|
|
Объяснительная
Лет с десяти я
разыскивала пособия,
как "делать стихи".
Хотелось бы сразу
все знать
- и сжать
время. Путеводителей
почти не было, но
один из них
Маяковского (о
Бродском еще мы не
слышали), или даже
ремарка талантливого
автора в смежной
области, или сам
яркий литпример
могли стать
мастер-классом: все
начинающие нуждаются
в учителе (учения -
мало).
Чтобы быть и
остаться поэтом,
нужно овладеть
тончайшим, сотканным
из воздуха, но в то
же время предметным
ремеслом - постичь
то, как НЕ делать
стихи и, загнав это
крепко в подкорку,
забыть навсегда,
чтобы пользоваться
подсознательно,
механически. Повезло
мне рано увидеть:
есть два пути.
Изучить едва ли не
все по твоей
дисциплине - или
искусственно жить
под стеклянным
колпаком, избегая
чужие опусы. Второе
юности ближе,
поскольку сохраняет
свежую раскованность
и самобытность. Но
зрелость заставит
переметнуться в
начало, убедившись,
что грех - писать
просто, так как всю
многоплановость
жизни можно выразить
только полутонами,
многоголосой
перекличкой, боковым
зрением. Так зачем
терять время?
В
итоге поэт - а я
подразумеваю, что
эти записки
интересуют лишь
претендующего на
Настоящее - обязан
знать изнутри все
искусства. Не быть
информированным - и
даже избегать
телефонно-книжных
навязываний, - но
камертонно слышать;
видеть тончайшие
переливы; раздробить,
пусть сперва
принудительно,
привычные спектры и
гаммы, ведь потом
эта школа станет
органичной и
незаметной, как
дыхание.
Деформируется и оно:
постоянный настрой
на ритм и размер
сделает дыхание
прерывистым, часто
поверхностным, с
неравномерными,
почти обморочными
паузами. Получится -
в ущерб жизни,
здоровью, но
Настоящему пишущему
(говорю я лишь о
стихах) претит спорт.
Жизнь, отданная
поэзии, немедленно
начинает диктовать
свои законы, им
бессмысленно
сопротивляться, так
как существует некий
тайный баланс во
всем, навязанная
гармония, и нужно
принять аксиомы.
Конечно, реальность
и творчество
несовместимы:
включаются
поочередно, так, как
щелчком переходишь с
языка на язык. Автор
должен быть слишком
вменяемым, тем более,
что он копит
фантазии
исключительно для
стихов, и на жизнь
их не остается. Поэт
двупол, нередко
бисексуален (единство
противоположностей),
но половая энергия
легко
трансформируется в
творческую, приводя
к полной замкнутости
и даже к
отшельничеству, а
сутки в работе -
резиновы. Неизменно
темпераментный автор
может потом
удивиться, что всю
жизнь провел в
воздержании, почти
непрерывной
медитации, а по сути
- молитвах, и
странно ему ходить в
церковь любой
конфессии, ведь он
общается напрямую со
всевышним, с
универсумом, без
суеты и посредников.
По-человечески он не
может уже быть
романтиком (так как
трезв, повторю,
абсолютно), но
наивное восхищение
философа остается до
смерти.
Поэт кристально
сознателен (в запоях
он - не поэт).
Личность, крепче
иных стоящая на
ногах и избегающая в
итоге любых внешних
покушений на разум
уже потому, что для
полного
проникновения в
творчество нужно
сначала максимально,
небывало и
сверхчеловечески
сконцентрироваться,
а потом уж мгновенно
расслабиться для
того, чтобы слышать
диктовку, часто
дословную и не
позволяющую
метнуться вправо и
влево. Любой скачок,
мельчайшее колебание
будут заметны
читателю, как фальшь
при игре и диссонанс
в партитуре. Если
гений сродни безумцу
(а пишущий стихи и "добровольно"
перечеркивающий
земную жизнь - извращенец,
нонсенс), то у
каждого талантливого
стихотворца есть
гениальные
приближения к той
свободе, когда он
максимально
подневолен и издает
божественные
сочетания и переливы.
Тяга к ним
физиологична и
держит автора в
рабстве; не ищите
здесь противоречий,
просто "да" и "нет"
имеют массу оттенков.
Гениев в поэзии на
поколение обычно не
больше двух, и мы
говорим - о талантах.
Которые априори,
повторюсь, аскетичны,
трезвы, адекватны и собраны
перед ударом, но
ведут постоянно две
жизни, не впадая в
шизофрению и отдавая
земные долги
реальности
машинально, чаще
бездумно. Инертность
существования.
Мы говорим об учебе,
она любит повторы.
