Эстер Триус  

                                 Жена сиониста                                                                                               

                                         Ты познала вкус печали,
                                         Но царевной даже тьму прошла.
                                         Ты изгнание в сибирской дали
                                         На плечах как счастье пронесла.
                                                Ты - Любовь, всегда была любовью.
                                                Ты судьбою так наречена.
                                                И на подвиг всей фамильной кровью
                                                Ты с рождения обречена.

   Единственная дочь в богатой еврейской семье, она казалась неподготовленной к жизненным невзгодам. Могучие силы души проснулись позже. Мужем Любы стал один из организаторов сионистского движения в России в середине двадцатых годов - Михаил Исаевич Розовский. В 1929 году он был арестован. Жизнь его прошла в концлагерях и ссылках. В первую же сибирскую ссылку последовала за ним жена Люба. Там, в городе Нарыме, родилась у них дочь - Авивит, “Весенняя”, Авина.

        Еврейская жена Люба отличалась от некрасовских жен декабристов не только тем, что ее ждала куда более страшная жизнь, но и тем, что они, русские жены декабристов, были почитаемы и воспеты. Люба же стала отверженной. Жену "врага народа" боялись, от нее шарахались, как от чумы. А сама Люба не понимала, почему близкие ее жалеют. Она жила с любимым мужем, в кругу интеллигенции, образованных, богатых духом людей. Михаил Исаевич из ссылки был снова возвращен в концлагерь, а Любовь Григорьевна приехала с ребенком в Москву, к родным мужа, трясущимся от страха, но, конечно же, принявшим их. Позднее - новая ссылка и снова, теперь уже с ребенком, Люба едет к мужу. Вряд ли она осознавала свое сподвижничество.

         Мне посчастливилось близко узнать Михаила Исаевича уже после его возвращения в Москву в 1955 году (время хрущевской "оттепели"). Мы жили на даче в Быково рядом домами. Авина уже была женой моего брата, и у них только-только родилась девочка.

         Да, это был один из самых интересных людей, с которыми мне доводилось встречаться в жизни. Он много знал, широко мыслил, глубоко чувствовал. Жаль, что не догадалась я тогда записывать его удивительные  рассказы. Они могли бы послужить канвой не одного захватывающего романа. Помню его слова: “Всю жизнь я мечтал умереть дома. А теперь, когда я, наконец, дома, мне не хочется умирать”.  Он умер через год.

         С Любовью Григорьевной я прожила бок о бок ровно сорок лет. Молчаливая, выдержанная, умевшая пережить без жалоб все, что выпало на ее долю, она щедро отдавала свою доброту каждому, кто в ней нуждался.  Последней из нуждавшихся была я. Меня захлестнуло ее материнское тепло! Я приехала в Америку, когда только-только было отмечено ее девяностолетие. В свои девяносто лет она незаметно днем за  днем продолжала отдавать себя дочери, внукам, правнукам. Первый год по приезде в Америку из бывшего Союза Любовь Григорьевна с семьей жила в Атланте (Джорджия). Она снискала уважение американцев и американских евреев, с которыми успела познакомиться.

           Умерла она так же тихо, незаметно, без жалоб, как и жила. Память о Любови Григорьевне   увековечили американские евреи города Атланта своим вкладом  в дело спасения евреев России. Можно ли было придумать более достойный венок на могилу вдовы мученика - борца за свободу и объединение еврейского народа?!