Ленинград был серым, туманным и промозглым. Снег лежал пятисантиметровым слоем, но под ним хлюпала вода.
             В аптеках таращили глаза, будто он спрашивал итальянскую обувь. Тогда, в Кишиневе, Розенбауму тоже притащили что-то из аптеки...
            ...Первым в Летнем театре выступал Глоба - то ли он привез Розенбаума, то ли наоборот, но было ясно, что после Розенбаума на его беглую трепотню вряд ли осталось бы много народу.
            Поражал Глоба умением болтать без бумажки, как заведенный, мешая в кучу способы гадания, жену Тамару, посланную ему гороскопом, приближающуюся гибель Запада, знаки зодиака для Кишинева и, в виде ответа на вопрос, наверно, по указанию Москвы, и с намеком на румынского диктатора - Не надо присоединяться к Румынии! Там началось большой кровью и плохо кончится...
            Провожали его тепло, но с облегчением.

           Даниил прошел вперед, вплотную к рампе, выбирая ракурс и привычно вытаскивая камеру.
           - Что надо? - покосился на него Розенбаум, отвернувшись от микрофона и делая гитарой затухающее вибрато.
            - Снимаю на память.
            - Валяй, - бросил тот и снова приник к микрофону.
           По окончании концерта Даниил ждал у кулис - договориться, когда принести фото, и сделать несколько снимков вне сцены.
            Розенбаум встретился с ним взглядом. - Пойдем.
         - Понравилось? - спросил Розенбаум севшим голосом, пока Даниил работал со вспышкой.
            - Особенно „Вальс-Бостон“.
            - Мне тоже нравится...
            Суетилась команда, грузясь в автобус - халтура в Рыбнице.
            - От кого работаешь?
            - От себя. Просто нравится снимать.
            Прибежал парнишка с аптечной микстурой для горла, в потной руке зажимая сдачу, хотел отдать - Розенбаум махнул рукой.
            - Как надо принимать?
            - По столовой ложке три раза в день.
            Розенбаум налил полстакана микстуры и долил доверху водкой. Второй на три четверти только водкой и придвинул Даниилу.
            - Да ты что, - сказал Даниил, - в такую жару...
            - Ничего, побудешь в моей шкуре, - прохрипел Розенбаум.
            Закуски не было.
            - Приноси завтра снимки, посмотрим твою самодеятельность.
            Пока добрался до дома, совсем раскис. Жена Наташка фыркнула:
            - Где это ты так?
            - Да с Розенбаумом.
           Она знала - он не то, чтобы это дело любил, но, во всяком случае, имел некоторую склонность. Наташка подогрела жаркое и позвала. Но он уже заснул на тахте перед телевизором.
           К вечеру позвонила мать Даниила, не дождавшись обычного по субботам звонка, а узнав в чем дело, неопределенно сказала: „Пятак к пятаку, а дружок к дружку...“
           ...Матери стало хуже через два месяца, с первых осенних дождей - сначала диабет, потом присоединилась гангрена. Врач сказал - необходим солкосерил для инъекций.
            Обегали весь Кишинев - нет. Даниил собрал все деньги, что были в доме, и поехал в Одессу. Знакомый аптекарь развел руками:
            - Це тiльки для... - и показал пальцем в потолок.
            Еще пара, другая знакомых - безрезультатно.
           Возвращался поздно в почти пустом, темном, с выключенным светом поезде - на Днестре уже стреляли - и машинист старался проскочить незаметно.
           На службе искали, кого бы сгонять в Ленинград отдать комплектующие и забрать документацию. Декабрь месяц вкупе с грузом никого не прельщал. Можно было сдать отчет пораньше, напроситься и съездить...
             У Дома Книги на Невском Даниил зашел в телефонную будку.
             - Алло! - ответил приятный грудной женский голос.
             - Я хотел бы поговорить с Александром Розенбаумом.
             - А кто это?
            - Я Даниил, снимал его концерт в Кишиневе. Он оставил мне номер, чтобы в случае чего...
            - А его нет, он уехал в ... - голос запнулся. - В общем... он выступает перед нашими солдатами.
             Даниил замялся:
             - А когда он будет?
             - Недели через две, может - три... А что вам нужно?
             - Мать болеет. Лекарство нужно...
           - Минуточку...- задумался голос. - Я знаю. Зайдите в фотографию на Литейном, спросите Романа, скажите от Розенбаума. Вдруг он поможет.
             Роман оказался толстогубым, круглолицым, жизнерадостным и пузатым.
             - А откуда ты его знаешь? - осторожно спросил он.
            Даниил хотел было объяснить, что снимал концерт, но Роман все-таки считался профессионалом, а он, хотя даже и работал одно время фотокорреспондентом в профсоюзной газете, вроде бы относился к любителям. И уклончиво сказал:
             - Так, бывали в одной компании.
             - Да? - недоверчиво протянул тот.
             - Он сказал, что только ты сможешь помочь.
             - Да? - хмыкнул Роман, видимо польщенный. - Ладно, позвони мне домой в обед.
             Даниил вышел на Литейный, потер подбородок. Щетина мешала. Он зашел в пустующую парикмахерскую на углу, поздоровался и сел в кресло. Старый мастер читал газету и не торопился отрываться.
             - Вам привет от Розенбаума. - сказал Даниил.
             - Как? Разве он еще не уехал? - оживился мастер, аккуратно складывая газету.
             - Как видите, раз передает вам привет. А вы не уезжаете?
            - Я старое дерево, молодой человек. Такое старое, что сам уже не помню. Старое не цветет...
             ...Моя жена здесь лежит. Ее отец здесь лежит. Моя мать здесь лежит. Куда я от них денусь?...Моя дочь переводчица в Лондоне. Мои внуки живут в Канаде. Мои правнуки не говорят по-русски...Я сам не знаю, как они говорят...Я что вам скажу, молодой человек - пусть всем будет хорошо, где они сидят...
             После обеда был солкосерил. По госцене.
             - Сколько я тебе должен?
            - Нисколько. - Роман с сомнением посмотрел на него. - Это не для тебя, а для матери... Сочтемся с Розенбаумом...
             - Розенбаум это одно, а я это другое.
             И оставил тысячу. Тот посмотрел на нее с облегчением и приязнью.
            - Ты меня уважаешь, я тебя уважаю - вспомнились кишиневские фарцовщики у стен Летнего театра с его одновременно сухой жарой и прохладой с озера...