Простите
тенденциозность:
лишь сочувствие
собрату-сестре по
перу вынуждает меня
сокращать наш
извилистый,
мозолистый,
абсолютно
мученический путь
неверия в себя - в
эпоху Толпы: дураков,
дорог, графоманов.
Постарайся также чем
раньше, тем лучше
получить
представление о
языках разных групп,
старых и новых: всю
жизнь тебе придется
сравнивать,
пользоваться общими
древесными корнями,
и твоя задача не
развязать язык или
не отрываться от
словаря ради чтения,
а почувствовать вкус
языка, провести
параллели, причем
как между человечьим
наречьем, так
звериным и птичьим.
Между речью - и
нотной грамотой.
Тишиной, которая для
тебя будет главной
рабочей ценностью -
и несмолкаемым
внутренним голосом,
так как пишем мы под
диктовку. Чем раньше
отбросишь амбиции и
признаешь, что ты
являешься только
антенной,
передатчиком,
который ты очень
точно настраиваешь,
но и то по второй,
невидимой половине -
тем скорей ты
приступишь к труду.
Расскажу тебе, как
это сделать, так как
не существует иного
пути, и всякий
земной творец
проходит этой
дорогой, включая
любых медитирующих
или счетчиков,
перемножающих в уме
огромные числа: ты у
всех прочтешь про "антенну".
Самое сложное - это
наконец услышать гул
того главного
энергетического
столпа, к которому
ты прислоняешься
словом и которому
вторишь. Но вода
точит камень, и если
ты уже не можешь не
писать стихи, это
чтение - для тебя.
Не отказывайся от
рифмы, как и ото
всего, что обогатит
стихи. Интересней
всего рифмы
внутренние - в самой
строке, ассонансные;
дублирующиеся, а не
повторяющиеся; и
ведущие перекличку
через несколько
строк. Чем богаче
рифма, тем
насыщенней
восприятие, но
главным темам о
смерти, концлагере,
страданиях близкого
чужда сложная рифма:
все четко, гулко и
сдержанно.
Возвышенно просто,
как лаконична
трагедия. Одна
погибавшая от рака
поэтесса-меломанка говорила
мне перед смертью,
что не переносит
звуков музыки. Когда
обрушивается беда, я
тоже бегу в тишину -
вероятно, не личное.
Боткин просил,
умирая, музыки "ясной":
сложная - утомляла.
Глагольная рифма,
напротив, почти что
недопустима, как и
избитая, снижающая
уровень накала и
силу мысли. Никогда
не рифмуй по примеру
бы - быть,
но вполне правомерно,
хотя и не нужно,
быть - бы. Если
слог вылезает за
строчку, то это
маневр, и он требует
оправдания. Исхожу
из читательского
восприятия, как
писались античные
драмы, - потому это
правила.
Прочти пару раз
словарь рифм - чтобы
больше не
возвращаться, но
знать, как фальшиво
устроены столбики.
Маяковский не зря
часами вышагивал
рифму на граните
залива: твои главные
ведущие - это водный
прилив и отлив (если
слышишь, то - крови),
твое собственное
дыхание и то, чем
природа перебивает
снаружи твой голос.
Упражняйся всю жизнь
в рифмах типа
колокол - молоко
лакал, изучай
рифмы Асеева,
Вознесенского,
иногда, например,
Ахмадулиной: в этой
области нужно знать
ВСЁ - хотя бы чтоб
не повторяться.
Наработав ногу и
голос,
навыхаживавшись - и
наупражнявшись в
произнесении вслух
(а читать стихи
нужно глазами, себе,
читателю, залу, и
все дает разное эхо!),
переключись на
верлибры. Отыщи
классику жанра:
принудительно-временный
отказ от рифмы
дисциплинирует,
выжимает из строчек
"воду", притянет к
логике и не дает
расслабляться.
Верлибр - суровая
школа. Поднаторев,
переходи к белому
стиху, соблюдающему
ритм и строчность,
но долго на нем не
задерживайся, так
как он рукоделен, а
чаще всего и фальшив.
Берегись переводов,
подстрочников.
Разумеется, никогда
не трудись в смежных
жанрах: стать
текстовиком - это
гибель, журналистом
- полезно лишь в
зрелости.
Освоив аллитерации,
считай, что ты уже в
музыке. Овладев
полифонией, ты
откроешь
пространство. Еще
немного - и
перестанешь думать о
рифме, так как она
существует именно
для того, чтобы о
ней забыть, ее
ощущая, как рамки
стихотворения.
Перечитай это
правило... Оно для
тебя будет базисным.
