...Я хочу написать о своем деле не как начетчик, а как практик. Никакого научного значения моя статья не имеет. Я пишу о своей работе, которая, по моим наблюдениям и по убеждению, в основном мало чем отличается от работы других профессионалов-поэтов.
    Еще раз очень решительно оговариваюсь: я не даю никаких правил для того, чтобы человек стал поэтом, чтобы он писал стихи. Таких правил вообще нет. Поэтом называется человек, который именно и создает эти самые поэтические правила.
      В сотый раз привожу мой надоевший пример-аналогию:
   Математик - это человек, который создает, дополняет, развивает математические правила, человек, который вносит новое в математическое знание. Человек, впервые формулировавший, что "два и два четыре" - великий математик, если даже он получил эту истину из складывания двух окурков с двумя окурками. Все дальнейшие люди, хотя бы они складывали неизмеримо большие вещи, например, паровоз с паровозом, - все эти люди - не математики. Это утверждение отнюдь не умаляет труда человека, складывающего паровозы. Его работа в дни транспортной разрухи может быть в сотни раз ценнее голой арифметической истины. Но не надо отчетность по ремонту паровозов посылать в математическое общество и требовать, чтоб она рассматривалась нарядe с геометрией Лобачевского. Это взбесит плановую комиссию, озадачит математиков, поставит в тупик тарификаторов.
    Мне скажут, что я ломлюсь в открытые двери, что это ясно и так. Ничего подобного. 80% рифмованного вздора печатается нашими редакциями только потому, что редактора или не имеют никакого представления о предыдущей поэзии, или не знают, для чего поэзия нужна, Редактора знают только "мне нравится" или "не нравится", забывая, что и вкус можно и надо развивать. Почти все редактора жаловались мне, что они не умеют возвращать стихотворные рукописи, не знают, что сказать при этом.
    Грамотный редактор должен был бы сказать поэту: "Ваши стихи очень правильны, они составлены по третьему изданию руководства к стихосложению М. Бродовского (Шенгели, Греча и т. д.), все ваши рифмы - испытанные рифмы, давно имеющиеся в полном словаре русских рифм Н. Абрамова. Так как хороших новых стихов у меня сейчас нет, я охотно возьму ваши, оплатив их, как труд квалифицированного переписчика, по три рубля при условии представления трех копий".
    Поэту нечем будет крыть. Поэт или бросит писать, или подойдет к стихам как к делу, требующему большего труда. Во всяком случае, поэт бросит заноситься перед работающим хроникером, у которого хотя бы новые происшествия имеются на его три рубля за заметку. Ведь хроникер штаны рвет по скандалам и пожарам, а такой поэт только слюни расходует на перелистывание страниц.
     Во имя поднятия поэтической квалификации, во имя расцвета поэзии в будущем, надо бросить выделение этого самого легкого дела из остальных видов человеческого труда.
    Оговариваюсь: создание правил - это не есть сама по себе цель поэзии, иначе поэт выродится в схоласта, упражняющегося в составлении правил для несуществующих или ненужных вещей и положений.
     Положения, требующие формулирования, требующие правил, - выдвигает жизнь.
    Например: революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты; расслабленный интеллигентский язычишко с его выхолощенными словами: "идеал", "принципы справедливости", "божественное начало", "трансцендентальный лик Христа и Антихриста" - все эти речи, шопотком произносимые в ресторанах, - смяты. Это - новая стихия языка. Как его сделать поэтическим? Старые правила с "грезами, розами" и александрийским стихом не годятся. Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров?
Плюнуть на революцию во имя ямбов?

                                                       Мы стали злыми и покорными,
                                                       Нам не уйти.
                                                       Уже развел руками черными
                                                       Викжель пути.
                                                                                  (3.Гиппиус)

    Нет! Безнадежно складывать в 4-стопный амфибрахий, придуманный для шопотка, распирающий грохот революции!

                                                       Герои, скитальцы морей, альбатросы,
                                                       Застольные гости громовых пиров,
                                                       Орлиное племя, матросы, матросы,
                                                       Вам песнь огневая рубиновых слов.
                                                                                  (Кириллов)

       Нет!
       Сразу дать все права гражданства новому языку:
выкрику - вместо напева, грохоту барабана - вместо колыбельной песни:

                                                       Революционный держите шаг!
                                                                                  (Блок)
                                                       Разворачивайтесь в марше!
                                                                           (Маяковский)

     Мало того, чтоб давались образцы нового стиха, правила действия словом на толпы революции, - надо, чтоб расчет этого действия строился на максимальную помощь своему классу.
     Мало сказать, что "неугомонный не дремлет враг" (Блок). Надо точно указать или хотя бы дать безошибочно представить фигуру этого врага.
     Мало, чтоб разворачивались в марше. Надо, чтоб разворачивались по всем правилам уличного боя, отбирая телеграф, банки, арсеналы в руки восстающих рабочих.
      Отсюда:
                                                      Ешь ананасы,
                                                      Рябчиков жуй,
                                                      День твой последний приходит, буржуй...
                                                                            (Маяковский)

