ВОЗВРАТ                        


Июль 2011, №7     

Театральная Гостиная________      
Борис Клейн        

ДВА ИНТЕРВЬЮ ОБ ОПЕРЕ                                               

                                                               Интервью
второе                    Начало - РГ №6 2011г.                   

 

               Дело нешуточное: нидерландская труппа впервые заказала русскому композитору Александру Раскатову «перевод на язык музыки знаменитой булгаковской притчи». В июне 2010 года в Амстердаме прошла премьера новой оперы «Собачье сердце». А уже в ноябре она была поставлена на сцене лондонского театра «Колизей».
                Вот что рассказал в своем интервью Би-би-си сам А.Раскатов.
             
 Он родился в 1953 году. Профессиональное становление пришлось на 70-е годы застоя и глухой внутренней оппозиции. Духовное родство ощущал и со своими великими предшественниками, Прокофьевым и Шостаковичем, и с опальными современниками. По просьбе вдовы композитора Альфреда Шнитке, Раскатов завершил его незаконченную Девятую симфонию.
   Почему он уехал в 1994 году из России? Раньше, при удушливой коммунистической цензуре, все же была возможность писать - пусть и в стол. Удавалось обеспечивать прожиточный минимум, скажем, музыкой к кино. А затем все рухнуло: «Никакого творческого ренессанса мы, увы, не наблюдали, несмотря на все появившиеся свободы. Свобода стала означать безразличие».
                И вот он принимает предложение от немецкого издательства приехать. Начинается зарубежное бытие. «Главное, ради чего я здесь - мне хотелось развития, мне хотелось писать дальше и сохранить свой композиторский статус. Хотя и сделать это оказалось безумно трудно».
              
 Но он не только сохранил свой статус - с первой же сочиненной оперой к нему пришла мировая известность.
                В повести Михаила Булгакова “Собачье сердце он нашел идеальную литературную основу. На то есть причины. После десятилетий запрета, это произведение вызвало повышенный интерес россиян. В нем оказались глубинные смыслы, оно загадочно и многозначно.
         
     На первый взгляд, происходящее смешно. Знаменитый профессор-хирург Преображенский занимается в нэповской Москве прибыльными операциями по омоложению стареющих ловеласов (включая и сластолюбивых партийных боссов).
             
 Как бы пародируя официальную возню с созданием «нового человека», этот профессор в 1925 году самонадеянно ставит опыт по евгенике - «улучшению человеческой породы». Он хирургическим путем соединяет бродячего пса Шарика с убитым в драке люмпен-пролетарием.
  
              C этого момента ситуация быстро осложняется. В его квартире поселяется монстр Шариков, соединивший в себе худшие черты собаки и человека. Его всячески поддерживает идейный партбюрократ, председатель домового комитета Швондер.
  
  Не зная, как иначе избавиться от пса-мутанта, доносчика, алкоголика и демагога, искусный хирург, с помощью своего ученика, доктора Борменталя, насильственно возвращает мерзкого гомункулуса в первобытное состояние. Усмиренный пес снова находит приют в профессорской квартире.
                Как отмечает А.Раскатов, вдруг ему стало очевидно, что вовсе не обязательно один из главных персонажей (Преображенский) благороден, а другой (Шариков) - сволочь. «На человека, который может дать жизнь другому, а потом также ее и отнять, можно посмотреть двояко. Ведь Шариков, коль скоро он уже произведен на свет, имеет право и на имя, и на фамилию и даже на невесту».
                Свойство великой прозы - что она не только допускает множество истолкований, но как бы постоянно приглашает к новому осмыслению.
                 Мне подумалось, каким рисковым человеком был сам Михаил Афанасьевич. Ведь к своей неопубликованной повести (ее пропустили в печать лишь в 1987г.) он открыл в Москве доступ весьма широким литературным кругам, организуя многолюдные авторские чтения.
                 Судя по тайному чекистскому досье Булгакова (теперь опубликованному в журнале “Новый мир»), на каждом из этих сборищ 1925 года присутствовали секретные информаторы. По их донесениям, «Собачье сердце» представляло собою откровенно антисоветское произведение. Когда автор читал его вслух, в особо крамольных местах разные люди (поименованные в доносах) шумно аплодировали, гоготали, и т.п.
               