Если ж не понял, о
чем идет речь, то
уходи из поэзии. Как
в любой области, она
требует
профессионализма -
как развития божьего
дара. А если глух,
то честней и
полезней убраться из
оперы, пробовать
силы... в
художествах. Каждый
талантлив в своем,
не трать время на
чуждое.
Без симфонизма стих
невозможен. Как
музыканту, тебе
придется освоить
моно-звучание, дуэт
(углубленно - и
диалог),
многоголосие,
диссонансы и их
возможности, мощную
полифонию. От
Шостаковича-Шнитке -
до европейских
глубин и обратно, от
африканской
пульсации -
желательно в дальнее
будущее. Одноцветная
мысль померкнет, не
дождавшись прочтения.
Нет одноцветного
чувства.
На протяжении жизни
выискивай и копируй
любые размеры.
Стихами становятся
наши лучшие
упражнения, не
пренебрегай этой
практикой. Правы
Брюсов, Бунин да
Маркес, продуктивней
работа с утра и
потом уже ночью, ты
быстро привыкнешь
начинать день со
стихов, так как это
молитвы. Но не
переводи стихи в
ремесло, ведь поэзия
- это наука, но
нерукотворная.
Берегись так и
остаться
экспериментатором
Брюсовым. Стих
засохнет и охладеет.
Опасайся и обратного:
учись чувствовать
грань, когда свобода
льющегося стиха
перетечет в
графоманство!
Пишется легко до
четкого, но тоньше
паутины, предела;
порадуйся милой
естественности и
прерви ее нарочито.
Не учи официальных
размеров, они вяжут
руки. Достаточно
отличать ямб по
строчке Пушкина,
гекзаметр - по
Гомеру, так далее.
Самый верный размер
подскажет природа,
особенно океан. Но и
размер растекается в
музыке, перестает
замечаться, как
рифма. Ритм -
остается, он вечен.
Акцентам учись у
дождя. Краткости -
но и повторам.
Не печалься, если
твоего дыхания пока
что хватает лишь на
короткие стихи:
впоследствии
удлинятся. Создавай
искусственно циклы,
потом они станут
поэмой. Хайку и
танки - раздел
обязательной школы.
Попробуй себя пару
раз в венке сонетов,
чтобы видеть, как
это построено.
Дисциплинирует. Но
постепено отводи
себя от всего
искусственного, так
как суть твоя -
главное. Вылущивай
личность,
своеобразие. Самое
священное, но
послушно развиваемое
- интуиция. Это твой
камертон. Ее можно
считать атавизмом,
но как жизненно
важный орган. Не
успеешь заметить,
как интуиция начнет
диктовать тебе в
жизни, помимо
искусства. Слушай
только себя,
наивозможно глубже.
Чужие советы полезны,
чтоб утвердиться в
своем. Никогда не
меняй строк в угоду
читателям и даже
учителям, если
внутренний голос
сопротивляется!
Последних ты
перерастешь, это
будет болезненно.
Снисходительно помни,
что вкус с возрастом
каменеет. Так же
глохнешь к будущему
ты сам.
Осторожно переходи
на прозу.
Обязательно пробуй
себя в драме (но не
в сценариях!).
Последи, не огрубит
ли твою поэзию проза.
В ней больше "воды",
а стих не имеет
права провисать, как
и оперный голос: чем
больше нюансов и
переливов вмещается
в строчку и такт,
тем богаче смысл и
тем твое слово
сильней! Учись не
оставлять пробелов.
Позже тебе помогут
различные смысловые
оттенки слова и
ассоциации с ним:
полифония звука
сочетается с
симфоничностью
смысла, чувств,
цвета. Величайшие
стихи на русском (из
коротких, как у
Тарковского или
Хлебникова) вмещают
несколько
философских течений,
в том числе
новаторских,
формируемых в
будущем. Поэзия
непревзойдена
другими искусствами
или наукой, так как
содержит все - и
летит далеко впереди.
5.
О языке подробней
Начни как можно
раньше читать на
старославянском, но
глубоко не вникай,
чтобы там не
задерживаться. Как
параллельный пример
- абсолютно
необходимо знать
изнутри русские
частушки, запевы,
максимально фольклор,
но этот опыт заразен,
как затянувшееся
подражание таким
самобытным поэтам,
как Цветаева,
Мандельштам,
Маяковский: они ни с
кем не сливаются, в
принципе неповторимы.
- Я беру примеры с
поверхности.