     Едва ли такой стих узаконила бы классическая поэзия. Греч в 1820 г. не знал частушек, но если бы он их знал, он написал бы о них, наверное, так же, как о народном стихосложении, - презрительно: "Сии стихи не знают ни стоп, ни созвучий".
     Но эти строки усыновила петербургская улица. На досуге критики могут поразбираться, на основании каких правил все это сделано.
   Новизна в поэтическом произведении обязательна. Материал слов, словесных сочетаний, попадающийся поэту, должен быть переработан. Если для делания стиха пошел старый словесный лом, он должен быть в строгом соответствии с количеством нового материала. От количества и качества этого нового будет зависеть - годен ли будет такой сплав в употребление.
    Новизна, конечно, не предполагает постоянного изречения небывалых истин. Ямб, свободный стих, аллитерация, ассонанс создаются не каждый день. Можно работать и над их продолжением, внедрением, распространением.
    "Дважды два четыре" - само по себе не живет и жить не может. Надо уметь применять эту истину (правила приложения). Надо сделать эту истину запоминаемой (опять правила), надо показать ее непоколебимость на ряде фактов (пример, (содержание, тема).
  
      Говорю честно. Я не знаю ни ямбов, ни хореев, никогда не различал их и различать не буду. Не потому, что это трудное дело, а потому, что мне в моей поэтической работе никогда с этими штуками не приходилось иметь дело. А если отрывки таковых метров и встречались, то это просто записанное по слуху, так как эти надоевшие мотивы чересчур часто встречаются - вроде: "Вниз по матушке по Волге".
     Я много раз брался за это изучение, понимал эту механику, а потом забывал опять. Эти вещи, занимающие в поэтических учебниках 90%, в практической работе моей не встречаются и в трех.
     В поэтической работе есть только несколько общих правил для начала поэтической работы. И то эти правила - чистая условность. Как в шахматах. Первые ходы почти однообразны. Но уже со следующего хода вы начинаете придумывать новую атаку. Самый гениальный ход не может быть повторен при данной ситуации в следующей партии. Сбивает противника только неожиданность хода. Совсем как неожиданные рифмы в стихе.
      Какие же данные необходимы для начала поэтической работы?
     Первое. Наличие задачи в обществе, разрешение которой мыслимо только поэтическим произведением. Социальный заказ. (Интересная тема для специальной работы: о несоответствиях социального заказа с заказом фактическим.)
    Второе. Точное знание или, вернее, ощущение желаний вашего класса (или группы, которую вы представляете) в этом вопросе, т. е. целевая установка.
    Третье. Материал. Слова. Постоянное пополнение хранилищ, сараев вашего черепа, нужными, выразительными, редкими, изобретенными, обновленными, произведенными и всякими другими словами.
    Четвертое. Оборудование предприятия и орудия производства. Перо, карандаш, пишущая машинка, телефон, костюм для посещения ночлежки, велосипед для езды в редакции, сорганизованный стол, зонтик для писания под дождем, жилплощадь определенного количества шагов, которые нужно делать для работы, связь с бюро вырезок для присылки материала по вопросам, волнующим провинции, и т. д., и т. п., и даже трубка и папиросы.
   Пятое. Навыки и приемы обработки слов, бесконечно индивидуальные, приходящие лишь с годами ежедневной работы: рифмы, размеры, аллитерации, образы, снижения стиля, пафос, концовка, заглавие, начертание и т. д., и т. д.
   Например: социальное задание - дать слова для песен идущим на питерский фронт красноармейцам. Целевая установка - разбить Юденича. Материал - слова солдатского лексикона. Орудия производства - огрызок карандаша. Прием - рифмованная частушка.
Результат:
                                                           Милкой мне в подарок бурка
                                                           и носки подарены.
                                                           Мчит Юденич с Петербурга,
                                                           как наскипидаренный.

    Новизна четверостишия, оправдывающая производство этой частушки, - в рифме "носки одарены" и "наскипидаренный". Эта новизна делает вещь нужной, поэтической, типовой.
  Для действия частушки необходим прием неожиданной рифмовки при полном несоответствии первого двухстрочья со вторым. Причем первое двухстрочье может быть названо вспомогательным.
    ...
    Как же делается стих?
    Работа начинается задолго до получения, до осознания социального заказа.
    Предшествующая поэтическая работа ведется непрерывно.
  Хорошую поэтическую вещь можно сделать к сроку, только имея большой запас предварительных поэтических заготовок.
   Например, сейчас (пишу только о том, что моментально пришло в голову) мне сверлит мозг хорошая фамилия «господин Глицерон», происшедшая случайно при каком-то перевранном разговоре о глицерине.
    Есть и хорошие рифмы:
                                                        (И в небе цвета) крем
                                                        (вставал суровый) Кремль.
                                                        (В Рим ступайте, к французам) к немцам
                                                        (Там ищите приют для) богемца.
                                                        (Под лошадиный) фырк
                                                        (когда-нибудь я добреду до) Уфы.
                                                        Уфа
                                                        глуха.