             ...Даниил ждал тогда Розенбаума с фотографиями у служебного выхода. К тому сразу же подбежала группка молодежи и попросилась сфотографироваться. Он молча кивнул.
             Парень стал с одной стороны, девушка с другой, а третий их щелкнул.
            - Класс, - сказал Розенбаум и подошел.
           Даниил был с маленькой дочкой. Розенбаум опустился на корточки и задумчиво посмотрел ей в лицо. Девочка рассмеялась. Он негромко сказал:
             - Чудное личико. - Потрепал за щечку и нехотя поднялся.
             - Давай.
            Больше всего ему глянулись два цветных снимка - один фронтальный - энергичный и упрямый Розенбаум за ударной установкой. Повертел и усмехнулся. - Вот это и есть хулиган Розенбаум. Другой в профиль с гитарой, с напряженными скулами, обострившимся носом и сильной линией подбородка. - Да, это я. И стал подписывать пачку вторых. Эти Даниил потом дарил близким и друзьям.
             - Возьми и себе. - сказал Даниил.
             Розенбаум без разбора отделил половину снимков и спросил:
             - Ты едешь?..
            Уже с легкой руки людей из Народного Фронта бытовые стычки переходили в сакраментальное - Почему говоришь по-русски?.. - с вариантом продолжения в зависимости от ситуации - Русская свинья!
             В ходу был еще и лозунг - Русских за Днестр, евреев в Днестр!
             - Да. - сказал Даниил.
             - Ну бывай. Будешь в Ленинграде, звони...

