КАК ДВА ПОЛКОВНИКА ПРИКИНУЛИСЬ ДУРАКАМИ…


          Для читателей, которым не понятна ситуация в «послесоветской» России: основные участники этой истории - два еврея, отставные полковники советской армии, которые с учетом все еще жуткой российской реальности делали вид, что они считают себя свободными гражданами, живущими в нормальной стране. Описываемый ниже случай может быть и сегодня интересен читателям.

                                                            О первом полковнике
 

      Тот, кто называется здесь «первым полковником» - отставной полковник авиации Гохберг Ефим Давидович. Он был одним из наиболее близких моих друзей, хотя и был всего лишь на несколько лет моложе моего отца. В мае двухтысячного года в Москве он ушел из жизни, когда ему оставалось несколько месяцев до девяноста лет.
        Хотя Ефим намного был старше меня, мы с ним были очень дружны и обращались друг к другу на «ты». Я многое мог бы рассказать о нем. Его я стал называть своим дядей после того, как он без заранее запланированного визита приехал ко мне, заключенному, в лагерь в Соликамск.
       По существующим правилам, незапланированный визит к заключенному был в советских лагерях практически невозможен. Ефим же внезапно приехал в Соликамск (на север Пермской области из Москвы!) в лагерь, где я отбывал срок по обвинению, как писалось в приговоре, «за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй». (Когда я в конце следствия спросил своего следователя гр-на Редько: «Нашли ли вы в том, что я писал, хоть одно слово лжи», то он мне спокойно ответил: «Если бы нашли, то вы пошли бы не по этой статье, а по статье 70-й». По ней наказание было гораздо строже.)
       Ефим назвался начальнику лагеря («хозяину», по зэковской терминологии) моим дядей и, к моему изумлению, свидание со мною он получил тут же.
       Меня тогда изумило, когда мне сообщили, что ко мне приехал на свидание… мой дядя. Такого я не мог ожидать ни от кого, кто был, действительно, моим дядей. Дело в том, что приехавшие даже на заранее запланированное свидание с заключенным должны были документально подтвердить свою родственную связь с тем, с кем они приехали повидаться. Ничего этого у моего «дяди» не было.
       Для примера. Мой лагерный товарищ Саша Ермолюк. Он, баптист из Москвы, отбывал свой срок, ибо он был «незарегистрированный». А баптисты, по советским правилам, были обязаны регистрироваться. Отказ регистрироваться наказывался по любому надуманному обвинению. Так было и с ним. Сашина мать незадолго до приезда ко мне Ефима приехала из Москвы на заранее запланированную с ним встречу. Она не взяла с собою Сашино метрическое свидетельство, подтверждающее, что она - его мать. Хотя она плакала и на коленях умоляла начальника лагеря дать ей свидание с сыном, свидание с ним ей не дали. И она и вернулась в Москву.
        Когда Ефим приехал и представился начальнику моего лагеря: «Полковник Гохберг», то он произвел на него большое впечатление не только своим высоким воинским званием, но и более того - большим набором своих орденских лент, начиная с ордена Ленина, высшего советского ордена.
      «Хозяин» не осмелился его спросить к кому именно из заключенных он приехал на свидание и тут же распорядился это свидание предоставить. Как мне потом пояснили, армейские офицеры, которые переходили во внутренние войска, получали повышение на одно-два звания. А у начальника лагеря, подполковника внутренних войск, никаких орденов не было вовсе.
       После того, как Ефим назвал мою фамилию, начальник лагеря оторопел, ибо в этом лагере на пару тысяч заключенных я был единственным, кто в нем сидел не за уголовные дела, и обо мне «хозяин» знал лучше, чем о ком-нибудь другом из зэков. Поэтому он тут же поторопился уйти, но отменить свое разрешение на незапланированное свидание со мною он не рискнул - мало ли что может «отмочить» этот увешенный многими орденами полковник авиации…
      Однако рассказ о Ефиме я здесь ограничу только тем, что относится к рассматриваемому случаю.

