ВОЗВРАТ                                             

 
      
Август 2006, №8        

Ракурс Истории___________________________      
                                                                                                        Борис Клейн           

МИНУТЫ РОКОВЫЕ                                        
 

                 

     Обнаружить новый для себя факт - еще не значит продвинуться в историческом познании; главное - получить для него объяснение. Почему, например, японцы накануне войны дали приют в Манчжурии пяти тысячам евреев, бежавших от Гитлера? Случай, остававшийся для меня загадочным, пока я не прочитал написанную Джоном Толандом монографию: «Восходящее солнце: закат и падение японской империи» (The Rising Sun. The Decline and the Fall of the Japanese Empire. By John Toland).
      Инициатором предоставления убежища этим людям был, оказывается, полковник Ивакуро, видный деятель Военного министерства. Склоняя к необычному «гостеприимству» командование Квантунской армии, он сослался на то, что у Японии был долг перед евреями. Самураям не полагалось забывать, что это еврейская фирма «Кун, Леб и Ко.» помогла империи финансировать победную для Японии войну с Россией. В начале XX века не одни еврейские банкиры были возмущены погромной политикой царизма. Но их поступок был слишком важным, чтобы на Дальнем Востоке отказались отблагодарить за него.
        Однако полковник Ивакуро не считал себя филантропом. В 1930-х он руководил главной школой японских шпионов и по мере сил укреплял решимость верховодов Империи «Восходящего солнца» захватить господство на Тихом океане. Воодушевленные победами нацистской Германии, с которой японцы заключили союзный договор, политики и военные в Токио мечтали об одном: «не пропустить автобус». Чтобы развязать руки для продолжения агрессии, они в тот момент посчитали выгодным пакт о нейтралитете с Советским Союзом. Для его заключения в Москву в апреле 1941г. прибыл министр иностранных дел Японии. (Не могу понять, почему с тех пор мне врезались в память не только фамилия, но и имя этого визитера: Иосукэ Мацуока.)
       В свою очередь, Сталин воспринял этот пакт как подарок судьбы и поверил, что подписью под таким документом он повысил престиж и укрепил безопасность СССР. По описаниям, на приеме в Кремле разыгрывались трогательные сцены. Сталин лично подносил японцам блюда с едой, обнимал, целовал их и даже пританцовывал вокруг высоких гостей. «Банзай его Величеству императору!» - провозгласил он тост. Мацуока поднял ответный дружеский тост, но сделал к нему неожиданное добавление: «Я не лгу по поводу подписанного договора, - сказал министр. - Если я солгал, моя голова будет вашей. Но если вы солжете, - обратился он к Сталину, - будьте уверены, что я приду по вашу голову». Советский диктатор холодно парировал: «Моя голова важна для моей страны, а ваша - для Японии. Давайте сохраним обе наши головы на плечах». Чтобы разрядить обстановку, Сталин с юмором напомнил японскому гостю: «Вы ведь азиат. И я тоже». Мацуока исчерпал инцидент, предложив выпить за азиатов.
       Они так часто поднимали бокалы, что даже задержали на час специальный поезд. На прощание Сталин крепко обнял и несколько раз поцеловал Мацуока. «Теперь, - сказал он новому другу, - когда есть японо-советский пакт о нейтралитете, в Европе нечего опасаться». Не менее теплым было сталинское прощание с нацистским послом, графом Фридрихом фон Шуленбургом, которому было высказано такое пожелание советского вождя: «Мы должны оставаться друзьями, и вы обязаны приложить все усилия для этого».
         Вечером 22 июня 1941г. Мацуока была дана аудиенция императором Хирохито. Высшие руководители империи уже знали, что Германия напала на СССР. Убежденный, что Россия быстро будет разгромлена, Мацуока рекомендовал приостановить удар на юг, но немедленно вторгнуться в Сибирь.
         Однако несколькими днями позже против него образовалась оппозиция военных. Слишком трудно будет вести одновременно морские операции против СССР и Америки. Флот не хотел провоцировать Советский Союз.
          Мацуока настаивал на правильности своей позиции: если Германия сметет Советский Союз, - говорил он, - мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для ее достижения. У нас выбор: проливать кровь или понадеяться на дипломатию. Лучше пролить кровь.
         Его спрашивали: если мы двинемся в южном направлении, то, по крайней мере, захватим нефть и другие ресурсы. А что на севере? Ему возражали: все зависит от обстановки; мы не можем двигаться по двум направлениям одновременно.
          Дебаты продолжались, Мацуока был непреклонен, ведь посол в Берлине Ошима заверял его, что война с Россией скоро кончится, а Англия капитулирует до конца года. Если ударить по Советам без промедления, подчеркивал он, это побудит США не вступать в войну. Но если мы будем выжидать и поступать в зависимости от того, как повернутся дела, мы будем окружены Британией, Соединенными Штатами и Россией. Мы должны нанести удар: сначала на севере, затем на юге.
          Однако решения об этом не было принято.
