* * *

         Наших литераторов Америка интересовала всегда. Первоначальную симпатию русских к Штатам пошатнул Пушкин: «Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую - подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort)». Ему вторили демократы-западники Герцен и Белинский. Герцен: «Где же в Америке начало будущего развития? Страна холодная, расчетливая. А будущее России необъятно, я верую в ее прогрессивность».
        В середине XIX века интерес и любовь к далекой стране вспыхнули с новой силой. Воспламенитель этих чувств - невероятно влиятельный в то время Чернышевский. Америка казалась Николаю Гавриловичу идеальной почвой для воплощения его социальных мечтаний. Четвертый сон Веры Павловны вполне можно было бы вписать в американский ландшафт!
      В русскую моду вошли путешествия на далекий континент. Последователи Чернышевского преодолевали Атлантику, увлеченные американской жизнью, свободой, обещанным равенством в возможностях. Со временем восторги стали стихать, а тут еще над американской мечтой нависла грозная тень Достоевского.
       От Федора Михайловича ничего доброго о Новом Свете не услышишь. Для него эта страна - место, где нет границы между добром и злом. В «Преступлении и наказании» Свидригайлов наставляет Раскольникова: «Если вы убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в своё удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть ещё время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу». И образ Америки является Раскольникову в лихорадочном бреду. Сам же Свидригайлов, прежде чем пустить себе пулю в лоб, объявляет, что отправляется в Америку - мрачная метафора! Шатова и Кириллова для их бесовств Достоевский засылает в Россию именно из Америки.
       Иван Карамазов убежден: Новый Свет - лучшее место для беглого преступника. Он придумывает для брата план побега. Но у Мити свое мнение: «Если я и убегу, даже с деньгами и паспортом и даже в Америку, то меня ещё ободряет та мысль, что не на радость убегу, не на счастье, а воистину на другую каторгу, не хуже, может быть, этой!.. Я эту Америку, черт ее дери, уже теперь ненавижу. Пусть Груша будет со мной, но посмотри на нее: ну американка ль она? Она русская, вся до косточки русская, она по матери родной земле затоскует, и я буду видеть каждый час, что это она для меня тоскует, для меня такой крест взяла, а чем она виновата? А я-то разве вынесу тамошних смердов, хоть они, может быть, все до одного лучше меня? Ненавижу я эту Америку уж теперь! И хоть будь они там все до единого машинисты необъятные какие, али что а - черт с ними, не мои они люди, не моей души! Россию люблю, Алексей, русского Бога люблю, хоть я сам и подлец! Да я там издохну! - воскликнул он, вдруг засверкав глазами. Голос его задрожал от слез».
       Позднее в Новый Свет отправился несправедливо забытый сегодня Короленко. Плод этой поездки - повесть «Без языка». Главный герой, сельский мужик Матвей, задумывается о переезде в Америку. Один из земляков, говорят, там преуспел. Но главное не в этом. Судача об удачливом земляке, сельчане часто повторяли манящее слово «свобода». «Правду сказать, не всякий из лозишан понимал хорошенько, что оно значит. Но оно как-то хорошо обращалось на языке, и звучало в нем что-то такое, от чего человек будто прибавлялся в росте и что-то будто вспоминалось неясное, но приятное... Что-то такое, о чем как будто бы знали когда-то в той стороне старые люди, а дети иной раз прикидываются, что и они тоже знают...» Матвей с лучшим другом Дымой отправляются в далекий путь. Добравшись, пытаются понять: в чем эта самая свобода? «А рвут друг другу горла, - вот и свобода» - отвечают им. В другой раз объясняют: «На острове такая медная фигура. Стоит выше самых высоких домов и церквей, подняла руку кверху. А в руке - факел, такой огромный, что светит далеко в море. Внутри лестница, - и можно войти в голову, и в руку, и даже на верхушку факела. Вечером зажигают огонь во лбу и около факела, и тогда выходит сияние, точно от месяца и даже много ярче. И называется эта медная женщина - свобода». А когда на нью-йоркской улице чернокожие мальчишки закидывают друзей банановыми шкурками, Дыма делает свой вывод: «Это верно называется свобода, - сказал Дыма очень язвительно. Человеку кинули в лицо огрызок, - это свобода». Наконец, им объясняют: «Здесь свобода: все равные, кто за себя платит деньги».
