ВОЗВРАТ


   
Май 2004, №5       
     

Ракурс Истории____________________________        

   Вилен Люлечник       

                                                                                                                                                                Не нынче - завтра грянет бой...
              
(Литература, искусство Советского Союза 30-х годов о предстоящей войне)

        Советская литература и искусство в 30-х годах прошлого столетия были составной частью огромного пропагандистского механизма. Деятели творческих союзов рассматривались в качестве одного из отрядов идеологических бойцов, а книги, спектакли и т.п. служили “оружием” в борьбе за всемирную победу коммунизма. Попытки уйти от политической заостренности произведений карались публичным остракизмом даже со стороны коллег. Аполитичность, нейтральность рассматривались как попытки противостояния советской власти. Поэтому нежелание участвовать в таком противостоянии неизбежно проводили большинство писателей к тесному сотрудничеству с властью, побуждая их в случае возникновения сомнений политического характера обращаться прямо к... Сталину, который, кстати, не отказывался не только читать, но и “редактировать” представленные ему художественные произведения. И, скажем прямо, в целом и основном литература и искусство в СССР в 30-х годах, а затем и в период войны со своей задачей справились. К сожалению, об их роли и подготовки страны к войне и в период войны мы знаем не столь уж много. И только в последние годы эта проблема стала предметом пристального внимания со стороны исследователей. Работы Н.Ю. Кулешова “Большой День”: Грядущая война в литературе 1930-х годов” и Татьяны Горяевой “Убить немца. Образ противника в советской пропаганде” в ряду публикаций, на мой взгляд, являются лучшими. Они и послужили основной для подготовки данного материала.

                                                               Накануне войны

     На XVII съезде ВКП(б) 26 января 1934 года И.В.Сталин заявил, что империалистические противоречия “поставили на очередь войну” как средство нового передела мира в пользу более сильных государств. Были обозначены главные очаги опасности - Германия и Япония. При этом указывалось, что оба этих государства усиленно готовятся к “большой войне”, в первую очередь, к контрреволюционной войне против СССР. Советские люди предупреждались, что новая война может вспыхнуть “в каждую минуту”, “в ближайшее время”, “неожиданно”. А в 1938 году вождь заявил о том, что вторая империалистическая война уже началась.
     6 августа 1939 года, в связи с годовщиной разгрома японцев на озере Хасан, в передовой “Правды” “Честь и слава героям Хасана” говорилось, что в Особой Дальновосточной Краснознаменной армии в связи с участием в боях с японской военщиной властвовал дух народа-победителя, “народа-который не только умеет, но и любит воевать”. На первый взгляд, в словах “любить воевать” содержалось что-то не свойственное русскому народу, а тем более другим народам СССР. Но “Правда” знала, что писала и для чего писала. Спрашивается: может ли армия, не любящая своей профессии, своего оружия, победить? И любовь эта была в то время вызвана агрессией и формировалась в каждом поколении страны. И, что греха таить, сыграла свою роль в последующих войнах.
      При этом война против СССР расценивалась как фактор развития мировой пролетарской революции со ссылками и на удар трудящихся капиталистических стран в тыл своим угнетателям, и на выполнение советскими людьми долга освободителей всего человечества. Как отмечает Н.Ю.Кулешова, в литературе 30-х годов не было той противоречивости, недосказанности, непонятных оговорок, которые содержались в высказываниях первых лиц государства. На главный вопрос, к какой войне готовилось сталинское руководство, она давала ясный ответ: к революционно-классовой, по типу гражданской, во всемирном масштабе. В отличие от межгосударственной, имеющей целью территориальные завоевания за счет враждебной стороны, гражданская война, решая главную задачу, в конечном счете, направлена на коренное изменение господствующей в ней социально-политической системы. А именно это и составляло основную цель внешнеполитических устремлений советской стороны, отраженных в литературных произведениях.
     Литературные герои того времени, выросшие в советской стране, не сомневались в том, что Советский Союз - это “самое необыкновенное государство, удивительное, самое прекрасное, что когда-либо знала история”. И поэтому светлым будущим трудящихся мира считали Всемирный союз советских социалистических республик. Но за него еще предстояло сразиться в ходе большой, последней войны между двумя системами, двумя мировоззрениями, двумя началами на земле. Собственно говоря, подобная тенденция была отражением того, о чем говорилось уже на XVII съезде партии в 1939 году. Там, в выступлениях многих делегатов, ведущих политических деятелей, военных прямо говорилось о создании подобного Всемирного союза республик. Многие надеялись, по их словам, дожить до того момента, когда “последняя республика” вступит в состав Союза социалистических республик.
    