                                                              О втором полковнике

 
       Второй полковник - это (сравнительно с Ефимом) намного более молодой отставник. С ним я после долгих лет своего пребывания в «отказе» познакомился лишь незадолго до дня своего отъезда из СССР в Израиль.
      Его род войск я уже не помню, если даже знал тогда. Он был, скорее всего, из пехоты или из артиллерии. Звали его Юрий, а отчества я, если и знал тогда, то сейчас не могу вспомнить. Его фамилия громко звучала в ура-советском стиле - Сокол!
      В отличие от Ефима, который занимал маленькую однокомнатную квартирку недалеко от метро «Аэропортовская» (не исключаю, что это название станции метро я, возможно, как-то исказил), Юрий Сокол, такой же полковник в отставке, занимал в фешенебельном здании на Фрунзенской набережной квартиру из двух больших комнат и с большой кухней. В этом здании жили военные гораздо более высокого уровня, чем Юра. Но дело в том, что Юра был известен и награждён за подвиг, за который неевреи становились Героями Советского Союза, да и то, как правило, посмертно.
     Во время боя Юра, корректировавший по телефону огонь батареи, оказавшись окруженным немцами, дал команду, известную из кинофильмов о героях: «Направить огонь на меня!» И эта его команда артиллеристами была выполнена…
       Уж эти евреи! Юра тогда не погиб, а остался жив даже в этой ситуации, но был тяжело контужен. Военный служака, он со временем начал себя все более ясно чувствовать евреем.
       С Юрой меня познакомил Ефим, когда мы с женой и ее мамой находились в Москве порядка двух месяцев. Расставшись с Новосибирском и отдав свою квартиру государству, мы готовились к выезду из СССР в Израиль.
       После знакомства с Юрой меня удивило, что он, совершивший такой действительно героический поступок, с непонятным мне почтением смотрел, как говорится, «снизу вверх» на тех, кто многие годы добивался выезда из СССР, оказывался в тюрьме, но и по выходу из нее продолжал добиваться своего.
        Сегодня они в Израиле называются «узниками Сиона».