          Утром 30 июня немецкий посол в Японии генерал Отт попросил согласия Мацуока на немедленную встречу. Он был тут же принят, и японский министр иностранных дел был ознакомлен с телеграммой, поступившей в Токио от Риббентропа. Она имела такое важное значение, что уже пополудни состоялась специально созванное совещание «на высшем уровне». Тут Мацуока сообщил, что теперь Германия официально просит Японию вступить в войну. Телеграмма из Берлина пришлась как нельзя более кстати. Именно она, видимо, могла переубедить начальника штаба армии Сугияма, который предлагал ожидать развития событий. За этой уклончивостью скрывалось согласие, достигнутое военными: если Москва падет до конца августа, японская армия атакует Сибирь.
        Изменило ли создавшуюся ситуацию внезапное вмешательство Германии? На этот вопрос призвано было дать ответ секретное совещание, состоявшееся 2 июля 1941г. в присутствии императора.
        Здесь был оглашен официальный проект решения, предусматривавший удар в южном направлении с оккупацией, в первую очередь, французского Индокитая. Соглашаясь с таким решением, начальник штаба армии сделал принципиальное добавление. «Если германо-советская война, - сказал Сугияма, - развернется благоприятно для нашей империи, считаю, что мы должны будем также использовать силу для разрешения этой проблемы и таким способом обезопасить наши северные границы.
        Дождавшись, пока его поддержат другие, Сугияма еще раз взял слово, чтобы предостеречь от преждевременного списания со счета Советского Союза. «Нам следовало бы подождать, - уточнил он, - от пятидесяти до шестидесяти дней», чтобы убедиться, что Германия выигрывает.
          Проведено было голосование; документ приняли единогласно.
         Они поняли, сколько времени потребуется, чтобы наметился исход войны. Но в начале июля почти весь мир предрекал победу Германии. И судьба всего мира висела на волоске.
        Военные эксперты на Западе подсчитывали, сколько недель осталось до полного разгрома Красной Армии. В историю вошла запись, сделанная начальником немецкого Генштаба Гальдером 3 июля в своем дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна за четырнадцать дней». И Гитлер говорил своему окружению, что фактически русские проиграли войну. Но что-то мешало им самим поверить в это до конца. Иначе зачем было бы руководителям III Рейха 30 июня просить Японию об открытии «второго фронта» против уже побежденного врага? А если уж такое предложение было сделано, почему имперские круги Токио отклонили его?
         Им поступала информация о грандиозных немецких успехах, но она не давала полной ясности. К концу июня группа армий «Центр» загнала русских в «Белостокско-Слонимский котел», а танки Гудериана стремительно выдвигались к Минску. Участник этих событий, впоследствии военный историк, генерал Блюментрит писал, что первое крупное сражение было выиграно ко 2 июля. С мест событий сообщалось, и об этом узнали японские военные, что германские войска взяли более 150 тысяч пленных, захватили и уничтожили 1200 танков, 600 орудий. Но вот как выглядела, в описании Блюментрита, оборотная сторона успехов: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Помогала им огромная территория страны с лесами и болотами... Наши моторизованные войска вели бои вдоль дорог или вблизи от них. А там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми... Целыми колоннами их войска ночью двигались по лесам на восток. Они всегда пытались прорваться...» (Сб. «Роковые решения», с.84).
         После ожесточенного Минского сражения Красная армия потеряла еще около 300 тысяч взятых в плен и более 2500 танков. 10 июля немцы захватили Смоленск, вновь окружив большую группировку противника. Но накал боев не ослабевал, а, напротив, усиливался. Попавшие в новый «котел» наносили мощные удары изнутри, а посланные им на выручку войска атаковали немцев извне. Примечательный факт: именно в этот момент, 13 июля, на решающий участок битвы прибыл из Берлина японский посол генерал Ошима. «Нам, - вспоминал упомянутый выше Блюментрит, - было приказано принять меры предосторожности, чтобы он не попал в беду. Однако он настоял, чтобы ему показали Днепр близ Орши, где посол попал под сильный артиллерийский огонь...»
        Ошима уцелел, и со своими сопровождающими он расстался по-дружески. Для них осталось тайной, что через два дня после его фронтового визита генерала Ошиму принял Гитлер. В середине июля фюрер лично продублировал предложение, сделанное Риббентропом 30 июня: он попросил помочь Германии в «ликвидации имущества» побежденного Советского Союза, для чего оккупировать его дальневосточные территории.
         Однако вряд ли боевые впечатления самого Ошима настраивали в пользу такого шага. В Токио обращение Гитлера было встречено с вежливой сдержанностью. Японцы придерживались прежнего мнения, что торопиться со вторжением в Россию не следует, - тем более что имперская армия уже выполняла приказ о захвате Индокитая. Другое дело, если бы пала Москва; это привело бы к коренному изменению ситуации. Иными словами, вопрос об открытии «второго фронта» войны против СССР не был снят, - его решение только отложили, по-видимому, ненадолго.
        На исходе июля русские, подтягивая резервы, продолжали яростное сопротивление вермахту. Хотя Смоленское сражение еще продолжалось, его исход уже был предрешен.
          Однако войска, одерживавшие победы, несли большие потери: на 53-й день кампании они достигли примерно 400 тысяч человек (из них около 100 тысяч убитых или пропавших без вести). По подсчетам германского Верховного командования, это намного превышало общие потери во время кампаний на Западе, на Балканах и в Северной Африке. У Гитлера и ряда его генералов появились сомнения в правильности первоначального плана войны. В начале августа крупные силы, включая танковые части Гудериана, были повернуты на Украину. В натиске на советскую столицу наступила пауза.