  И совесткие военные рвались в бой. Один из главных героев пьесы В.Киршона “Большой день”, командир отряда штурмовой авиации майор Петр Кожин, был готов даже первым начать войну против врагов своей страны. “Скучно мне, - признавался он, - воевать нам пора. Засиделись. Армии, между прочим, нельзя долго не воевать.” Обойти весь земной шар мечтал и симоновский Сергей Луконин, которого по праву можно было бы назвать “героем того времени” из “Парня из нашего города”. Свою жизнь он посвятил одной главной идее - мировой революции. “Говорят многие мечтают умереть на своей земле. А я - нет. Я, если прийдется, хотел бы на чужой земле, чтобы люди на чужом языке... на каком там будет, - сказали: “Вот русский парень, он умер за нашу свободу”. И спели бы не похоронный марш, а “Интернационал”. Сергей Луконин с нетерпением ждал встречи с самым заклятым врагом на западе - с фашистской Германией. Отадавая себе отчет в том, что в недалеком будущем она поднимется против советской страны, Сергей Луконин обратился к своим товарищам: “Поздравляю вас с той минутой, когда мы пойдем на победный штурм вперед, за идеи коммунизма, за свой народ, за великого Сталина”. (Н.Ю.Кулешова...).
    
 Весьма интересно в литературе, искусстве показывали начало предстоящей великой войны. Действия наших вооруженных сил на западноевропейском направлении описаны в пьесе Киршона и в повести Шпанова “Первый удар”. У Киршова в ее первые два дня. А в повести Н.Шпанова - за 12 часов. “Но все происходящее в них можно объединить под общим девизом: “Гром победы раздавайся”, - отмечает Кулешова. “Нападение фашистской Германии на СССР вызвало исключительный порыв самых широких масс драться с врагом. Военные комиссариаты буквально осаждались запасными, требовавшими немедленно призвать их в армию, и за 19 часов от добровольцев поступило 26 миллионов заявлений. В стране начались демонстрации под красными знаменами, а по Красной площади непрерывным потоком шел народ с лозунгами о войне и любви ко всему трудовому человечеству: “люди верили и знали, что после победы границами Советов будут границы мира”, - отмечалось в повести Н.Шпанова. Таким же образом разворачивались события в “Большом дне” у Киршона и в романе П.Павленко “На Востоке”. Только в нем речь шла о войне с Японией. О психологии героев этих произведений говорит заявление героя пьесы Киршона Петра Кожина: “...Мы наступаем. Наступает большой день... Не на чужой мы земле, - наша это земля. Грузчиков, плотников, слесарей. И они завоюют свою землю...”.
     И, конечно же, в каждой из стран, против которых двинулись советские войска, произошли восстания. “Самое ужасное произошло в Германии. Коммунисты, католики, социал-демократы, члены Народного фронта, все, кому дороги свобода Германии, превратились в солдат почти двухсоттысячной армии восставших. Гитлеровцы находились в замешательстве, а революционный штаб, получив в свои руки радиостанцию, направил свое первое братское приветствие братьям в СССР и Франции...”. (Н.Ю.Кулешова...) Естественно, советские военные откликнулись немедленно и пришли на помощь восставшим.
   