                                    Общественная еврейская библиотека в Москве

 
       Московские отказники из подаренных частных русскоязычных книг создали (с участием Иосифа Бегуна) небольшую еврейскую библиотеку. Это были книги (такие, как, например, «Эксодус»…), которые пробуждали (или усиливали) национальное достоинство у советских евреев, для которых в Советском Союзе подобные книги были недоступны.
      Перед выездом из СССР в Израиль мы с женой успели посетить Юрину квартиру и посмотреть расположенную в ней библиотеку.
       Ранее и я передал туда сделанный мною альбом, где были, в частности, и материалы о евреях, отмеченных званиями Героев Советского Союза.
       Я включил в этот альбом и не случайно расположил рядом две фотографии: первая фотография - одного из самых первых Героев Советского Союза летчика Смушкевича Якова Владимировича и вторая - дважды Героя Советского Союза танкиста Драгунского Давида Абрамовича, получившего обе звезды Героя в течение так называемой Отечественной войны!
       В этом альбоме рядом с фотографией Смушкевича было написано «один из первых», а рядом с фотографией Драгунского была двусмысленная подпись - «и один из последних…»
     В этой двусмысленности и в многоточии (последних…) содержался намек и неодобрение, что Драгунский, этот настоящий герой, прошедший не одну войну, в 1983 году «дал слабину», согласившись возглавить так называемый «Советский антисионистский комитет», откровенную антисемитскую организацию. (См. Примечания).
Вскоре Ефим рассказал мне, что Юру приглашают на партсобрание той партийной организации, в которой он, инвалид войны, числился на партийном учете. Было ясно, что речь пойдет там о наказании за то, что Юра в своей квартире приютил еврейскую(!) библиотеку, и это уже становилось широко известным. Даже за рубежом. Юра был не на шутку напуган…
       Ефим обратился ко мне за советом: «Что можно сделать?» Мы вдвоем с ним обсудили возможную линию поведения Юры, хоть как-то способную смягчить возможные репрессии, грозившие ему.
       Для тех, кто не в курсе дела. Член партии (коммунистической, разумеется, ибо других в той стране быть тогда не могло) не мог не состоять на учете в какой-либо партийной организации, даже если он был сколь угодно неработоспособен. Так, моя мама, надолго прикованный к постели инвалид, член партии с 1924 года, что почетно называлось тогда «член партии ленинского набора!», много лет числилась членом какой-то ближайшей к нашему дому партийной организации.
      Мало сказать, что ничего хорошего Юру не ждало в результате этого партийного разбирательства. Было известно и то, что евреев, нескольких отставных полковников (Полтинникова, Овсищера и других), за гораздо меньшую самостоятельность лишили их пенсий, а Юру за эту еврейскую библиотеку и вовсе могли выкинуть из его шикарной квартиры. Нужно ли говорить, что для Юры это тогда было пострашнее, чем скомандовать: «Огонь на меня!»
       Что значит принять «правильное решение»…
    Среди некоторых евреев-отказников у меня было реноме человека, хорошо ориентирующегося в юридических вопросах, которое не было у них поколеблено даже тем, что мне лично оно не сильно помогло, когда судили меня самого. Впрочем, суд все-таки снизил максимум моего возможного наказания на полгода (из максимальных трех). Как говорится, «С паршивой овцы - хоть шерсти клок». Но это - отвлечение от темы, хотя оно и объясняет, почему Ефим обратился с этим вопросом именно ко мне.
       Ефим рассказал мне о вызове на партсобрание, который получил Юра. Он добавил, что Юра очень нервничает в этой неопределенной и опасной для него ситуации. Мы с Ефимом пришли к идее, что надо действовать с опережением и, главное, только в духе официально провозглашаемых партийных лозунгов, как бы по-идиотски это ни выглядело в глазах нормального человека. И тут же мы с ним сформулировали для Юры проект его, Юры Сокола, заявления в парторганизацию.
       Итак, в заявлении Юры писалось примерно следующее:
       Он, Юрий Сокол, член партии и полковник в отставке, инвалид Отечественной войны, из-за своей инвалидности лишён возможности выполнять серьезные партийные поручения. Но как член партии коммунистов он не может мириться с этим и просит дать ему такое поручение, которое он мог бы выполнять, даже не выходя из своего дома. Он считает, что положение коммунистической партии о дружбе народов (приводится подходящая цитата), дает ему такую возможность. Поэтому он просит считать его личным партийным поручением то, что в его квартире в одной из ее комнат расположена еврейская библиотека, собранная местными инициаторами.
      Ефим был доволен намеченным нами планом действий и с этим ушел. В ближайшие дни мы (я, моя жена и ее, а, точнее, наша общая мама) должны были вылететь в Израиль.
      На аэродроме в Шереметьево перед вылетом в Израиль.
      С утра 31 марта 1988 года мы с женой и ее мамой были в московском аэропорту и сдали свои вещи перед посадкой в самолет, который должен был доставить нас в порт промежуточной посадки перед перелетом в Израиль.
       Примерно за час-полтора до вызова на посадку в самолет перед нами появился бравый Ефим. Он шикарно выглядел в своей полковничьей форме и с многочисленными лентами наград. В руке его был букет цветов, предназначенный для Вали, моей жены.
      Первым делом Ефим «доложил» мне о проведенной накануне «операции», которую они вдвоем с Юрой провели в тот день, когда должно было состояться ранее намеченное избиение Юры Сокола. Оба они, имевшие права ношения военной формы, отправились туда в мундирах, как это было положено. Ефим пошел туда вместе с Юрой, так как это давало Юре необходимую моральную поддержку, да и Ефим умел говорить так, как следовало…
   «Партийному лидеру», который их встретил, Юра вручил свое заявление, подготовленное им вместе с Ефимом. «Лидер» прочитал текст, задумался и велел им подождать, а сам куда-то исчез.
      Через какое-то время он вернулся и сказал Юре, что он может уходить, рассмотрения его дела не будет…
       Мне оставалось только самому предположить, что же сказал этот «лидер» в разговоре со своим шефом, которому он позвонил, и что ему шеф ответил. Простейший из вежливых вариантов, который мне представляется: шеф сказал примерно следующее: «Гони этих двух идиотов-полковников и закрой вопрос!»

      О моих последующих контактах с обоими полковниками в Израиле.
      Юру Сокола я через длительное время только один раз увидел в Израиле. Он подошел ко мне на какой-то общей встрече, где было много народу, но мы с ним даже не успели поговорить. Недавно мне сообщили, что его уже давно нет в живых…
      Наша дружба с Ефимом продолжалась все время, пока он был жив. Ефим не уехал в Израиль, а остался в Москве. Он был убеждён, что там он принесет евреям гораздо больше пользы, чем, если бы он уехал в Израиль. По-моему, так оно и оказалось.
      В Израиль он приезжал дважды. С большой радостью мы с ним всегда виделись.
      Такие люди, как Ефим Гохберг, оставляют о себе самую светлую память.