       Ночью Матвею снится сон: кто-то стоит над ним, огромный, без лица и непохожий совсем на человека, стоит, смеется над американской мечтой Матвея и кричит: «Глупые люди, бедные, темные люди. И поле здесь не такое, и не то здесь в поле родится, и люди иные. И нет уже тебя, Матвея Оглобли, и нет твоего приятеля Дымы, и нету Анны!.. Прежний Матвей уже умер, и умер Дыма, и умерла ваша прежняя вера, и сердце у вас станет другое, и иная душа, и чужая молитва... И если бы встала твоя мать из заброшенной могилы, на тихом кладбище под лозищанским лесом, то здесь в детях твоих она не признала бы своих внуков... Потому что они не будут похожи ни на отца, ни на тебя, ни на дедов и прадедов... А будут американцы...»
      Пройдя через мытарства и лишения, утратив иллюзии, Матвей делает свой выбор. Подобно Фаусту он продает душу, но не за секрет бессмертия, а за сытую жизнь в достатке. И вправду, нет уже прежнего Матвея, словно он умер.
      Подытожив свои впечатления от Америки, Короленко напишет из Чикаго на родину: «Бог с ними, с Европами и Америками. Пусть себе процветают на здоровье, а у нас лучше. Лучше русского человека, ей-богу, нет человека на свете».
      Спустя полвека появится роман Владимира Набокова «Пнин» - очень нетипичная для автора книга, единственное его сочинение, в котором мелькнет мотив гоголевской «Шинели», появится сострадание к маленькому человеку. Герой романа, нелепый русский профессор, силится сжиться с американской действительностью, не замечать её пошлой прагматичности, стать патриотом Америки. Но стоит ему случайно увидеть послевоенный документальный советский фильм, Пнин понимает свою несовместимость с новой родиной, рыдает о навеки утраченной России. Читаешь, и всплывают в памяти ностальгические муки и терзания короленковского Матвея.

                                                                             * * *

      В начале ХХ веке новое поколение читателей, уже и советских, познакомят с Америкой Горький, Маяковский, Есенин, Пильняк, Ильф с Петровым.
      Горький оказался за океаном благодаря Ленину. После революции 1905 года, ареста и заключения в Петропавловскую крепость он вступил в партию большевиков. Через 12 лет «Буревестник» скептически отнесётся к Октябрьской революции, обрушится на Владимира Ильича с убийственной критикой. Не сумев спасти от расстрела Гумилёва, уедет из России. Потом вернется и угодит в приготовленную для него Сталиным «золотую клетку» в особняке Рябушинского на Малой Никитской. Но пока на дворе 1905 год. Ленинцы не верят своему счастью: в их рядах оказался человек, невероятно почитаемый и в России, и на Западе - слава Горького в то время была всемирной. Как не воспользоваться?! Ленин и Красин направляют его в Северо-Американские Соединённые Штаты. Задача - собирать деньги на революцию и препятствовать предоставлению кредитов царскому правительству. В апреле 1906 года в лучшей каюте трансатлантического лайнера «Кайзер Вильгельм дер Гроссе» писатель со своей гражданской женой актрисой Марией Андреевной отправляется в путь.
      Открытие Америки началось с триумфа. Толпа журналистов высадилась с катера на пароход еще до его швартовки. Из письма Горького: «Встретили меня очень торжественно и шумно, в течение 48 часов весь Нью Ёрк был наполнен различными статьями обо мне и цели моего приезда». В первые же дни - торжественный обед с Марком Твеном. Назавтра - с Гербертом Уэллсом.
      Высокого гостя поселили в номере «Люкс» отеля «Бэллклэйр» на углу Бродвея и 77-й улицы. Район респектабельный, но американская жизнь за окнами Горького удручала. Деливший людей на «соколов» и «ужей», горожан он видел самыми отвратительными пресмыкающимися. Ему, идеалисту, воспевающему солнце, вездесущая реклама, заливавшая Нью-Йорк искусственный светом, представлялась дьявольской фальшивкой. А тут еще скандал, подстроенный российским посольством - на первых полосах газет сенсация: Горький - двоеженец, с Андреевой не зарегистрирован, законная жена Екатерина Пешкова осталась в России! Ханжеское американское целомудрие оскорблено. Его выселяют из отеля и писатель перебирается в частный дом. Но где бы он ни появлялся, его окружали толпы репортеров и восторженных поклонников.