 Все эти произведения далеко не бездарных авторов рекомендовались к изучению всем трудящимся, красноармейцам. Например, роман П.Павленко “На Востоке” был включен в указатель литературы, изданной в помощь учителям, библиотекарям, комсоргам, пионервожатым, и рекомендован для самостоятельного чтения учащимся седьмого класса. Извещение о выходе в свет повести Н.Шпанова “Первый удар”, отмечает Кулешова, со специальной аннотацией было дано в журнале политического Управления РККА “Политучеба красноармейца”. Причем книга вышла в серии “Библиотека командира”. Пьесы Симонова “Парень нашего города” и Киршона “Большой день” пользовались бешеной популярностью. В любом городе СССР попасть на них было трудно. Фильм ”Если завтра война” пользовался таким же успехом, как и фильм по пьесе Симонова. Кстати, по воспоминаниям генерала Голованова, с особым удовольствием И.В.Сталин смотрел картину “Если завтра война”. И не только перед войной, но и в 1945 году. Видимо, этот фильм нравился ему потому, что события в нем развивались совсем не так, как оказалось на самом деле, однако, победили все-таки русские! (Сталин великий. Г.Липартелиани. 2000. Санкт-Петербург). Но с момента заключения советско-германского пакта о ненападении пропаганда такого рода несколько уменьшилась. Но ненадолго. С 1940 года она возобновилась вновь. Война была на пороге.

