ВОЗВРАТ                                             

 
   
Ноябрь 2019, №11    
 
 
Литературная география_______       
            Борис Подберезин           
 
 
                 

                                                              Карта судьбы

                                                                                                                                  Начало


                                                            Открытие Америки
-

                                                                            
        Последним из большой литературной тройки заокеанский континент открыл для себя Маяковский. Так потом и напишет: «Мое открытие Америки». Карта маршрута была пестрой: Германия, Франция, Испания, Куба, Мексика, США. Путешествие вдохновляло Маяковского на новые стихи
- по ним можно проследить весь путь поэта до Америки. Советские школьники из них знали одно, написанное в Гаванне - «Блэк энд уайт» - и помнили главную цитату:

                                                                  Белый
                                                                  ест
                                                                  ананас спелый,
                                                                  черный
-
                                                                  гнилью моченый.
                                                                  Белую работу
                                                                  делает белый,
                                                                  чёрную работу
-
                                                                  чёрный.

       В Нью-Йорк Маяковский прибыл поездом, проехав за три дня всю Америку от мексиканской границы. Поселился в самом центре, на знаменитой Пятой Авеню рядом с Вашингтон-Сквер. Первое, что сделал
- позвонил давнему своему другу Давиду Бурюку, - тот уже три года жил в Америке. Бурлюк был не только идейным вдохновителем русского футуризма, но и крестным отцом Маяковского-поэта. В юности они вместе учились в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, и Давид, уловив поэтический талант Владимира, уговорил его писать стихи. Чтобы тот не отлынивал, платил будущему классику по 50 копеек в день.
      Старые друзья встретились после семи лет разлуки. Бурлюк взялся показать Маяковскому Нью-Йорк, увлек его по Манхэттену и вывел к индустриальному чуду, породившему самые яркие впечатления гостя от Америки. Это был ошеломивший Маяковского Бруклинский мост.

                                                               Как в церковь
                                                               идет
                                                               помешавшийся верующий,
                                                               как в скит
                                                               удаляется,
                                                               строг и прост, -
                                                               так я
                                                               в вечерней
                                                               сереющей мерещи
                                                               вхожу,
                                                               смиренный, на Бруклинский мост.

      Для него, футуриста, отрицавшего всю предшествующую культуру («Я над всем, что сделано, ставлю “nihil”»), певца грядущего индустриального века, это сооружение было символом мечты:

                                                                Я горд
                                                                вот этой
                                                                стальною милей,
                                                                живьем в ней
                                                                мои видения встали -
                                                                борьба
                                                                за конструкции
                                                                вместо стилей,
                                                                расчет суровый
                                                                гаек
                                                                и стали.

       Вся Америка ему теперь будет видеться ему через эти конструкции:

                                                                 Так я,
                                                                 с поднебесья,
                                                                 в звезды усеян,
                                                                 смотрю
                                                                 на Нью-Йорк
                                                                 сквозь Бруклинский мост.

       Его взгляд будет пристрастным - взгляд пламенного борца за светлое коммунистическое завтра. В гимне индустриальному чуду с неизбежностью появятся и такие слова:

                                                                  Здесь
                                                                  жизнь
                                                                  была
                                                                  одним - беззаботная,
                                                                  другим -
                                                                  голодный
                                                                  протяжный вой.
                                                                  Отсюда
                                                                  безработные
                                                                  в Гудзон
                                                                  кидались
                                                                  вниз головой.

       В идейном смысле - понятно, а вот с географией вышла ошибочка. С Бруклинского моста безработному долететь до Гудзона было бы ещё труднее, чем гоголевской редкой птице до середины Днепра - мост перекинут через Ист-Ривер.
      Двойственность - во всем, написанном Владимиром Владимировичем в Америке. Восхищаясь небоскребами, он замечает «неправильность жизни» населяющих Нью-Йорк людей. Рассказывая о сверхсовременных лифтах и эскалаторах, упомянет бездушность и пошлость тех, кто ими пользуется. Описывая другое чудо техники - подземку, вступится за ее пассажиров, угнетённых капиталом. Восторгаясь конвейером Форда, препарирует социальные язвы, причиняющие страдания рабочим. Главное в его открытии Америки можно выразить одной фразой: пропасть между техническими достижениями и отсталой, несправедливой социальной системой. Оказавшись в Штатах через семь лет после Октябрьской революции, он пишет:

                                                                  Я стремился
                                                                   за 7000 верст вперед,
                                                                   а приехал
                                                                   на 7 лет назад.

         В Америке Маяковский провел три месяца. Побывал в Чикаго, Филадельфии, Детройте, Питсбурге, Кливленде, но больше всего ему понравился Нью-Йорк. Днём он любил гулять по Пятой Авеню, ночью - по залитому огнями рекламы Бродвею, о котором с восхищением писал:

                                                                   А лампы
                                                                   как станут
                                                                   ночь копать.
                                                                   ну, я доложу вам -
                                                                   пламечко!
                                                                   Налево посмотришь -
                                                                   мамочка мать!
                                                                   Направо -
                                                                   мать моя мамочка!

        В этом же стихотворении признавался в любви к городу, но, конечно, с идеологической оговоркой:

                                                                   Я в восторге
                                                                   от Нью-Йорка города.
                                                                   Но
                                                                   кепчонку
                                                                   не сдерну с виска -
                                                                    у советских
                                                                   собственная гордость:
                                                                   на буржуев
                                                                   смотрим свысока.

