В этом городе, впервые со времен античности, открылась публичная библиотека, а на обозрение граждан начали выставлять скульптуры обнаженных людей. Здесь придумали оперу. Отсюда разбегались по миру, и сюда возвращались сторицей полновесные флорины. «Нет того, что было бы не под силу флорентийцам», - писали в ХV веке. По грехам своим они тоже превосходили многих.
          Поразительно, как все у них совмещалось, и даже пороки шли им во благо, пока не становились чрезмерными.
           Не об этом ли отчасти история той картины «Мадонна с младенцем», которую можно увидеть в Национальной галерее искусства США? Она написана была в середине ХV столетия мастером из достославной Флоренции, обладавшим, по словам Леонардо да Винчи, великим даром и необузданной натурой.
          Рассказ Леонардо дошел до нас в форме новеллы, пересказанной в ХVI веке Маттео Банделло, однако он основан на подлинных событиях и подтвержден другими источниками.
          Итак, началось с того, что, приблизительно, в 1406 году у мясника Томмазо Липпи родился сын по имени Филиппо. Когда мальчику было восемь, его отец умер, и семья, оставшись без средств, отдала его в монастырь кармелитов. Маленький монах целыми днями портил бумагу и стены, набрасывая рисунки. Узнав о пристрастии монашка, настоятель дал ему возможность заниматься живописью. Со временем фра («брат») Филиппо настолько превзошел остальных учеников в мастерстве и ловкости, что все, знавшие его, уверовали: он непременно будет величайшим живописцем.
          Как-то Филиппо, искавший приключений и не сторонившийся связанных с ними опасностей, отправился со своими друзьями прокатиться на лодке по морю. Внезапно появились галеры мусульманских пиратов, которые захватили в плен беспечных флорентийцев, заковали их в цепи и превратили в рабов корсара Абдула Маумена.
           Года полтора суждено было бедному фра Филиппо пробыть гребцом на галере. Но случилось, что из-за непогоды нельзя было выйти в море, и его заставили рыть и разрыхлять землю в саду. Тут он увидел своего господина, которого и нарисовал однажды на стене в мавританской одежде, да так хорошо, что тот вышел совсем как живой.
          Маврам это показалось каким-то чудом, потому что в их краях не принято было рисовать и писать красками. Хозяин - корсар велел освободить из цепей его с сотоварищами, и стал обращаться с ним, как с другом. Фра Филиппо написал для своего господина красками прекраснейшие картины, судьба каковых неизвестна. Из уважения к таланту своего пленника, корсар одарил его всякими вещами, в том числе серебряными вазами, и приказал доставить вместе с земляками в Неаполь, - целыми и невредимыми.
           Тут, слыша постоянные похвалы и пресытившись монастырской жизнью, он сбросил с себя монашескую одежду, хотя и был произведен в диаконы.
           Этот художник, - продолжал свой рассказ Леонардо да Винчи, - был выше всякой меры сластолюбив и большой охотник до женщин. Если он встречал женщину, которая ему нравилась, он не останавливался ни перед чем, лишь бы овладеть ею. Когда на него находила такая блажь, он или совсем не рисовал, или рисовал очень мало.
          Однажды фра Филиппо создавал картину для Козимо Медичи Великолепного, который очень любил его. И вот Великолепный заметил, что художник, частенько бросая работу, пропадает у женщин. Властитель Флоренции приказал отвести мастера домой и запереть в большой комнате, чтобы он попусту не терял времени. Но тот, с трудом просидев взаперти три дня, ночью взял ножницы, нарезал из простыни полосы, связал их вместе, и таким образом вылезши из окна, провел несколько дней в свое удовольствие.
            А Козимо Великолепный имел обычай навещать его каждый день. Придя в этот раз, и не найдя никого дома, он страшно рассердился и послал разыскивать живописца. Но потом, когда гнев прошел, просвещенный властитель разрешил ему работать, как вздумается.