                              Смена пропаг
андистских ориентиров. Война

      Стратегия антифашистской пропаганды в СССР была весьма переменчивой. В связи с этим Татьяна Горяева в упомянутом выше исследовании приводит интересный пример с Ильей Эренбургом. “Писатель свидетельствовал, что в июне 1940 года его отозвали из Парижа в Москву и дали понять, что в изменившейся международной обстановке его антифашистские очерки неуместны. Намекнули на его еврейское происхождение, которое, по мнению кремлевских идеологов, способствовало сгущению красок при изображении нацистов, да и вообще не рекомендовали писать о немцах. Состоявшийся разговор с “главным цензором” (Сталин шутливо поощрил и обнадежил писателя) имел главную цель - показать, что надо быть начеку и чутко лавировать между антифашистской темой и текущей политикой, которая вскоре может резко измениться...”. И, действительно, прошло менее года как всю пропаганду нужно было перестраивать.
     Первым об этом узнал опыть-таки Илья Григорьевич Эренбург. Его роман “Падение Парижа”, имевший ярко окрашенную антифашистскую направленность, отказывались публиковать: цензура не пропускала слов “немецкие фашисты”. Естественно, писатель опять обратился к Сталину. Ночью раздался звонок. Илья Григорьевич поднял трубку и услышал голос Сталина. Вождь поговорил с ним о романе и обещал помочь. Естественно, роман был немедленно подписан в печать и в кратчайшие сроки издан. Все поняли, что сталинское руководство в пропаганде взяло на вооружение антифашистские мотивы. По воспоминаниям одного из современников писателя, Сталин взял под свое покровительство эту антифашистскую книгу. Видимо, совсем не случайно с начала апреля 1941 года в пропагандистских материалах для личного состава Красной Армии стали проводиться исторические аналогии о том, что русские войска имеют большай опыт побед над немцами.
      Смену пропагандистских ориентиров ознаменовали выступления Сталина в мае 1941 года перед выпускниками военных академий и на заседании Военного совета. Последовали указания на необходимость воспитывать советских людей в “духе активного, боевого, воинственного наступления”. Это было вызвано, на мой взгляд, двумя факторами. Первый - всем было понятно, что на повестку дня встала война с фашистской Германией. Во-вторых, это была реакция на развертывание антисоветской пропаганды в печати рейха. На эту тенденцию указал в марте-апреле 1941 года молодой работник ТАСС Мельниченко. Он блестяще знал немецкий язык и улавливал все тонкости в немецких интонациях на радио и в газетах. Он не побоялся подать рапорт начальству, в котором отмечал, что в немецкой прессе, на радио, да и в кино появились угрожающие нотки в адрес Совесткого Союза.
      Естественно, получив такую бумагу, начальство отреагировало немедленно. Вскоре рапорт Мельничено был на столе у Сталина. Реакция вождя, как мы отметили, в мае последовала немедленно. Одновременно Иосиф Виссарионович отметил высокий профессионализм молодого работника ТАСС. Вскоре в этой организации был создан отдел контрпропаганды, рассчитанный на работу среди немецких солдат и населения. Должность была довольно высокой - генеральской и назначили на нее именно Мельниченко.
     Советские идеологи, отмечает Горяева, мгновенно отреагировали на указание вождя. Первым, как и следовало ожидать, выступил главный идеолог страны А. А. Жданов. Уже 15 мая 1941 г. на совещании работников кино он заявил, что линия большевистского государства в международной политике, в частности, состоит в стремлении расширять фронт социализма "всегда и всюду тогда, когда нам обстоятельства позволяют".
      20 мая этого же года М. И. Калинин, «всесоюзный староста», на партийно-комсомольском собрании актива Верховного Совета СССР произнес ключевую фразу всей идеологической доктрины, вынашиваемой Сталиным в соперничестве с Гитлером: “Война - это такой момент, когда можно расширить коммунизм”. В том же духе высказался и другой высший партийный руководитель А.С.Щербаков. Говоря о расширении фронта социализма, он отметил, что именно война может способствовать решению этой задачи. Колоссальный интерес представляют ныне опубликованные записи в дневниках писателя Всеволода Вишневского. В силу особенностей своего творчества и общественного положения, он был приближен к высшему военному и партийному руководству страны. Он улавливал настроения, строил, со свойственной ему фантазией, далеко идущие геополитические планы. В записи от 5 апреля 1940 года Вишневский отметил, что революционное движение во Франции, Англии, с распространением на всю Европу, могло вывести СССР из нейтралитета. “Возможно, что старые неудачные пробы России на западе и востоке будут отлично и в новом качестве решены самим народом. Тут и вопрос о выходе нашем в Средиземное море... Тут и вопрос о Польше... Мы будем решать и прибалтийские проблемы, и проблемы Чехословакии и Румынии, и Малой Азии. И огромные проблемы Азии... Ясно одно: мир будет вновь перекроен...”
     Но еще до этого, в 1939 году, сразу после заключения советско-германского пакта о ненападении, он записал: “В случае необходимости - через МНР и Китай стукнем Японию, чтобы развязаться на Востоке... при случае денонсировать договор с Германией и ударить...”. 14 апреля 41-го года он вновь вернулся к мысли о превентивном ударе: “Идя на пакт, и мы планировали: пусть начнут драку, ослабят друг друга, вскроют свои сильные и слабые стороны, по возможности увязнут: мы их будем умело поощрять, сталкивать и пр., и при случае, по ленинской формуле - сами перейдем в нападение...”, т. е. по записи 5 мая, “начнем революционную войну”. В этот же день, 14 апреля, он записал еще одну очень важную мысль: “Наш час, время открытой борьбы, “cвященных боев” все ближе”. Появилась эта запись после встречи с Ворошиловым. Так что мысль о превентивном ударе по праву принадлежит не Виктору Суворову, а Всеволоду Вишневскому.
