ВОЗВРАТ

 
Сентября 2005, №
        
Прозаические зарисовки_________________      
Юлия Алехина           
           

 

 

 


                                                     
  'Соседи'      
                                        
          Отрывки из повести 

                                  Галина Петровна

         Я живу в своем доме пятнадцать лет - с тех пор, как уехала от родителей.
         Проходя по двору, только успеваю здороваться и раскланиваться.
        Я шучу: «близкие друзья, это друзья, живущие близко». Все меньше желания тащиться к кому-то на другой конец города.
        И получается, что соседей я знаю лучше, чем своих родственников, которых вижу три раза в год на общих праздниках.
        В нашей семье, слава Богу, коммунистов никогда не было, а вот Галина Петровна из второго подъезда - старая коммунистка. Старая не в смысле возраста, а в смысле верности убеждениям. Первого мая и седьмого ноября ходит на митинги.
      Встречая меня в лифте, норовит подсунуть газету «Завтра»: «Возьмите, Катюша, почитайте. Прекрасная статья о развале нашей науки. Вы ведь диссертацию писали? А теперь вынуждены бухгалтером работать? Ну вот, видите!»
        Галина Петровна слышать не хочет о реалиях современной жизни - о всяких там секс-турах, шоп-турах, секс-шопах, лидерах, дилерах, топ-моделях и топ-менеджерах.
       А ее сын, как раз, имеет собственную преуспевающую турфирму. То есть, по меркам Галины Петровны, он самый, что ни на есть, захребетник, эксплуататор и ворюга. Но она сына очень любит, как и он ее. О роде его занятий скромно умалчивает, говорит, что он «на производстве». Но я-то знаю. С какого-такого производства ее Ваня приезжает к ней на БМВ?
Кроме того, по совпадению, один из его офисов соседствует с нашим.
        Несмотря на все богатство сына, она держится стойко, десять лет носит свое пальто и все ту же кофту, гордо живет на пенсию.
        Этим летом я встретила Галину Петровну, одетую неожиданно - в белые брюки и белую же футболку.
       Она шла по двору, увидев меня, затормозила, и большие темные очки не могли скрыть ее смятения.
       Я поздоровалась с ней. «Катя, - заговорила она громким шепотом, - Катя! Он уговаривал меня два года, и вот - уговорил!»
        От растерянности она забыла и про свою тайну, и про конспирацию.
        «Катя! Там коммунизм!» - вскричала она.
       Из последующего разговора я поняла, что Ване удалось, наконец, отправить ее на море. На Крит. И ничего умнее, чем поместить ее в клаб-медовский отель «все включено», он не придумал. Наверное, так ему показалось проще.
       Он не подозревал, какой страшный удар наносит по психике родной матери.
      «Катя, там не нужны деньги, вы понимаете? Можно есть и пить, что хочешь. Такая жалость, что у меня почти не было аппетита…».
       «А я давно говорю, что коммунизм - это завершающая стадия капитализма», - ляпнула я.
      Она посмотрела на меня страдальчески, махнула рукой и пошла дальше. Белое ей шло чрезвычайно.

