ВОЗВРАТ

 
     
Сентябрь 2008, №9     
 
Поэзия_____________________________________________     
Петр Боровиков              
      
                                                      

В ОКРУЖЕНИЕ ТРЕХ МОРЕЙ

На горизонте горы, словно горбы верблюдов
навьюченные тюками из облаков
недвижимо бредут по голубым пескам.
чешуя черепичных кровлей коптится на солнце,
напоминая христианскую метаморфозу.
Бассейны горят, как осколки небес
в лепестках хурмы и магнолий.
в апельсиновой рощи порхают, звеня, корольки.
Черный зрачок высматривает приезжих,
как добычу в белом лесу охотник.
Туристы - это не только деньги, но и часть интерьера
в салонах, где продают рыжий и белый метал.
глиняную посуду, бронзулетки с арабской вязью.
Гранатовый в рюмочках чай дымится на подносах
из почерневшего серебра. Всюду дешевый сервис:
смуглые ангелы в белых сорочках с улыбками гуимпленов.
Скалистые профили, песчаники тонкой кожи
и влажная смальта глаз.
Человек превращается в ящерицу и ящерица в человека.
Море шумит. Пальмы не шелестят - сонная жизнь торговцев
завлекает тебя в пещеры али-бабы.

На тротуарах рассыпана шелковица, как черные шишки.
В южном ветре тает северный глаз
растекаясь по пестрым витринам светлым дождем
и от пыльного запаха пламенных фруктов
сохнет гортань уже не способная произносить
влажные звуки, сплошной "ахмадар" - волапюк.
В полдень в гостиничных номерах так пусто
что ощущение близкой смерти леденит твою кровь.
И, в парусиновом мареве открытые окна
словно жабры дохлых акул истлевают от насыщенности кислорода
становясь, все прозрачней и звонче от ударов кемерских стрекоз
Шершавые пальцы теребят хлопчатобумажные бедра.
Здесь все превращают в деньги, даже оберточную фольгу.
Сотни глаз обращены с надеждой
услышать, как ты хрустишь валютой
в гипнотическом замешательстве, отдавая новенькую бумажку
белозубому призраку. За собственно ненужную вещь
и еще долго во след летят голоса " эфенди, эфенди".

Сотворенная наспех Ницца или Монако
но это слишком. Безумный размах модерна
очаровывает на мгновенья, и лишь стаи черных очков
и кирпичный виски постепенно приводят в чувство.                
Как кинокамера заменяет память, так живот танцовщицы
ввергает твой мозг в соитие, не прикасаясь к плоти.
Обман зрения куда хуже, чем обман твоих сокровенных чувств.
Весь восток занесен в квадрат не площади, а ковра.                   
Смешав геометрию с астрологией.
и ботанику с буколическим хламом.
Восток - напоминающий лабиринт, не имеющий тупика
ошеломляет и гонит прочь голосом муэдзина.
Ты здесь чужой для всего и всех, кроме времени и дождя
которые также абстрактны, как синие кости Аллаха.

КОРОТКАЯ ВИДИОЗАПИСЬ

семье Тахтаджян

Почти все армянские церкви напоминает горы,
так и армянская церковь в Адлере в соседстве с пальмой.
Отдай свою нежность… запомни образчик горя
всех изгнанных и убитых: камни, как хлеб пасхальный
накрыты блестящей листвою плакучей ивы,
и небо так низко что чувствуешь его тяжесть.
А за кучевыми простираются синие, мерзлые нивы
с очертаньем дворцов армянских старинных княжеств.
Чернобородый служитель с цинковой лейкой
проходит мимо к сиреневым шапкам гортензий. Возле
чугунной ограды завиваются острой лентой
саженцы барбариса, и грохот прибоя после
заката становится резче, швыряя на пляж ракушки.
Напротив церкви детские голоса в парке Бестужева.
И батарея волн бухает, словно на флешах пушки
разлетаясь картечью брызг и набережная контужена.
Ветер сдувает песчинки с ребер топчанов. Стены
григорианской покрываются пестрыми капельками воды.
И дочка шлепает ножкой в мыльные кольца пены
пытаясь оставить на замше песка следы.

ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ

За неимением слов обращаешься к пенью птиц.
Любовь к пейзажу неотвратимо влечет к разлуке.
Свет ложится, как пыль на ржаной бахроме ресниц.
И облака, как на фламандских холстах раздуты.

День сочится сквозь дряблый муслин портьер,
благословляя в ветре радостный крик ребенка,
для которого не существует измен, потерь,
И ямка с репеем не значит еще воронка.

Дом напротив сутулится, скоро пойдет на слом,
где цвели макраме и где ворон «смотри не каркни» -
«над трубой» говорили глаза за сухим стеклом,
где хрустел рафинад и пасьянсом ложились карты.

В замешательстве комнаты. Грузчики у дверей
на ладони плюют. Увядает на кленах лето.
Гардероб, к косяку прислонившийся, - так еврей
покидает после погрома кварталы гетто.

Жизнь протекает медленно. Старый мост -
официальный тенихранитель зеркальной поймы
реки, над которой летая, щебечет дрозд
до тех пор, пока в туче стальной не пойман

сеткой колючей ливня, набив мошкарой живот
и в чугунном пространстве его серебрятся перья.
Он и счастливее нас, ибо не ведает, что живет
по закону не тяготенья, но по закону пенья.

И пускай голосит и порхает то вниз, то вверх
и тряпье простыней превращается в мокрые асфодели,
и пускай с пенья птиц зачинается новый век
с недопитым вином, в полупустом отеле.

                                                                ©И.Боровикова

НАЧАЛО                                       ПРОДОЛЖЕНИЕ                                           ВОЗВРАТ



 

                                                           

                                                                   Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №2 2008г.