в тысячный раз в этой невероятной истории, снова случилось «чудо». Ведь иначе, чем «чудом» нельзя назвать появление в Тасиной камере ее давнишней приятельницы и коллеги Федоровой.
            Федорова была в эти дни одним из самых востребованных русских адвокатов и, вообще, занимала очень высокое положение в новой русско-румынской элите. Связано это было, видимо, с тем, что эта молодая еще и очень эффектная женщина, по слухам, была любовницей всесильного военного прокурора, капитана Атанасиу из Куртя-Марцалэ - румынского Военного Трибунала.
            Работая многие годы в различных архивах, мы часто натыкались на упоминания о Федоровой. Обычно о ней вспоминали люди, имевшие с ней «при румынах» деловые отношения и не жалевшие самых жестких эпитетов в ее адрес.
             Ее имя, кстати, кому это интересно, Надежда, точнее Надюша, Наденька, а для хорошо ее знавшей Ролли - тетя Надя.
             Видимо, Надежда Федорова многих, на самом деле, в те дни обидела - обманула, а может и обобрала. Но что касается нас, то без ее помощи никого из нас, наверное, не было бы в живых.
          
 Уже на следующий день после визита Надежды Федоровой, капитан Атанасиу затребовал дело Изи, и его перевели из сигуранцы в Куртя- Марциалэ.
          
 Этот перевод был, несомненно, задуман Тасей и представлял собой еще одно рискованное, авантюрное и героическое мероприятие в цепочке всех, совершенных ею, рискованных, авантюрных и героических мероприятий, включавших и въезд в одесскую городскую тюрьму на извозчике в палантине из черно-бурых лис, и побег из префектуры полиции, да и то давнее участие 16-летней еврейской барышни в подпольной белогвардейской организации «Азбука» или же, может быть… страшно подумать... даже шпионаж в пользу Японии, за который она была сослана в Казахстан…
            Румынский Военный Трибунал был чудовищным учреждением. Мы еще расскажем о нем подробно, поскольку Ролли пришлось провести в его стенах долгих пять месяцев, а пока скажем только, что попасть в Куртя-Марциалэ - значило просто проститься с жизнью. И вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову сделать это «по собственному желанию».
          
 А вот Тасе именно это и пришло в голову: перевести Изю и… и это уже полный абсурд! … сделать это учреждение «убежищем» для всей ее семьи.
             Рискованно? Да, несомненно, рискованно!
             Но что ей, в ее безвыходном положении, было делать?
            Едва стоящего на ногах Изю привезли в Куртя-Марциалэ и поместили в мужскую камеру действующей здесь транзитной тюрьмы.
             Новоприбывшего обступили арестованные мужчины, одним из которых был адвокат Александр Дьяконов.
 

                                               

                                                  Адвокат Александр Дьяконов Одесса, 1944

           Мы уже писали о том, как часто, работая в архивах, мы натыкались в различных официальных документах, в мемуарах и в показаниях свидетелей на наши собственные имена, на имена наших родных, друзей или, даже, каких-то «врагов». И всегда такая нечаянная встреча вызывала у нас необычайное волнение.
          Так было и в тот день, когда в архиве института Яд-Ва-Шем мы наткнулись на показания адвоката Александра Дьяконова, данные им вскоре после освобождения Одессы, 6 мая 1944 года, правительственной комиссии по расследованию зверств румынско-немецких захватчиков. [Yad Vashem Archives, JM/10577].
          Адвокат Александр Дьяконов был другом родителей Ролли. Вместе с женой-красавицей, Зиной, актрисой Русского театра, и трехлетним сыном, он жил неподалеку от них, на Коблевской, 29.
            С приходом румын Дьяконовы, известные в городе люди, достаточно быстро стали видными членами новой русско-румынской элиты: Александр был выбран на пост руководителя новой одесской адвокатуры и даже занялся составлением нового уголовного кодекса Транснистрии, а Зина блистала в театре. И, вместе с тем, оба они, честные и благородные люди, много раз рисковали жизнью, помогая еврейским семьям и, даже, несколько раз были задержаны по обвинению в укрывательстве евреев.
          
 После освобождения Одессы советская власть, с нашей точки зрения, обошлась с ними несправедливо. В октябре 1944-го Александр был арестован и, проведя десять мучительных лет в ГУЛАГе, вскоре после освобождения, умер. Жена его, Зина, талантливая актриса, режиссер и театральный критик, вынуждена была выживать в одиночку, а единственный сын, Горик, физик-атомщик, пытаясь избавиться от клейма «члена семьи врага народа», бежал из родного города в далекий Магадан. [2]
          
 В показаниях Дьяконова, которые мы обнаружили в архиве, он вспоминает о том, как в сентябре 1942-го провел какое-то время в транзитной тюрьме Куртя-Марциалэ, где стал невольным свидетелем привода в эту тюрьму измученного и избитого Изи. По словам Дьяконова, тогда же он узнал от Изи и о пытках на «электрическом стуле».


                       

                         Фрагмент свидетельских показаний адвоката Александра Дьяконова
                                                                   
Одесса, 6 мая 1944

           С переводом Изи в Куртя-Марциалэ пытки, которым он подвергался в сигуранце, благодарение Б-гу, прекратились, но зато теперь его наверняка ждал расстрел.
            Ведь, если до последнего времени, по каким-то придуманным румынами «законам», сокрытие национальности каралось 25 годами каторжных работ, то теперь это наказание было заменено смертной казнью.


                                        

                                                      «Одесская газета», 24 сентября 1942г.

            Так что, участь Изи была предопределена, и он об этом знал.
           А вот причину своего, такого срочного, перевода в Куртя-Марциалэ, естественно, знать не мог. И если бы вдруг узнал, что этим «обязан» Тасе, то был бы, конечно, скажем так, несколько «удивлен»…
            Пока же он только испытывал ужас от приближающейся развязки.
           И ужас этот стал еще сильнее, когда однажды через решетку окна своей камеры он увидел въезжающую во двор тюрьмы каруцу, на которой сидела связанная по рукам и ногам Тася…


Библиография

[1]. Алексаелр Верт, «Россия в войне 1941-1945», Изд. «Прогресс, М., 1967
[2]. В.С.Максименко, «Зинаида Григорьевна Дьяконова - вчера и сегодня»,
     Изд. «АСТРОПРИНТ», Одесса, 2013


                                                                                                       © Я.Верховский, В.Тырмос

 
                                                               Продолжение следует

НАЧАЛО                          
                                                                  ВОЗВРАТ

               Об авторах и их предыдущих публикациях  в Тематическом указателе в рубрике "История"