 Что поразительно, однако: булгаковских чтений не запретили; рукопись повести лишь в мае 1926 изъяли при обыске у автора, притом, самого его не арестовали.
                Где причина далеко зашедшей «терпимости» советских органов? Тайные информации, без сомнения, оперативно поступали на самый верх. Значит, оттуда не было дано команды немедленно пресечь.
                 Возможно, Сталин воспользовался талантливой сатирой, хотя и явно антисоветской по характеру, в своих коварных расчетах и тактических целях. Он мог усмотреть в ней один из инструментов по дискредитации уже мешавшего ему, человеческого материала 20-х годов. Эту эпоху он хотел полностью выдавить. Ужесточая диктатуру, тиран обрекал на гибель не каких-то одиночных вражеских подголосков, а всех вместе типажей, так ярко показанных в повести.
      Гибель ждала и идейного догматика Швондера, и несогласных на партийных верхах, и бесполезных теперь нэпманов; вместе с уродом Шариковым, весьма вероятно, пойдут под нож его высоколобый мучитель Преображенский, доктор Борменталь (немецкая фамилия) и т.д.
                В общем, исподволь готовилась акция большой «расчистки” для прихода кровавой сталинской опричнины 30-х.
                 Зловещее предсказание не услышали своевременно - или, быть может, не захотели осознать? Об этом еще будут думать.
                 Как считает композитор А.Раскатов, он во всем следует духу булгаковской прозы: «Там (в опере) есть и саркастические, короткие фразы, определяющие Шарикова, есть аллюзии на революционную музыку того времени”. На сцене как будто два оркестра: один военный, духовые инструменты, другой - балалайки, «всяческий фольклор». Нужно было показать весь этот абсурдистский мир, дать ощущение кошмарного сна.
            
   Но он круто изменил конец повести: «У Булгакова happy end” - сидит умиротворенная, довольная собачка… Я придумал конец совершенно иной… Мир полон шариковых, один за другим появляются его клоны, и в конце - не знаю, есть ли еще такая опера - все они хором ревут и лают в мегафоны. Эти бегающие собаки готовы сожрать нас всех - сожрать культуру и интеллект человека. И это кажется мне актуальным не только для России - это проблема общая”.
                 Тут мы переходим к оригинальному сценическому решению. Его придумал режиссер и амстердамской, и лондонской постановки Саймон Макберни. У него использованы современные средства видеопроекции, меняющийся наклон сцены, мегафоны и кукольники с марионеткой.
                 Выступая перед журналистами, Макберни подчеркивал, что для него главное было - следовать музыке. «…А музыка, - говорил он, - в данном случае совершенно великолепная. Саша Раскатов рос в Советской России и впитал в себя всю музыку той поры… просто все пропитано этими вездесущими советскими гимнами… И я понял: чтобы сделать оперу, нужно просто идти за музыкой… и она сама подскажет тебе, что чувствуют герои, как они взаимодействуют друг с другом».
                В «Собачьем сердце», разумеется, должна быть собака. Как поступить - использовать настоящего пса? Или это будет человек, изображающий собаку? В итоге, рассказал режиссер, он сделал эскизы, на основе которых построили куклу - она сконструирована как бы из мусора, из груды ненужного тряпья. Не только ново, но и символично…
               К сожалению, у меня не было возможности по достоинству оценить заслуги композитора, усилия сценографа, художников, вообще уровень того спектакля, потому что для этого мало располагать текстами и фотоснимками. А на большее я пока рассчитывать не мог. Полагаясь же на оценки только «заинтересованных лиц», рискуешь впасть в односторонность.
В такой ситуации и один независимый наблюдатель, если он пишет со знанием дела, профессионально, дает возможность что-то полнее себе представить, увидеть неожиданные аспекты события.
                Вот почему я обращусь к аналитическому обзору музыкального критика Джорджа Холла (George Hall), составленному по свежим впечатлениям от постановки в Лондоне оперы “Собачье сердце. Обзор помещен в авторитетном журнале “Opera News” (февраль 2011, с.51-52).
  
 Холл знаком с прославленным творением русского писателя, понимает его большое художественное и социальное значение: «Разочарованный ходом советского эксперимента, Булгаков написал «Собачье сердце» как сатиру и предостережение…Булгаковская атака на природу человека, на практические (а не только в теории) последствия коммунизма, на саму сущность пролетариата предпринята с мрачной силой, она проницающая и сокрушительная».
                Заслугу исключительно умелого автора оперного либретто (Ч.Мадзони) критик видит в том, что тому удалось передать самую суть повести. Как результат, получилась идеальная основа для оперы в стиле комедии-гротеска. Напоминая чем-то «Нос» Шостаковича, она, однако должна бы стать большей по масштабу, более серьезной по замыслу.
              
 Как сделал вывод критик, все в постановке режиссера Макберни было хорошо продумано, современно, и многое оригинально. Демонстрировались проекции изображений на темы из российской истории. Великолепны были декорации и костюмы, с точностью передающие эпоху, местность, обстановку. Выше всяких похвал работа кукольников, которые и ранее показали себя с самой хорошей стороны в продукции оперы Пуччини, на сцене Метрополитен.
     
