Судьба поэта________________________________
Татьяна Сопина
В 1967 году я была
принята младшим литературным сотрудником идеологического отдела газеты
«Молодая гвардия» Пермского обкома ВЛКСМ. Случилось так, что я
переписывалась с заключенным из северных пермских лагерей. Иногда он
присылал стихи. Тематика обычная для заключенных, но какая
выразительность:
«Я загинул до срока Весной 1968 года
наш редактор ушел в отпуск, а вместо его поставили человека, к которому
я могла обратиться с просьбой. Я попросила разрешения дать мне неделю
«без содержания», чтобы добраться на север и увидеть автора необычных
стихов, на что временный начальник ответил:
"Я хотел бы забыться Я сделала выписки
удачных строчек и стихов - не смотря на фрагментарность и
незаконченность, получился выразительный поэтический сборник с
неповторимым лицом. Конечно, никакое издательство не приняло бы его в
печать, но знакомый физик сделал ксерокопии и это ходило по рукам. Стихи
последнего периода уже были краткими (разгонное начало Миша научился
отсекать или обходился без него). Поражали звукопись, музыкальность -
рифма и внутренняя аллитерация почти по всей строке (и это при том, что
человек имел за плечами всего десять классов заочной школы и никогда не
учился литературе профессионально). Например, в стихотворении «Не
сказывай, не сказывай...» читаем: и
после всего этого распева - смысловая концовка, как удар:
"И дом колотит ставнями, как по щекам ладони".
Такие стихи, как "Родные плачущие вербы...", "Не заблудился я...",
"Вода, вода..." - до сих пор считаю в числе лучших.
* * *
* * *
* * *
* * *
©Т.Сопина
ЖЕЛТЫЕ ТЕТРАДИ
Клеверинкой у ржи.
Черный во поле колос,
Меня удержи...»
- Зачем без содержания? Я тебе
подпишу командировку.
- Но это - лагерь. Маловероятно, что
будет материал для газеты.
- И не надо. Этот материал у тебя «не
получится». Может же что-то у журналиста не получиться!
Так я выехала по командировке на поселение
Глубинное Чердынского района, что имело многозначительные последствия.
Роковым оказалось слово «командировка».
Дело в том, что как только началась зона, по всей
протяженности пути с меня не спускали глаз, приставляли охрану,
рассказывая, какие ужасные люди тут сидят (перечислялись статьи):
изнасилуют, убьют и прочее. Когда, наконец, добралась до Глубинного,
поселили в гостевой административной комнате, а автора стихов Михаила
Сопина привели в сопровождении солдата. Он ходил за нами по пятам до
вечера. Но солдат был обыкновенным призывником, и мне кажется, ему в
конце концов стало стыдно так следить за людьми, которым друг с другом
хорошо. И он оставил нас в покое.
Михаил сказал:
- Они боялись выпустить тебя из поля зрения не
потому, что здесь опасно. И я уже не подконвойный - это же не лагерь, а
поселение. Это они не за тебя, а ТЕБЯ боятся как официального
представителя прессы. А вдруг ты увидишь то, что НЕ НАДО ИМ... Здесь
много чего можно увидеть и узнать. Тебе надо было приезжать просто как
женщине к мужчине, и тогда всем будет все равно.
Впоследствии я так и делала. Когда у
Михаила закончился срок, мы поженились.
Рассказывать о нравах тех мест можно много, но сегодня речь о стихах.
* * *
...Первые тетради со
стихами не сохранились: зная, что обязательно отберут перед отправкой на
этап, автор их сжег - не хотел чужих глаз. Но к концу заключения (на
поселении) надзор ослаб. Когда мы познакомились, Михаилу было 37 лет. У
него было несколько плотно исписанных общих тетрадей в клеточку. Для
сохранности он попросил меня увезти все это в Пермь.
Я начала разбираться и поняла, насколько
это трудно. Бисерный почерк в каждую строку, карандашный текст на
пожелтевших страницах местами полустерся. Величайшая экономия бумаги -
на одной странице по два столбика. Только в одном месте я нашла нечто
похожее на дневник (несколько страниц), но тут же все обрывалось. Было
очевидно, что автору этот стиль самовыражения не близок.
По структуре стихи казались похожими:
длинное "разгонное" начало, и вдруг (обычно концовка) - поражающее. Как
будто автор пробирался через долгие дебри, чтобы уяснить для самого себя
какой-то очень важный смысл, и вот наконец-то выплыл к берегу. Со
временем я поняла: чтобы составить представление, стоящее ли это
стихотворение, надо сразу заглянуть в конец. Но иногда хотелось
задержаться на строчках и посередине:
От всего и от всех,
Я хотел бы забиться
В березняк, словно снег..."
"...Печаль ЮГоЮ Газовой ГлаЗА ЗАпеленала...",
"Про[стая ли], про[стая ли]
Твоя кручина разве,
Когда слезинки [стаяли]... "
«Весь свет поСТЫЛ и [СТАЛ не мил] - ... и дом колотит [ставнями]...",
* * *
Метелью заметает тротуары,
Качаются и стонут провода.
И ветер, шелестя по листьям старым,
Бежит, как будто память по годам.
И вижу я сквозь снежные заносы
И изморозь желтеющей хвои
Любимые каштановые косы
И грустные слегка глаза твои.
И под окном твоим два старых вяза,
Ветвями обнимая синеву,
Как с давнего прочтенного рассказа,
Передо мной встают, как наяву.
Не сказывай, не сказывай
О горечи финала.
Метель югою газовой
Глаза запеленала.
Простая ли,
Простая ли
Твоя кручина разве,
Когда слезинки стаяли
И покатили наземь?
Весь свет померк
И стал немил,
Больное сердце донял,
И дом колотит ставнями,
Как по щекам ладони.
Есть в душе моей такая рана -
Может, много, жизнь, еще шагнем -
Только знаю: поздно или рано
Полыхнет, как в полночи огнем.
И сгорит - без углей и без пепла,
Без сифонов и без кочерег,
То, что лет и жгло, и крепло,
То, что столько в жизни я берег:
И любовь, и горечь, и обманы,
Колос чувств и долгий голод в нем...
Есть в душе моей такая рана,
Что когда-то полыхнет огнем.
Вода, вода...
Гляжу в тебя,
Гляжу до головокруженья,
И забываю счет годам
От сопричастности к движению.
Как будто я тебе сродни,
Но до поры очеловечен.
Как будто бы я сам родник,
Из этой вечности возник
По ней иду
И путь мой вечен.
Родные плачущие вербы!
Глухое дальнее село!
Я не любил бы вас, наверно,
Так обреченно,
Так светло,
Когда б над каждым
Черным злаком
Не убивался сердцем я,
Когда бы сам с тобой не плакал,
Отчизна светлая моя!
О поэте Михаиле Сопине:
ЖЕЛТЫЕ ТЕТРАДИ ПРОДОЛЖЕНИЕ
НАЗАД
ВОЗВРАТ