     Начавшаяся Великая Отечественная война развеяла все фантазии о “восстании европейского пролетариата”. Она ни в чем не походила на геополитические выкладки Вишневского и других приближенных к режиму литераторов. Тем не менее, как только перевес Советского Союза стал неоспоримым, высшее руководство снова вернулось к тезисам “революционной войны”. Сам Сталин в конце войны в беседе с Милованом Джиласом отметил: “Эта война не похожа на предшествующие. В эту войну армии, занимающие территории других стран, устанавливают там свой строй”.
     Последующие события и высказывания И.В.Сталина показали, что Вишневский имел абсолютно достоверную информацию. Естественно, что с началом военных действий деятели литературы, искусства стали непосредственными участниками событий. Писатель В.Кормер высказал даже в чем-то дикую мысль о том, что “интеллигенция встретила войну с облегчением и радостью”. Как пишет Татьяна Горяева, интеллигент почувствовал, вновь вернул себе роль спасителя человечества, “с оружием в руках он чувствовал себя впервые после всех унижений сильным, свободным”. Не он отныне был главным врагом, а - “немец”, “фашист”, “гитлеровец”. Как отмечается в цитируемой работе, главной основой советской пропаганды стала защита отечества от поработителей, ее всенародный освободительный характер. Следует отметить в этой связи и новые акценты в выступлениях советских лидеров. Так, к примеру, в докладе Сталина, посвященном годовщине Октябрьской революции 7 ноября 1941 года, говорилось о необходимости сплочения всего народа независимо от классовой и национальной принадлежности. Это было нечто новое. Ведь до этого говорилось лишь о непримиримости классовых интересов. Вслед за этим в армию стали призывать и “классово чуждые элементы”: лишенцев, спецпереселенцев, досрочно освобожденных из лагерей заключенных.
     Ненависть к врагу стала лейтмотивом произведений советских писателей, поэтов, кинорежиссеров и т. д. Как вполне справедливо отмечает Татьяна Горяева, певцом этой ненависти стал Эренбург, “который придал ей даже некий эротический оттенок. Он считал, что война без ненависти - как сожительство без любви. Этические нормы И.Эренбурга не допускали убийства без соответствующей идейной подоплеки: “Даже на войне нельзя воевать бесстрастно, нельзя убивать равнодушно...”. Эренбург в то время пользовался фантастической популярностью и был кумиром всего советского народа. Об этом отлично знали в ЦК ВКП(б) и использовали его талант в полную меру. Статьи Эренбурга шли с прямого одобрения Агитпропа партии. Писатель был поставлен в исключительное положение: ЦК в одной из своих директив указал цензорам “не править Эренбурга”. Охраняли его, как командующего фронтом. Все знали о том, что немцы чрезвычайно активно охотились за Эренбургом. Названия его публикаций били не в бровь, а в глаз: «Враги», «Людоеды», «Ненависть», «Убей», «Убей немца», «Немцы» и т. п.
     Тема ненависти и справедливого возмездия звучала в стихах Ильи Сельвинского, Константина Симонова, Михаила Светлова и многих других. Иного в то время и быть не могло. Любое иное мнение было бы не понято. А. В. Фатеев в своей работе «Образ врага в советской пропаганде» отмечал, что образ фашиста, “нелюдя”, человека-оборотня, порожденного темными силами капитализма, наделялся мистическими свойствами и вызывал ненависть в сознании людей. Фашисты понимали силу воздействия искусства и литературы на россиян. Многих из писателей, в частности, корреспондента «Правды» М. Шуру и писателя Геннадия Фиша, заочно приговорили к повешению после победы рейха.
     Следует отметить, что все произведения искусства, о которых говорится в статье, не были “кустарными поделками”, “времянками”. Это были произведения на высоком уровне, выполненные талантливыми людьми. Они получали высокую оценку не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Такие произведения, как «Нашествие» Л. Леонова, «Русские люди» К.Симонова, «Народ бессмертен» В.Гроссмана, высоко ценились в США и Великобритании. “Литературный критик Нельсон В.Белл писал в газете «Вашингтон пост», что пьеса К.Симонова «Русские люди» является таким же мощным орудием возбуждения негодования против фашизма в глазах армейской или другой аудитории объединенных наций, каким она является в родной стране. Когда в Америке вышла повесть Ванды Василевской «Радуга», газета «Кроникл» (Сан-Франциско) советовала американцам, которые слишком мало знают о жестокости нацистов, читать «Радугу». “Это железо для укрепления наших душ и сталь для нашей решимости”, - писала о «Радуге» чикагская газета «Сан». И до определенного момента взгляды союзников полностью совпадали в оценке общего врага - фашистской Германии...” (Татьяна Горяева...).
     Многие произведения военных лет не потеряли актуальности и в сегодняшней России. Песни, стихотворения, пьесы получают вторую жизнь в это тяжелое, в чем-то созвучное тому периоду время. В этом проявляется преемственность поколений.
     Для многих творческих работников период войны был самым продуктивным временем. После ее окончания ситуация изменилась. Как вполне справедливо отмечает цитируемый автор, после войны “в образе врага был вновь воплощен интеллигент - “антипатриот”, космополит, перерожденец”. Примечательно, что даже те писатели, кто сыграл важную роль в победе над врагом, стали объектами гонений и критики. В полной мере это относилось и к легендарной фигуре Ильи Эренбурга.    

                                                                                                                  ©В.Люлечник       

НЕ НЫНЧЕ - ЗАВТРА ГРЯНЕТ БОЙ     СБОРНИК  СОДЕРЖИТ СВЕДЕНИЯ...    ПОБЕДА БЫЛА ОБЩЕЙ        ВОЗВРАТ

                                                       Публикации автора - в Тематическом Указателе в разделе "История"