                                               Парикмахер Таня

      Таня с девятого этажа работает парикмахером на доу. Стрижет меня и других соседей. Иногда выезжает к клиенткам, или клиентки приезжают к ней.
      Она классный мастер, стрижет быстро-быстро, а волосы потом лежат, словно всегда такими и были, легко и естественно. Красит - и вроде свой цвет остается, но играет и светится.
       Берет Таня за свои стрижки в два или три раза меньше, чем любой уважающий себя парикмахер. Когда речь заходит о деньгах, она долго вздыхает, мнется, потом отводит глаза и тихо говорит: «Двести…».
        Живет в однокомнатной квартире с дочкой-школьницей, маленьким внуком от старшей непутевой дочери, который зовет Таню мамой, и собакой-пуделем.
        Как-то Таня съездила в Данию, нелегально трудилась там в салоне, заработала денег и вернулась домой совершенно потрясенная.
       «Здесь невозможно жить, Катя, - бормотала она, щелкая ножницами, - криминал, отвратительная экология, люди озлоблены. А в Дании такая красота - чистенько, в городке, где я работала, про преступность и не слышал никто. Люди на ночь дома не запирают».
      Таню захватила идея выйти замуж и уехать в Данию навсегда. Выглядела она замечательно  - белокожая Брунгильда с роскошной золотистой гривой. Я не сомневалась, что от женихов у нее отбоя не будет.
        Она связалась с русской эмигранткой, которая жила в Копенгагене и как раз имела такой бизнес - пристраивала бывших соотечественниц за прекрасных датских женихов. Таня переслала ей свое фото, и через пару недель повалили письма.
        Главный критерий отбора у нее был такой: будущий муж должен иметь собственный просторный дом и сад, где хватило бы места, Тане, ее детям и собаке. Она готова была родить любимому еще ребенка, хотя ей и было уже за сорок.
        Женихов с большими домами оказалось двое или трое. И вот Таня снова уехала в Данию - знакомиться и выбирать; по гостевой визе. Пробыла она в тот раз два месяца.
        Тут мне как раз пришла пора подстричься. По Анькиной наводке я потащилась в дорогой салон.
        Мои мягкие волосы после той стрижки лежали плохо, я укладывала их по часу.
        А Таня вернулась замужней. Показала мне фото трехэтажного дома. Мужа звали Джонни, и жил он на каком-то острове.
        Но уехать к нему насовсем ей было не так просто. То старшая дочь не отдавала ей внука, то начиналась морока с визой.
        Таня поехала в Данию еще на месяц, опять по гостевой.
      Снова забыла предупредить меня, а я совершенно уже обросла и была вынуждена обратиться к еще одной парикмахерше, которая тоже работала на дому, и которую мне опять-таки посоветовала подруга. три часа сидела у этой парикмахерши на кухне, а она ходила вокруг меня кругами с тонкой сигаретой между пальцев, варила кофе в турке и рассуждала, что теперь уж никто стричь, как следует, не умеет, и что она, Валя, училась и работала с самим Зверевым, и он до сих пор ей звонит и говорит: давай ко мне, Валька, мало нас осталось, настоящих мастеров.
        Я вышла от нее очумевшей.
        На голове у меня была как бы ладья под парусами, твердая, пахучая, покрытая лаком. За эту ладью я отдала в четыре раза больше, чем платила милой Тане.
        Про себя крыла пафосную Валю, разлучника Джонни и чертову датскую сваху.
        В тот раз Таня приехала из своей Дании тихая и задумчивая.
        Сказала мне: «Слушайте, он совершенно не работает. Лежит на кровати день-деньской».
        «А кто он по профессии?» - спросила я.
        «Мастер по ремонту квартир, - фыркнула Таня, - а у самого дома все вкривь и вкось. Я так с молотком в руках и ходила. И еще - я боюсь, не псих ли он. Странный какой-то. Потом смотрю - у него ружье. Ну, слава Богу, думаю, разрешение на оружие дали, значит, нормальный. А потом были у его друга в гостях, у того все стены ножами и пистолетами увешаны, а он-то точно псих, живет на пособие по инвалидности и не скрывает. Там у всех психов оружие, и это в порядке вещей. Так что, возможно, мой Джонни - шиз, все-таки».
         Она уже больше не рвалась в Данию.
        «Какие у нас здесь люди, Катя! - говорила она. - Умные, сердечные, культурные. В квартирах чисто. Вот у вас, пусть тесновато, но как уютно, вся техника в порядке и работает. А с ними говорить не о чем, сплошная тупизна. У Джонни все поломано, грязью заросло».
         Через месяц ее муж соскучился и приехал сам.
         Теперь в однокомнатной Таниной квартире жили: Таня, ее дочь, внук, пудель Лотта и волосатик Джонни, такой пожилой хиппи. Он посиживал на кухне, пил чай с печеньем, смотрел с маленьким Данилкой мультики.
         С Таней объяснялся кое-как по-английски.
         Когда приходили клиентки, она выгоняла мужа в комнату.
        Снова брала за стрижку до нелепого маленькие деньги, щелкая ножницами, негромко приговаривала:
         «Надо мне развестись с ним, найти нормального, молодого, в Копенгагене, а не в той дыре. Когда же он уже уедет, господи…