       А вот к Статуе Свободы никакого почтения не проявил: «Замахнулась кулаком с факелом американская баба-свобода, прикрывшая задом тюрьму Острова Слез».
      Маяковский часто устраивал публичные выступления. Обычно - перед русской и еврейской общинами. От желающих послушать его не было отбоя, однажды даже собрался двухтысячный зал. Читал свои стихи, делился впечатлениями о Штатах, отвечал на вопросы и давал интервью. Критикуя Америку, сетовал на мещанство и бездуховность народа, на абсолютную власть доллара, рьяно бичевал язвы капитализма, ораторствовал о правах угнетенных и призывал следовать русским путем к светлому будущему. Получалось по Достоевскому: «Русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится».
       О нем много писала газеты. Обычно - в худших традициях желтой прессы. Даже респектабельная «Нью-Йорк таймс» сообщала своим читателям, что «Самый популярный поэт России, Маяковский, одновременно и самый богатый поэт - в той мере, в какой богатство позволительно на его родине». Журналист утверждал: «Его последняя книга принесла ему 10 тысяч долларов. Маяковский самый известный картежник в России. Он проигрывает в карты намного больше того, что зарабатывает».
        Вернувшись на родину, Маяковский издаст отдельной книгой путевые заметки «Моё открытие Америки», на встречах с читателями и собратьями по перу будет подробно рассказывать о поездке, делиться впечатлениями, поведает о новых знакомствах. Умолчит только об одном
- с Элли Джонс.
       Элли - молодая эмигрантка из России. На родине она была Елизаветой Петровной Зиберт, девушкой из семьи обрусевших немцев. В 18 лет вышла замуж за англичанина Джорджа Джонса, уехала с ним в Англию, оттуда - в Нью-Йорк. Маяковский познакомился с ней на вечеринке у американского юриста Чарльза Рехта, и потерял покой. Трудно сказать, что влекло его к Элли. Может быть, не последнюю роль сыграл кризис в отношениях с Лилей Брик.

                                         

        Поначалу Элли держала дистанцию, беря на себя только обязанности переводчика - ее обожатель не знал английского. Потом все-таки уступила бурному натиску Маяковского.
       Они стали неразлучны, но свои отношения скрывали от всех, только Бурлюк был посвящён в эту тайну. Элли вспоминала: «Он заходил ко мне каждое утро, и мы проводили день вместе, читая и гуляя. Нас постоянно куда-то приглашали. Он везде брал меня с собой, мог бы, но никогда не оставлял меня одну. Мы всегда использовали официальную форму обращения. Ни он, ни Бурлюк никогда не называли меня иначе как Елизаветой Петровной. На людях он целовал мне руки. При американцах он называл меня только „миссис Джонс“».
       Лиля Брик инстинктом хищницы почуяла неладное. Закидывала Маяковского письмами, рвалась приехать к нему в Штаты. Маяковский за несколько недель отозвался лишь четырьмя короткими телеграммами. Осознав, что в Америку не попасть, Лиля собирается в Италию и шлет в Нью-Йорк «молнию» с извечным своим вопросом: «Телеграфируй есть ли у тебя деньги. Я совершенно оборванец - всё доносила до дыр. Купить всё нужно в Италии - много дешевле».
       Денег у Маяковского не было - последние доллары потратил на теплую одежду для Элли - в Нью-Йорке стояли необычные холода. В Европу он возвращался в самой дешевой каюте без единого цента в кармане. Проводив его, Элли помчалась домой с единственным желанием: броситься на кровать и разрыдаться. Не удалось. Постель оказалась устлана незабудками - последний подарок поэта.
       Об этом романе Маяковский никому не рассказывал. Много лет его поклонники не догадывались, кто герой американской строфы:

                                                                   Нам смешны
                                                                   дозволенного зоны.
                                                                   Взвод мужей,
                                                                   остолбеней,
                                                                   цинизмом поражен!
                                                                   Мы целуем
                                                                   - беззаконно! -
                                                                   над Гудзоном
                                                                   ваших
                                                                   длинноногих жён.

       В июне 1926 года в Нью-Йорке родится дочь Маяковского. Отец увидит ее лишь раз. Случится это через два года в Ницце.
        В той же поездке во Францию Владимир Владимирович встретит еще одну свою музу - Татьяну Алексеевну Яковлеву. Это ее звал поэт «на перекресток моих больших и неуклюжих рук». Ей клялся:

                                                  Я все равно тебя когда-нибудь возьму -
                                                  Одну или вдвоем с Парижем.

       Маяковский будет умолять ее вернуться с ним в Россию. После долгих сомнений Татьяна ответит отказом.
       Пройдут годы, и Америка географическим фантомом вплетется в посмертную биографию Маяковского. Дочь, Патрисия Томпсон (Елена Владимировна Маяковская), издаст в Нью-Йорке книгу об отце - «Маяковский на Манхэттэне, история любви». Татьяна Яковлева, превратившись в Яковлеву дю Плесси-Либерман, со своим вторым мужем переселится за океан и будет заниматься своим любимым делом - дизайном и модой в Нью-Йорке, на Пятой Авеню - той самой, на которой жил когда-то Маяковский.

                                                                                                                       © Б.Подберезин

                                 Предыдущие публикации и об авторе - в разделе "Биографические очерки" 
НАЧАЛО                                                                                                                                                                 ВОЗВРАТ