И тот впоследствии с большим рвением исполнял заказы семьи Медичи. В чем можно убедиться, читая, например, его письмо, отправленное члену этой семьи 20 июля 1457 года: «Я выполнил то, что Вы мне сказали… Я всегда буду осуществлять то, что Вы захотите, будь то большое или малое дело».
           Вразумляя заносчивых и недалеких приближенных, Козимо говаривал им, что фра Филиппо и ему подобные суть вдохновенные Богом редкостные и высокие таланты, а не вьючные ослы.
           Миновали столетия, но изумительные картины Филиппо Липпи, хотя и не все, по счастью сохранились. Судьба этого живописца оставила след не только в преданиях, но и в разнообразных документах. Что же оказалось по розыскам в архивах?
           Славное имя встречается, между прочим, и в судебных отчетах. В 1450 году добрый «брат» был уличен в подделке чужой подписи, и даже подвергнут пытке. Но все каким-то чудом обошлось, его не заточили в тюрьму и не отрешили от церковных должностей. Больше того, он даже с успехом подвизался в качестве духовника женского монастыря Прато, поблизости от Флоренции.
           Здесь с ним и произошло то, что весьма подробно описано Д.Васари в ХVI веке в «Жизнеописаниях» знаменитых живописцев. Впрочем, не только в этом знаменитом сочинении можно почерпнуть сведения о случившемся.
           Выполняя заказ монастыря, художник расписывал в соборе алтарь. Однажды ему попалась на глаза Лукреция, очень красивая и преисполненная изящества девушка, дочка флорентийца Франческо Бути, которая проживала в том же монастыре в качестве послушницы или подопечной. А поскольку фра Филиппо имел от монахинь также заказ на изображение Богоматери, он попросил у них разрешения использовать как модель для картины ту приглянувшуюся ему девушку. Согласие было ему дано, и картина вскоре была написана.
         Благодаря такому стечению обстоятельств, в облике Мадонны оказался навеки запечатленным образ Лукреции Бути, и сделано было это кистью великого искусника.
          Многих в наши дни сильно влекут к себе, как неразгаданная тайна, творения пятнадцатого века, - картина «Мадонна с младенцем», могу подтвердить, и я в их числе.    

      Откуда внезапно явилась столь необычайная свежесть красок? Но Липпи в совершенстве овладел техникой темперы. Он растворял в воде измельченную в порошок краску, а этот пигмент замешивал на яичном желтке. Не все равно было что и как замешивать: ведь знатоки полагали, что в тех яйцах, которые несут городские куры, желток бледнее, и от него не тускнеет колер.
          Об искусстве его можно рассуждать долго, - хотя, как полагают, больше пользы, если на картину такого мастера смотреть молча.
            По жизни он тоже прошел несравненным, давая до последних своих дней поводы для пересудов, хулы и любопытства как современников, так и потомков. Упомянутый Васари составил подробный отчет о том, что он сам по этому поводу слышал, однако действительность, как прослежено было по другим свидетельствам, могла превзойти даже его описание.
            Лукреция Бути, оказывается, была отнюдь не начинающей послушницей, а давшей обет монахиней. И содержалась она, как то приличествовало ее сану, взаперти.
            Но один раз в году обитательницам монастыря предоставляли свободный выход, чтобы они смогли принять участие в великом торжестве Прато, по случаю выставления на всеобщее обозрение драгоценнейшей местной реликвии, - Священного Пояса Богородицы. Так случилось и в 1456 году. И вот тогда, воспользовавшись сумятицей, Лукреция совершила побег из обители, притом не в одиночку, а вместе со своим духовником, фра Филиппо.
             «Вследствие этого проступка, - написано у Васари, - монахини были опозорены, а уделом ее отца Франческо стала тоска до конца дней; и он затратил много сил, чтобы заполучить дочь обратно. Но либо побуждаемая страхом, либо по какой-то другой причине, она так и не возвратилась, предпочтя остаться с Филиппо».
             Не очень верится, чтобы юная монахиня могла задумать и осуществить нечто такое от испуга, но трудно отрицать силу воздействия иных искушений и наличие поводов для бегства. Поэтому и давались разные объяснения непредвиденных событий, следовавших одно за другим.