                                                                    Петр Палыч

       Я с большим интересом наблюдаю женщин.
       На сильный пол обращаю внимание постольку-поскольку.
       Петр Палыч заинтересовал меня из-за того, что я никак не могла понять, кто его жена.
      Он жил с Марь Михалной из нашего подъезда.А потом, смотрю, ходит под руку со Оксаной Бойко, ее отчества никто не знает, она хочет, чтобы ее звали просто Оксана.
       Думаю: надо же, переметнулся, а он уже опять с Марь Михалной.
       Петр Палыч имеет плакатную внешность.Таким был бы состарившийся Олег Кошевой: светло-русые волнистые вихры, прямой взгляд голубовато-стальных глаз, четкие морщины на смуглом лице.
      Известно, что Петр Палыч понимает в телевизорах. Я ехала с ним в лифте и зазвала проведать мой занемогший Фунай.
       Он пришел, неразговорчивый, грустный. Быстро все починил, денег не взял.
       Я стала поить его чаем. Он, слово за слово, рассказал мне про свою жизнь.
      Всегда был фантастически преданным мужем - такое внутреннее устройство. Только Маша, и всё, целых тридцать лет.
       Одинокая Оксана Бойко прилипла к их очагу, как репей. Видимо, не имея в мыслях дурного.
        Марь Михална уже на пенсии, дочь отбыла с мужем в другой город, а Петр Палыч весь день на работе. Женщины проводили время вдвоем, сроднившись как-то даже неприлично.
        Дня не могли друг без друга. Вместе с утра совершали маленькие выходы - на выставку за семенами, или, там, обувь в ремонт, квартплата, собес, поликлиника. Вечером Оксана уходила домой, прямо перед возвращением Петра Палыча, а еще через час Марь Михална виновато говорила: «Я к Оксане сбегаю, на полчасика».
       Ее муж одиноко усаживался у телевизора, ворчал, что Оксанка-вертихвостка Марье дороже, чем он.
        В итоге махнул рукой, сказал: пусть уж тогда она по вечерам к нам приходит.
        И они стали жить почти что втроем, Оксана уходила только на ночевку.
        Петру Палычу даже понравилось. Дома чисто, на кухне хлопочут две подруги.
        Марь Михална не особо молодилась, ходила в его старых рубашках, Оксана - другое дело. Она и седину закрашивала, и диету соблюдала.
        Петр Павлович тоже подтянулся, раз такое дело. Купил домашние джинсы вместо старых тренировок.
         Потом дочь родила внучку, и Марь Михална поехала к ней.
         Оксана Бойко по привычке заходила, не каждый день, конечно.
         Позвонила однажды, попросила купить лекарства, у нее поднялось давление.
         Он всё купил, принес еще хлеба, сока, сыра.
        Она лежала на кровати ничком, скулила жалобно, даже плакала. Поесть не смогла, ее тошнило.
         Вызвал неотложку, оказался криз.
         В ту ночь он спал в кресле.
         Утром позвонил и отпросился с работы.
         Так началась семейная жизнь.
        Он разговаривал с Оксаной, которая поправлялась его стараниями, и ему казалось, что только по глупому стечению обстоятельств они прожили жизнь отдельно - столько у них было общего.
         С Марь Михалной-то они уже давно все темы обсудили.
         И когда она вернулась, мужниной одежды не было, а сам он жил у Оксаны. Не собрался с духом поговорить с ней, оставил письмо.
          Через пару дней кто-то во дворе обмолвился ему, что у Марь Михалны предынфарктное состояние, и он пошел домой.
          Марь Михална лежала в супружеской постели, смотрела в потолок, медленно шевелила губами. Белое лицо сливалось с подушкой.
          Было ясно, что оставлять ее нельзя. Только спустя неделю Марь Михалне стало лучше, и он зашел к Оксане за вещами.
          Оксана была кротка и покорна, только тихо сказала, что тащила вчера картошку, и в спину вступило, видно, по глупости потянула что-то, защемила нерв, теперь по дому еле таскается, нагибаться и думать нечего.
           Он сходил в магазин и приготовил ужин.
           Прилег к Оксане на тахту, стал гладить спину, обвязанную серым пуховым платком.
           Вещи остались у нее.
           Звонила Марь Михална, просила отвезти завтра в поликлинику, чтобы сдать кровь на сахар, еще что-то.
           Петр Палыч, надежный, как скала, живет на два дома. В среднем неделю у Оксаны, неделю у Марьи.
           Женщины терпят, ни одна не хочет потерять Петра Палыча.
           Между собой не общаются, хотя обошлось без скандалов и шума.
           Только вот, и та, и другая, постоянно болеют.
                                                                                                                         ©Ю.Алехина

                                             Предыдущие публикации и об авторе в РГ №4, 11 2003г.

НАЧАЛО                                                                                                                                       ВОЗВРАТ