      Нью-Йорк Горький нарек «Городом Желтого Дьявола». Хочется процитировать несколько фрагментов очерка, позволяющего не только понять мировоззрение писателя, но и оценить талант мастера художественного образа: «Это - город, это - Нью-Йорк. На берегу стоят двадцатиэтажные дома, безмолвные и темные “скребницы неба”. Квадратные, лишённые желания быть красивыми, тупые, тяжелые здания поднимаются вверх угрюмо и скучно. В каждом доме чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством. В окнах нет цветов и не видно детей...
       Издали город кажется огромной челюстью, с неровными, черными зубами. Он дышит в небо тучами дыма и сопит, как обжора, страдающий ожирением.
      Войдя в него, чувствуешь, что ты попал в желудок из камня и железа, - в желудок, который проглотил несколько миллионов людей и растирает, переваривает их.
      Улица - скользкое, алчное горло, по нему куда-то вглубь плывут темные куски пищи города - живые люди. Везде - над головой, под ногами и рядом с тобой - живет, грохочет, торжествуя свои победы, железо. Вызванное к жизни силою Золота, одушевленное им, оно окружает человека своей паутиной, глушит его, сосет кровь и мозг, пожирает мускулы и нервы и растет, растет, опираясь на безмолвный камень, всё шире раскидывая звенья своей цепи».
      Дальше - о памятниках героям борьбы за независимость: «На площадях и в маленьких скверах, где пыльные листья деревьев мёртво висят на ветвях, - возвышаются темные монументы». Горький видит их лица скорбными, с потухшими глазами, которые когда-то горели любовью к родине. Горожане суетливо проходят мимо, и никто не бросит взгляда на героев, творцов свободы.
      Горькому кажется, что эти что бронзовые люди охвачены одной и той же тяжелой мыслью: «Разве такую жизнь хотел я создать?». Горожанам не до памятников: «город ревет и глотает их одного за другим ненасытной пастью». И Горький представляет, как однажды ночью «они все вдруг сойдут с пьедесталов и тяжелыми шагами оскорблённых пройдут по улицам, унося тоску своего одиночества прочь из этого города, в поле, где блестит луна, есть воздух и тихий покой. Когда человек всю жизнь трудился на благо своей родины, он этим несомненно заслужил, чтоб после смерти его оставили в покое».
      Проповедник гуманизма, Горький признается: о людях - жертвах Города Желтого Дьявола, гибнущих в его зверином, жадном чреве - говорить ему страшно и больно, но он вновь возвращается к ним: «Лица людей неподвижно спокойны - должно быть, никто из них не чувствует несчастья быть рабом жизни, пищей города-чудовища. В печальном самомнении они считают себя хозяевами своей судьбы - в глазах у них, порою, светится сознание своей независимости, но, видимо, им непонятно, что это только независимость топора в руке плотника, молотка в руке кузнеца, кирпича в руках невидимого каменщика, который, хитро усмехаясь, строит для всех одну огромную, но тесную тюрьму. Есть много энергичных лиц, но на каждом лице прежде всего видишь зубы. Свободы внутренней, свободы духа - не светится в глазах людей. И эта энергия без свободы напоминает холодный блеск ножа, который еще не успели иступить. Это - свобода слепых орудий в руках Желтого Дьявола - Золота.
      Я впервые вижу такой чудовищный город, и никогда еще люди не казались мне так ничтожны, так порабощены. И в то же время я нигде не встречал их такими трагикомически довольными собой, каковы они в этом жадном и грязном желудке обжоры, который впал от жадности в идиотизм и с диким рёвом скота пожирает мозги и нервы...»
      Певец Человека, перекинувший мостик от Ницше к социализму, Горький в ужасе не только от порабощения людей Городом Жёлтого Дьявола. Он удручен коммерциализацией искусства, бездуховностью и невежеством американцев: «Но, может быть, американцы думают, что они достаточно культурны? Если так, то они просто ошибаются. В России такая позиция свойственна гимназистам пятого класса, которые, научившись курить и прочтя две или три хорошие книги, воображают себя Спинозами». Отсюда - общая оценка Нового Света и вывод: Россия, при всех своих несчастьях, далеко впереди этой свободной Америки.
В штатах Горький не только всматривался, изучал жизнь и людей, но и обогащал своё творчество новыми впечатлениями, идеями, образами. Роман «Мать» он писал, побывав на заводе Форда. Кроме этого, за полгода в Америке из-под его пера вышли пьеса «Враги», очерки о Нью-Йорке, рассказ «Чарли Мэн».

                                                                             * * *