* * *
   Когда Бог обзавелся ржаной
   бородой, огородом, женой
   и в деревне осел,
   когда Бог обрусел,
   а окрестный народ
   стал селиться вдоль рек, а не возле болот,
   я ходил к нему запросто в гости, и мы
   коротали за чаем досуги зимы.
   За натопленной печкой трещали сверчки.
   По задворкам мело. Хмурясь через очки,
   он сердился, с трудом нить вдевая в иглу,
   и крестился на черные доски в углу.
 
      Наш дом
  
   Наш дом по ночам
   не больше других
   шумен и тих.
   Уступив кирпичам
   в глухоте,
   бетон
   придает речам,
   если не смысл, то тон
   рыдания или смеха,
   превращая их в эхо,
   в котором живет надежда,
   что плачь или смех
   разбудят кого-то в пустыне
   подъезда.
   Это и есть грех
   гордыни.
 
                     Парк
  
   Не заботясь о нанесенном уроне,
   осень вошла в старый парк,
   и встречает ее в каждой кроне
   карк вороний.
   Мир стоит, завороженный,
   и вороны встревожены.
   Эта погода меня доконала.
   Под ногой, словно глюки,
   гремят чугунные люки
   водоканала.
   Ветви деревьев уродливо кривы.
   Ветра мятущиеся порывы
   совершенно бездарны,
   своды пусты
   и кустарны
   кусты.
   Мир состоит из одних помарок
   парка в тысячу арок.
   Стонет и мечется каждое дерево
   и, заглушая вороньи хрипы,
   носят в ушах стерео
   типы.
 
                            Пасха
  
   Теплой ночью, в потемках, прожилками сна
   Арлекин, поведя нарисованной бровью,
   ощущает, как тихо налилась весна
   во дворе, с подоконником крашеным вровень.
   Но языческой нови луна не страшна.
   Черный шепот деревьев летит к небосводу.
   Грустный клоун, не в силах терпеть эту пытку,
   чтоб проснуться, мучительно тянет за нитку.
   Нитка рвется. Рука обретает свободу.
   И звезда глядит в воду.   
                          

   Осень
  
                         От Лаче-озера до Выга
                         Бродяжил я тропой опасной.
                               Н.Клюев. "Разруха"
  
   Русский Бог,
   опираясь на посох,
   пробирался по просеке,
   в грязь, что без просыха,
   босый, по утренним росам,
   весь продрог. Хуже этих дорог
   ничего он на свете припомнить не мог.
   Задержавшись в лесу, на опушке, у сосен,
   со своих кровоточащих десен сплюнув в мох,
   он продолжил свой путь в бесприютную просинь,
   что открылась с холмов.
   Вот и осень.
 
                   Соль жизни
  
   Изморозь на земле - точно белая плесень.
   Лес стоит без листвы, мир - без песен,
   Невыносимая континентальность.
   Вот оно - горе:
   дальность
   моря.
   Мыслям, снам и просторам здесь тесно.
   А самое главное - все так пресно.
   Но когда жизнь сходит совсем на ноль,
   мир подмерзает, словно болото,
   и на глазах выступает соль.
   Не боль,
   а нота.
   Эти звуки слегка резки.
   Ветка голая, точно смычок
   колет зрачок,
   что выела моль
   тоски.
   Осыпается иней как канифоль.
   Ветер, жесткий, как конский волос,
   рыдает в голос.
   И мелодия, что, казалось, смолкла,
   достигнув слуха,
   входит легко, как иголка
   в верблюжье ухо.
                                                                              ©Л.Ситник

    НАЧАЛО               НАЗАД               ПЕРЕВОДЫ             О Э.ДИКЕНСОН                ВОЗВРАТ