Не пришлось одолеть
древнегреческий -
обязательно знай
латынь, она даст
понимание не только
романской группы, но
общей истории и
взросления общества
(а также его
оглупления). Изучи,
насколько возможно,
основные европейские
языки, хотя бы чтобы
читать. Немецкая
логика и
сдержанность,
английские перезвоны,
французская
одурманивающая
тягучесть,
итальянская опера (в
данном случае
достаточно и латыни,
если Дант для тебя -
в переводе) - это
твой базис.
Всенепременно читай
на испанском, так
как Лорка не просто
вне времени, а
далеко впереди него.
Испанский в поэзии -
к сожалению, русский
подстрочник.
Поскольку тебе
полагается
прочитывать минимум
пару толстых книг в
день на протяжении
жизни, а желательно
пять, то не пугайся
программы: языки
запомнятся сами.
Одолей скорочтение,
оно будет нужно для
прозы и справочной
макулатуры: лишнего
времени нет!
Наискосок
пролистываются все
газеты, журналы. Но
не забудь, что тебе
вредна информация,
ты должен быть
энциклопедистом - а
не телефонной
книжкой: я не думаю,
что память резинова;
одно обучение всегда
идет в ущерб другому,
не перепутай по
важности.
Конечно, нельзя без
иврита, а мне -
ремарка - мешает
незнание арабского,
да и других языков.
Твое главное чтение
- толковые словари
всех времен и мастей,
энциклопедии (не
только литературные),
словари диалектные
и всевозможные.
Почему? Текст можно
наполнить
искусственно. Не
только настоящее
произведение богато
по лексикону - но и
мощный словарный
запас расширяет
границы стиха,
углубив содержание.
Бродским
рекомендован нам
основной список для
чтения; начинай с
эссеистики Бродского.
Я читала всех
классиков собраниями
сочинений, но
напрасно потратила
время на французов и
англичан, так же,
впрочем, как и на
Ленина...
6.
Кругозор с
одиночеством
Путешествовать нужно
не только вовнутрь,
но и обзорно снаружи.
Реки сравнивают с
венами, волосы с
травой, это верно -
но мало. Учись
сравнивать народы и
страны, развивать
память на детали,
постоянно записывать
строчки - образы,
рифмы. Мне повезло,
десять зрелых лет
выпало на
отшельничество -
практически без
языка, без людей. И
я знаю, как бесценна
эта невыносимая
одиночка для
авторства. Поэту
желают несчастья,
невзаимной любви и
потерь. Жутковато,
но честно.
Никогда не сжигай
негасимое. Это
бессмысленно, тем
более, что сам автор
не слышит себя.
Пусть написанное
хранится, оно никому
не мешает, так как
каждый занят собой.
Записывай строчки:
отмахнувшись, потом
потратишь больше
нервов, времени, сил,
вспоминая - и себя
проклиная. Как ребенку,
нельзя дать строке
не родиться. Как
трава сквозь асфальт,
она распнет и тебя
бамбуковой пыткой.
Извини за пример, но
однажды я была
вынуждена записать строчку...
чернилами в паспорте,
за что запросто арестовывали
в СССР. Наверное,
была слабая строчка,
но ей видней, когда
поднимает тебя с
постели сквозь сон,
с температурой сорок
или во время оргазма
- то есть и смерти.
Крайне важен контакт
с современниками.
Насколько полезней
тянуться - чем
тащить за собой!
Пусть воруют твои же
строки, с поэзии не
убудет. Лишь бы
слышен был чей-то
голос, желательно,
чтобы талантливый.
Это Цветаева рано
поняла, что можно
дружить с
персонажами. А если
поздно - то с кем?..
Пусть бы кто
объяснил начинающему,
что в его силе воли
- создавать другую
реальность. Я
сказала, писатель -
трезв: он сам себе
врач (дневниками
залечиваются
подростковые обиды).
Писателю претят
спорт и здоровье;
когда Хемингуэйя
приглаживали под
общую гребенку
электрошоком, это
было заведомо в
ущерб его дару: или
бери высоту
метафизики - или
физическую. Поэт
знает, о чем я.
Обездушенный Хем
предпочел покончить
с собой.
Пушкин мал,
простодушен, во всем
подражателен и не
слишком умен. Убога
Ахматова, ведь
поэзия -
нерукотворна!
Гениален раскованный
Лермонтов - и, в
одной связке,
Цветаева. Научись
подниматься на
цыпочки, чтобы это
услышать. Стихи
сделать нельзя, как
и способ жизни,
дыхание, прилив и
отлив, но - от
отрицания - к истине
можно приблизиться.
Языки и народы
уходят; стихи
исчезают, но энергию
их, квинтэссенцию,
бог зачем-то хранит.
Для подпитки других
- и для перевода в
иной вид энергии,
как хотелось бы
верить.
©Л.Володимерова
|
|
|