             ...Настроение поднялось - дело сделано, ампулы в сумке! Надо было ехать домой.
             Даниил с облегчением шел к Московскому вокзалу, разглядывая по дороге витрины - знал, что с Витебского на юг перед Новым годом не прорваться. Любым поездом до Москвы, а там...
            Он рассматривал книжный киоск и вдруг, подчинясь неясному толчку в грудь, сунул голову в окошко, почти упершись в лицо пожилой продавщицы:
             - Я от Розенбаума. Вы оставили для меня книги?
           Та выпучила глаза, дернулась, судорожно сунулась под прилавок и вытащила двухтомник Дрюона.
             - Вот.
             - Спасибо.
             Даниил дал десятку и не взял сдачу. - Это вам.
             Великий и могучий Розенбаум срабатывал безотказно.
             Московский вокзал встретил лежащими и сидящими на полу людьми - до Нового года билетов нет. Пожалел, что не взял сразу обратный билет - не знал, как обернется.
             Мелькнула мысль - а если самолетом?
             Он вскочил на подножку уже трогающегося троллейбуса. В конце концов, поездом как эстафетой, на перекладных. А кому нужен прямой самолет, да и сколько кишиневцев болтаются по делам в Ленинграде.
             Кассы Аэрофлота были угрюмы, и странно - почти пусты.
             Он сказал кассирше:
             - Я от Розенбаума. Мне нужно в Кишинев. У меня мать больна.
             Она посмотрела на него удивленно-безразлично:
             - Билетов нет. Только после первого числа.
             У Даниила запрыгали губы - застрял! Мать ждет, а он тут болтается, как...
             Девушка смотрела на него и молчала.
             Он повернулся к выходу, и она сказала:
             - Знаете что, оставьте мне деньги. Если кто-нибудь сдаст билет, я вам его возьму.
             Согласны?
            Он заколебался - незнакомый человек... Денег было уже мало. Отправить ампулы проводницей, самому остаться. Заночевать на вокзале. Наташка пришлет телеграфом.
             Зайти к двоюродной сестре... но после позапрошлогодней драчки в Кишиневе с ее визжащим мужем... Билет... Вдруг она...
              Хотел было отказаться, но почему-то сказал - да.
              Вышел, нервничая, побродить-поездить.
             Искры троллейбусов казались угасающими следами фейерверка. Удушающая белесая мгла скрадывала пространство, вызывая ощущение пустоты. Скульптуры в Летнем саду были забиты в ящики. Холод и одиночество витали над ними.
             Нет. Уйти. Что может быть лучше плохой погоды. Нет очередей, можно зайти в Эрмитаж к сияющим в эту слякотную муть импрессионистам, успокоиться и согреться.
              Или в кино...
             Но нерешенность все-таки давила. Не ждалось. Поехал к зданию Аэрофлота. Мерз на улице, чтобы дать ей время, и стараясь не смотреть на посетителей - вдруг кто-то из них сдает. Не спрашивать же в нетерпении по-театральному - нет ли лишнего билетика.
             Фонари пробивались сквозь туман тусклой чередой лун. „Луна, как бледное пятно...“
             Чушь! Никакой луны не было.
            Он не выдержал и заскочил в кассовый зал, стараясь умерить походку. Если что - вокзал...
             Зал был также уныло-сер и малообитаем.
             - А я боялась, что вы опоздаете до закрытия.
             Билет был. Дрожь стала слабеть. Она взяла десятку. Можно было идти.
             Он потоптался на месте.
             - Как вас зовут?
             - Оля.
             - Вы очень красивы.
             - Спасибо.
             - Давайте сходим куда-нибудь...
             - Давайте, - просто сказала она. - Только вы подождите на улице.
             Туман пронизывал его, казалось, до костей, из носа капало. Чтобы унять дрожь, зашли в первое попавшееся кафе - это оказалась бульонная.
             Пошли в Кировский. Билетов - кто бы сомневался! - не было. Он сунулся в окошко администратора:
              - Я от Розенбаума. Два билета, пожалуйста.
              Администратор поднял к нему лицо, усмехнулся и дал пятый ряд.
              Давали „Травиату“. Пели красиво, но статичная постановка показалась скучной.
             Зато понравился буфет, потому что давали крендельки с кофе для дамы. Сам не ел, разглядывал ее и прикидывал да-нет. И был рад, что не один, а мог бы валяться на вокзале до утра.
             Потом провожал ее до однокомнатной квартиры на Луговой, там угощала чаем с финским апельсиновым джемом (откуда у финнов апельсины?). Понял, что очень голоден, хотелось ухлопать всю упаковку, но сдержался.
              Опасался, что спросит о семье, а он не сможет соврать или соврет неправдоподобно.
             Чтобы опередить все вопросы, старался больше говорить. Вспоминал о красоте Чукотки, где работал электриком (инженеры не требовались), чтобы заработать на кооператив, о том что в поселке на две с половиной тысячи мужиков приходилось едва ли шестьсот женщин, и как за них боролись и дрались. Рассказывал о первой институтской любви - знал, что это нравится женщинам.
              Но маскировка и мешала. Может поэтому он и проснулся среди ночи на раскладушке рядом с ее диванчиком. И она сразу же, как будто ждала, открыла глаза. Он протянул ей руку. Она дала свою. И снова заснул.
              Утром надо было в аэропорт. После чая с бутербродами взял сумку. В утреннем свете, в халатике, и без каблуков она показалась хрупкой и близкой. Он подошел, чтобы пожать ей руку на прощанье - мол, не обессудь, но как-то нечаянно они поцеловались. Губы были мягкими и теплыми...

             ...Мать не спасли.
             Уже со взрослой дочерью - спустя, спустя, спустя - и сыном школьником он приехал в Кишинев на могилу матери - повиниться, а затем повернуть на север, на Невский, к столь желанным ими белым ночам.
            Позвонил Розенбауму - автоматический женский голос ответил - такого номера не существует. Набрал Луговую - здесь такая не живет и при нас никогда не жила.
             Порылся еще в записной книжке - набрал Романа.
            - Слушаю, - прожурчало с той стороны. Это был его голос, несколько потускневший от времени.
            - Я от Розенбаума, - сказал Даниил. - Помните меня?
            - Я вас не понимаю, - буркнул собеседник и положил трубку.
           За время его отсутствия старая записная книжка обезлюдела. Ее можно было без сожаления выбрасывать в канал.
            ...Разбрасывать камни и складывать камни...
            ...Обнимать и уклоняться от объятий...
            ...Восходит солнце, и заходит, и спешит к месту своему...
            Но что-то внутри упрямо сопротивлялось. Ему нужно было то, его время. То тепло. Те люди.
            Время золотое...
                                                                                                        ©М.Корешковский 

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                            ВОЗВРАТ