Примечания (май 2017 года)

1. Я обязан отдать должное дважды Герою Советского Союза генерал-полковнику танковых войск Давиду Абрамовичу Драгунскогому, о котором я выше не очень лестно упомянул как о «последнем…»
     Спустя время легко упрекать человека в том, что было сделано им при жутком сталинском режиме. Да и после этого режима еще много лет человеческая жизнь в СССР мало чего стоила.
      Написано в ВИКИПЕДИИ, что Драгунский Д.А. возглавлял Антисионистский комитет советской общественности (АКСО) - общественную организацию в СССР, состоявшую из деятелей-евреев и занимавшуюся противостоянием сионизму и его критикой посредством пропагандистской и издательской деятельности. Действовала она с 24 марта 1983 по октябрь1992.
      Некоторые евреи, тем не менее, возлагали на этот Комитет Драгунского призрачные надежды. Два хорошо известных мне примера: 1) визит к Драгунскому многолетней отказницы из Новосибирска Черны Гольдорт и 2) план моего отца обратиться к Драгунскому с письмом с обжалованием моего заключения. В попытках добиться для меня чего-то «положительного» отец мой готов был обратиться хоть к самому дьяволу.
     Визит Черны Гольдорт. Она мне рассказывала о своем визите к Драгунскому с попыткой получить его помощь в отмене многолетнего отказа ей в выезде в Израиль. Там уже давно жила ее дочь. Вот что она смогла услышать от Драгунского: «Что вы от меня хотите? Я - только маленький еврей!»
     План моего отца. Отец написал мне в Соликамский лагерь, что он, испробовав различные инстанции для моего досрочного освобождения, намерен с такой просьбой обратиться к Драгунскому в его комитет. Получив это письмо, я срочно написал ему, что если он это сделает, то он вынудит меня написать все, что я думаю как об этом комитете, так и о его главе. Он понимал, что будет мне после такого моего письма, и отказался от своего намерения.
       Все это я знал, когда готовил альбом, где писалось о евреях Героях Советского Союза.
      Уже здесь, в Израиле, я познакомился с Ионом Дегеным (у нас было с ним многолетнее знакомство по телефону). Деген мне рассказал немало и о контактах с Драгунским. С ним Деген находился в госпитале. Видимо, это было после конца войны.
     Тогда Деген хотел из армии уйти, чтобы учиться в медицинском институте. Его армейское начальство уговаривало, что если он останется в армии, то ему будет присвоено звание Героя Советского Союза. (До этого его дважды представляли к такой награде, но ее не утверждали «свыше».)
      Деген приводил мне слова, сказанные тогда ему Драгунским (привожу их по памяти): «Майн кинд, («Сын мой» - сказал Драгунский на идиш) уходи». Драгунский ему многое объяснил. Он и тогда, когда его назначали, всё понимал…

2. Написанное мною о Смушкевиче неполно. Смушкевич, оказывается, еще до Отечественной войны стал дважды Героем Советского Союза, едва ли не единственным тогда в СССР! А я о нем помнил тогда лишь то, что он как-то исчез из общего поля зрения.
Через много лет стало известно, что он еще до начала так называемой Отечественной войны был взят из госпиталя и… расстрелян вскоре после ее начала.
      Вот более полная информация о нем из современной ВИКЕПЕДИИ: «С ноября 1936 года по 17 июня 1937 года Смушкевич (его «испанский» псевдоним - Генерал Дуглас) в рядах советских добровольцев принял участие в гражданской войне в Испании на стороне республиканского правительства - старшим военным советником по авиации, руководителем противовоздушной обороны Мадрида.
      За проявленные мужество и героизм при выполнении интернационального долга Яков Владимирович Смушкевич 21 июня 1937 года был удостоен звания Героя Советского Союза.
     По возвращении из Испании в 1937 году он окончил курсы усовершенствования начальствующего состава при Военной академии имени М.В.Фрунзе. 7 октября 1938 года утвержден членом Военного совета при народном комиссаре обороны СССР.
      Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1939 года за мужество и отвагу в боях с японскими захватчиками на реке Халхин-Гол Смушкевич награжден второй медалью «Золотая Звезда».
      «8 июня 1941 года он был арестован органами НКВД СССР по обвинению в участии в военной заговорщической организации, по заданиям которой в числе других арестованных проводил «вражескую работу, направленную на поражение Республиканской Испании, снижение боевой подготовки ВВС Красной Армии и увеличение аварийности в Военно-Воздушных Силах».
      «Несмотря на отсутствие объективных доказательств виновности Смушкевича в совершении тяжких государственных преступлений, он, в числе других 25 арестованных, 28 октября 1941 года без суда был расстрелян согласно предписанию Берии Л.П. за №2756/Б от 18.10.41. В 1954 году посмертно реабилитирован.
      Звание Героя Советского Союза и награды возвращены ему Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 марта 1957 года».

                                                                 Конец Примечаний