            По всему видно, что они страстно полюбили друг друга с той самой поры, когда девушке разрешили позировать художнику для заказанной ему картины. И увы, они не устояли перед соблазном, дойдя в своем ослеплении любовью до того, что им уже недостаточно было потаенных встреч и редких объятий в закоулках Прато. Беглецы уединились в доме, нанятом Липпи, - хотя и за пределами обители, но неподалеку от монастырских стен.
           Мать Настоятельница и церковные власти приложили должные усилия, чтобы избежать публичного скандала, но каково же было их изумление, когда вышло наружу, что вслед за Лукрецией из монастыря сбежала ее сестра, Спинетта Бути. А поскольку дурной пример заразителен, то вскоре выскользнули за ворота еще три монашки, соблазненные неизвестно кем и когда.
            Мы не уловим духа той блистательной эпохи, если заключим, что греховодников подобного рода ожидали слишком большие неприятности. Конечно, с ними затеяли переговоры, но без спешки, больше полагаясь на целительное действие времени, - дань неповторимым нравам Ренессанса.
              В общем, на то, чтобы достучаться до совести провинившихся, ушло целых два года. После чего в родную обитель возвратились все пятеро сбежавших девушек, - включая и зачинщицу, Лукрецию Бути, успевшую за это время родить фра Филиппо сына.
             Неясно, куда она могла подевать младенца на то время, пока опять отбывала, как и четыре других женщины, положенный по уставу срок послушницы. Но остается фактом, что по истечении года все они преклонили пред алтарем колена, взяли в руки по свече, и были вновь удостоены облачения монахинь.
            Церемония происходила в декабре 1461г., и ее, как установлено дотошными исследователями, почтили своим присутствием викарий Прато, епископ Пистойи и аббатисса монастыря. Раскаявшиеся грешницы торжественно обещали отныне и навсегда сохранять стойкость и целомудрие, а соответственно, изменить к лучшему свое поведение, всецело подчинившись строгим правилам и регламенту.
             К сожалению, бедняжкам и на этот раз не довелось соблюсти обеты, принесенные ими. Ибо меньше, чем через год тройка новообращенных монахинь возобновила свои шашни с прежними дружками, а что касается сестер Лукреции и Спинетты, то они даже ухитрились сбежать повторно.
             Каким способом это было учинено, осталось невыясненным, но что подтвердилось, так это водворение обеих в 1461 году под крышу того самого, гостеприимного дома фра Филиппо. Там они опять нашли себе и приют, и отраду. Семейное лоно даровано было и маленькому бастарду Филиппино. Вслед за ним у Лукреции появилась дочурка Алессандрина. И жизнь, несмотря на все эти несообразности, пошла своим чередом.
            Самое трудное для историка, - не чернить без нужды прошлое, но и не облегчать ту ношу грехов, которую возлагало на людские плечи неумолимое время. То есть, писать правду. Насколько это возможно.
            Конечно, беззастенчивых любовников не оставляли в покое, пока к ним на помощь не пришел Козимо Медичи. Его заступничеству они были обязаны тем, что сам Папа освободил Филиппо от давно нарушенных клятв и обетов. Однако это повлекло для него утрату церковных должностей и связанных с ними доходов. Тем не менее, Липпи и впредь преспокойно именовали «фра», не порушив его связи с монашествующей братией.
            Никто не ставил ему в упрек распущенности, а повидавшие всякое на своем веку сановные священнослужители не лишали заказов боговдохновенного художника, творения которого по-прежнему радовали глаз и возвышали душу каждого плененного искусством горожанина.
           Но все же время брало свое, красота Лукреции блекла, и ее облик уже не мог подвигнуть разочарованного Липпи на создание еще одного образа Мадонны, - в дополнение к тем, которые были им написаны в пору, когда он наслаждался этой цветущей юностью.