           Здесь в их задачу входило «материализовать» собаку Шарика, которого, по сценарию, хирург Филип Филиппович Преображенский подобрал на одной из московских улиц.
               Пес «представлен» на сцене двумя певцами. Его «приятный голос» озвучен лирическим контр-тенором, а “неприятный транслирует через мегафон сопрано Елена Васильева. Когда собачье имя меняется на «Шариков», и он становится получеловеком, образ перевоплощается в другого тенора. Виртуозные вокальные данные и физические возможности артиста использованы в полной мере, чтобы одновременно привлекать и отталкивать.
            Басовая партия Преображенского исполнена превосходно: вальяжный, аристократически-утонченный хирург выступает в ореоле своего неоспоримого авторитета. Роль председателя домового комитета Швондера, нагло притязающего на профессорскую квартиру, но потерпевшего фиаско, также сыграна блистательно. На высоте был и дирижер Уолкер, уверенно обеспечивавший музыкальную сторону представления.
                 В общем, пишет критик, этот вечер был близок к величию, и, наверное, достиг бы его… если бы не музыка. Далее без обиняков: “К сожалению, Раскатов оказался неспособным подняться до тех амбиций и уровня, которых требовало это произведение - оно заслуживало пера Шостаковича”.
                 Что об этом композиторе, в сущности, известно? Уроженец Москвы, 57-летний Раскатов учился у Тихона Хренникова. Пока не была поставлена его первая опера, о нем слышали только как о профессионале, завершившем Девятую симфонию Шнитке.
               
 Утверждают, с его собственных слов, что он испытывает влияние позднего Стравинского. Но в этом сравнении недостает убедительности. В его сочинениях нет того качества музыкальной идеи, которое ставит великого предшественника на совершенно особое место.
                  Музыку в этой опере едва ли можно считать чем-то большим, нежели энергичным аккомпанементом к драме. Периодически слышатся атмосферические инструментально-звуковые эффекты, но они одномоментны, им явно недостает цельности, сложности, требуемой от композитора для раскрытия такой темы.
                 «И это срам (а shame) - негодует Холл - потому что все остальное в постановке было первоклассным, и вечер, зрелищно и интеллектуально, был потрясающим”.
                 Нечасто возникает подобная коллизия в театральном мире.
Претендовать на роль «арбитра» в таком состязании высокого вкуса мне невозможно. Но некоторые мысли в этой связи позволю себе высказать.
               
Как уже отмечалось, режиссер-постановщик «Собачьего сердца» С.Макберни, сценические решения которого приняты критикой полностью, настаивает, что он лично черпал вдохновение в музыке Раскатова - по его мнению, «невероятно мощной, образной». Отделить музыкальную основу от ее сценического воплощения, при таком категоричном признании, особенно нелегко.
               
Тем более, когда выявляется фактор успеха у аудитории. Западная публика восприняла представление с обостренным интересом. Стремясь объяснить этот феномен, мы должны еще раз вернуться к повести Михаила Булгакова. Это ведь в первую очередь триумф его великой сатиры. Но и создатели спектакля, все вместе, добились желаемого ими: выстроили на этой основе нечто новое.
                 Еще один примечательный факт: вскоре планируется премьера того же спектакля в Мариинском театре. Если за короткий срок сочинение ставится в трех европейских странах, трудно говорить о неудаче композитора.
                 Но мне думается, пришла пора поднять вопрос о пределах самого оперного жанра.
                 В самом сжатом виде оперу определяют как форму драмы, в которой вокальная и инструментальная музыка используются, чтобы раскрыть ее сюжет. Но нередко затушевывается «элитистский аспект» этого вида искусства, который не вышел прямо из народа, а был придуман интеллектуалами позднего Ренессанса во Флоренции. Те, в свою очередь, попытались воспроизвести техники античной греческой драмы.
               
Прошли века, и оперную музыку стали воспринимать по преимуществу как романтическую. Это тоже был запрос элиты, только другой, и ее вкус стал главным для общества ХIХ века. Следующее столетие, расширяя состав аудитории, открыло дорогу новым настроям и запросам. А теперь вообще можно ставить все, что угодно.
                
  Но стоит ли по-старинке именовать оперой то, что имеет все меньше общего с ней?
Если, допустим, на сцене не соблюдаются традиционные условия «соглашения», как бы заключаемого между артистами и слушателями - не исполняются оркестровые увертюры, не звучат лирические и героические арии, отсутствуют любовные и комические дуэты, напевные мелодии напрочь вытеснены речитативом и т.п. - то мы, быть может, посещаем «не в то место».
              
  Это совершенно не значит, что музыкальные представления типа «Собачьего сердца», сопровождаемые трюками радиотехников, кинопроекциями, показами марионеток и т.п., не должны занимать места на театральных подмостках - напротив, растущий интерес к ним вполне оправдан. Только называть их следовало бы, по-моему, иначе.
              
Один из признанных лидеров современного авангарда композитор Сергей Слонимский создал оперу «Мастер и Маргарита», но он же пишет и дерзкие музыкальные драмы, смело экспериментирует в других жанрах.
                
Общественный интерес, на мой взгляд, требует сохранения жанра классической оперы во всех его компонентах. В культуре нужно дорожить хорошей привычкой. Что до авангардистских проб, то пусть их станет больше, но если новые творцы хотят подлинного признания, то пусть придумают своим опусам другие названия.
                  В конце концов, публика всегда имела право знать, куда ее приглашают, что именно хотят показать.
                                                                                                                      ©Б.Клейн
НАЧАЛО                                                                                                                                                                        
             ВОЗВРАТ

      Предыдущие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделах "История"                                                            "Литературоведение", "Биографические очерки"