         Но полученная Красной Армией «передышка» на Западном направлении не была использована правильно. Имея достаточно времени и сил для организации эффективного отпора, Советское командование вновь, как и в июне 1941, просчиталось. Оно не ожидало, что осенний удар Вермахта окажется настолько мощным. Операция «Тайфун» началась 2 октября, то есть в тот момент, когда прошло не два, а три месяца после памятного совещания у японского императора, и в Токио могли прийти к выводу, что дальше откладывать вторжение в Сибирь не имеет смысла.
         О чем достигли договоренности в Японии 2 июля, Москва узнала 14 сентября из сообщения своего агента Р.Зорге. После перепроверки полученной информации он подтвердил ее радиограммой 4 октября, то есть в начале операции «Тайфун». Поскольку аналогичные сведения поступили и по другим агентурным каналам, советское правительство, как можно заключить, имело достаточно оснований для переброски войск с востока на запад еще до нового немецкого наступления. А этих войск там было собрано немало: 25-30 свежих дивизий, оснащенных 1500 танками и 2500 самолетами. Но Сталин не решался их трогать.
        Американский историк Б.Александер усматривает причину сохранения крупного военного контингента на Дальнем Востоке в том, что Москва этим «укрепляла решимость японцев» продвигаться в южном направлении, а не воевать против СССР одновременно с Германией.
          Но с каждым днем октября положение под Москвой ухудшалось настолько, что все-таки пришлось перебрасывать эти войска на запад. По воспоминаниям П.Судоплатова («Разведка и Кремль»), у Сталина просто не оказалось других готовых к боям резервных соединений. Вот и получилось, что в разгар операции «Тайфун» сибирские дивизии находились в пути. Это была поистине «минута роковая»...
          Прорыв немецких танковых корпусов привел к тому, что Брянский и Западный фронты фактически перестали существовать. 10 октября был создан новый Западный фронт под командованием Г.К.Жукова, в распоряжении которого оказалось в тот момент всего около 90 тысяч боеспособных солдат. Немцы просачивались на окраины города. 16 октября паника охватила население столицы; многие партийные и советские руководители бежали; вспыхнули массовые беспорядки.
         Так выглядит картина, которую рисуют разнообразные источники. Теперь осталось немного участников или хотя бы очевидцев битвы. Я, тогда 13-летний подросток, находился в расположении военного госпиталя, которым командовал мой отец, С.Клейн, и который был развернут в Подмосковье той осенью. В памяти остались какие-то обрывки увиденного на Волоколамском шоссе. Женщины-москвички, копающие противотанковый ров. Немецкий самолет, нагло высматривающий цели. Сброшенная с него листовка, на ней крупными русскими буквами был напечатан текст, навсегда поразивший каким-то ласковым презрением: «Московские дамочки, не ройте себе ямочки. Придут наши танки, разроют ваши ямки».
          Еще эпизод. У здания госпиталя стоит новенький санитарный автобус. «Американский, - поясняет шофер, - марки «Шевроле». С той поры я не раз задавал себе вопрос: откуда взялся такой автобус? Ведь поставки из США были организованы позже; потребовалось время, чтобы их вообще разрешили. Лишь недавно в одном из американских исследований я прочитал, что накануне нападения Германии на Советский Союз президент Ф.Рузвельт по секрету отдал распоряжение об отправке Красной Армии некоторых технических средств. Они никак не повлияли на ход событий осенью 1941, но пусть останется с нами этот символический жест.
         Вопрос сложный и спорный: хватило ли бы сил у империи «Восходящего солнца», - даже будь такое решение принято в сентябре -начале октября 1941г., - чтобы быстро оккупировать Дальний Восток, продвинуться в Сибирь, словом, открыть полномасштабный «второй фронт» против СССР? Можно дискутировать об этом, только не в обход главного, упущенного японскими стратегами, хотя обстановка позволяла им об этом догадаться. Советские войска терпели крупные поражения в войне с Германией и несли огромные потери. В этих условиях уже одно объявление Японией войны Советскому Союзу могло оказать катастрофическое воздействие на состояние Красной Армии, прежде всего, моральное. А это грозило бы подрывом боеспособности армии, вынужденной сопротивляться объединенным силам агрессоров. Притом что нападение Японии на США отодвигалось до декабря.
        Так могло бы случиться. Но в историю входит только то, что произошло в действительности. В частности, события 13 октября, когда части IV танковой группы Вермахта вступили в бой возле деревни Бородино с 32-й советской дивизией - первым хорошо обученным и оснащенным соединением, прибывшим из Владивостока. Начинался другой отсчет дней.
                             
                                                                         ©Б.Клейн

         Предыдущие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделах "История",                                                                         "Литературоведение", "Биографические очерки"
НАЧАЛО                                                                             
                                                      ВОЗВРАТ