            Казалось, ничто не стояло преградой для Филиппо, если бы он только захотел прислушаться к советам покровителей и жениться на Лукреции. Так не раз поступали другие, желавшие искупить грехи молодости. Однако преградой был он сам, тяготившийся постоянством, и в своем творчестве, и в жизни. И вот он вернулся к беззаботному бытию, находя все новые предметы увлечений.
            Но, отвернувшись от возлюбленной, отдавшейся ему ранее в монастыре Святой Маргариты, Филиппо, по-видимому, уже не смог создать ничего равноценного произведениям, для которых моделью была Лукреция.
              Постепенно, но неотвратимо близился его закат. Смерть поджидала его в 1469 году, внезапная, и, возможно, злодейская. Если верить Васари, художника отравили родственники соблазненной им девушки (или замужней женщины), - только неизвестно, какой именно, - а поступили они так, не простив своего позора.
              Но другие, изучавшие те события, считают преступление маловероятным.
             Фра Филиппо нашел вечный покой в кафедральном соборе Сполето. Следующий властитель Флоренции, Лоренцо Медичи поручил воздвигнуть на его могиле подобающее мраморное надгробие. Заказ получил и прекрасно исполнил сын покойного, Филиппино, - первенец и плод его любви к Лукреции.
            Совсем недавно мне довелось взять в руки великолепно изданную монографию «Читая Васари» (Reading Vasari), в которой приводятся рассуждения о Лукреции Бути как о женщине. Есть ведь немало вопросов, оставшихся без ответа: как она перенесла разлуку с человеком, который не пожелал взять ее в жены, на сколько лет пережила его? Пусть о ней, в сущности, знают так мало, почти ничего. И, тем не менее, пытаются понять, называют разные достоинства, присущие флорентийской Музе.
              Стоит ли удивляться? Она действительно была причастна к тому, что вызрело в душе Филиппо Липпи, и что потом было явлено миру в его самых совершенных творениях, признанных чудом уже при жизни Мастера. И она стала матерью следующего в роду великого живописца, Филиппино Липпи.
           Потому и сочинил гуманист Полициано похвальную латинскую эпитафию, предназначенную увенчать свежую могилу:

                            «Здесь лежу я, Филиппо, слава живописи:
                            Никому неведома чудодейственная грация, исходившая от моей руки».

              Так могли думать, пока не обнаружилось высокое дарование его сына.
             Отец догадывался, что маленький Филиппино не обделен талантом и достойно продолжит его дело. Потому он оставил завещание, по которому заботу о мальчике должен был взять на себя один из его учеников, фра Диаманте. И тот, снабженный круглой суммой, - а вручено ему было после кончины Филиппо Липпи целых 300 дукатов, - первоначально с охотой взялся за обучение новичка. Но вскоре передумал, и почти все оставленные ему деньги израсходовал на покупку имущества для себя, тогда как ребенку не досталось почти ничего.
            Такого не мог стерпеть самый знаменитый из учеников Липпи, благородный и уважаемый повсеместно художник Сандро Ботичелли. Он прекратил недостойную опеку, приняв мальчика к себе в мастерскую. Там они продолжали вместе совершенствовать свое умение, как того хотел незабвенный фра Филиппо, и им обоим суждено было, вслед за учителем, достичь всеобщего признания и непреходящей славы.
             Их картины размещены в Национальной Галерее США настолько близко, что нетрудно мысленно вызвать из прошлого ту самую «артель» из трех великих живописцев, будто бы вновь собравшихся для работы в общей мастерской. И представить себе, сколько радости испытала среди них и доставила мать, домоправительница, изображенная в ореоле святости Лукреция Бути, - «Мадонна с младенцем».
              Глядя на это полотно, или на другое, - которое вывешено в галерее Уффици, что находится во Флоренции, - можно приметить в ней не одну лишь грацию, но и некоторую задумчивость, след какой-то заботы. Но все же она представала тогда беспечальной. И это длилось, пока она была молода, привлекательна. Пока ее любил человек, имевший счастье видеть обращенное к нему прекрасное лицо, которое он позволил видеть и нам.

                                                                                                              ©Б.Клейн