    Или:
                                                        (Окрашенные) нагусто
                                                        (и дни и ночи) августа
и т. д., и т. д.

    Есть нравящийся мне размер какой-то американской песенки, еще требующей изменения и русифицирования:
                                                               Хат Хардет Хена
                                                               Ди вемп оф совена
                                                               Ди вемп оф совена
                                                               Джи-эй.

    Есть крепко скроенные аллитерации по поводу увиденной мельком афиши с фамилией "Нита Жо":
                                                               Где живет Нита Жо?
                                                               Нита ниже этажом.

     Или по поводу красильни Ляминой:
                                                                Краска - дело мамино.
                                                                Моя мама Лямина.

   Есть темы разной ясности и мутности:
   1) Дождь в Нью-Йорке.
   2) Проститутка на бульваре Капуцинов в Париже.
Проститутка, любить которую считается особенно шикарным потому, что она одноногая, - другая нога отрезана, кажется, трамваем.
   3) Старик при уборной в огромном геслеровском ресторане в Берлине.
   4) Огромная тема об Октябре, которую не доделать, не пожив в деревне, и т. д., и т. д.
   Все эти заготовки сложены в голове, особенно трудные - записаны.
   Способ грядущего их применения мне неведом, но я знаю, что применено будет все.
   На эти заготовки у меня уходит все мое время. Я трачу на них от 10 до 18 часов в сутки и почти всегда что-нибудь бормочу. Сосредоточением на этом объясняется пресловутая поэтическая рассеянность.
   Работа над этими заготовками проходит у меня с таким напряжением, что я в девяноста из ста случаев знаю даже место, где на протяжении моей пятнадцатилетней работы пришли и получили окончательное оформление те или иные рифмы, аллитерации, образы и т. д.
    Улица.
    Лица У... (Трамвай от Сухаревой башни до Срет.ворот, 13 г.).
    Угрюмый дождь скосил глаза, - А за... (Страстной монастырь, 12 г.)
    Гладьте сухих и черных кошек. (Дуб в Кунцеве, 14 г.)
    Леевой.
    Левой. (Извозчик на Набережной, 17 г.).
    Сукин сын Дантес. (В поезде около Мытищ, 24 г.).
    И т. д., и т. д.
    Эта "записная книжка" - одно из главных условий для делания настоящей вещи.
    Об этой книжке пишут обычно только после писательской смерти, она годами валяется в мусоре, она печатается посмертно и после «законченных вещей», но для писателя эта книга - всё.
    У начинающих поэтов эта книжка, естественно, отсутствует, отсутствует практика и опыт. Сделанные строки редки, и поэтому вся поэма водяниста, длинна.
    Начинающий ни при каких способностях не напишет сразу крепкой вещи; с другой стороны, первая работа всегда "свежее", так как в нее вошли заготовки всей предыдущей жизни.
    Только присутствие тщательно обдуманных заготовок дает мне возможность поспевать с вещью, так как норма выработки при настоящей работе это - 8-10 строк в день.
    Поэт каждую встречу, каждую вывеску, каждое событие при всех условиях расценивает только как материал для словесного оформления.
   Раньше я так влезал в эту работу, что даже боялся высказывать слова и выражения, казавшиеся мне нужнЫми для будущих стихов, - становился мрачным, скучным и неразговорчивым.
    Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я "не мужчина, а облако в штанах". Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, а вдруг это разойдется изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я с полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у нее из следующего уха.
    Через два года "облако в штанах" понадобилось мне для названия целой поэмы.
    Я два дня думал над словами о нежности одинокого человека к единственной любимой.
    Как он будет беречь и любить ее?
    Я лег на третью ночь спать с головной болью, ничего не придумав. Ночью определение пришло.
                                                                Тело твое
                                                                буду беречь и любить,
                                                                как солдат, обрубленный войною,
                                                                ненужный, ничей,
                                                                бережет
                                                                свою единственную ногу.

   Я вскочил, полупроснувшись. В темноте обугленной спичкой записал на крышке папиросной коробки - "единственную ногу" и заснул. Утром я часа два думал, что это за "единственная нога" записана на коробке и как она сюда попала.
   Улавливаемая, но еще не уловленная за хвост рифма отравляет существование: разговариваешь, не понимая, ешь, не разбирая, и не будешь спать, почти видя летающую перед глазами рифму.
    С легкой руки Шенгели у нас стали относиться к поэтической работе как к легкому пустяку. Есть даже молодцы, превзошедшие профессора. Вот, например, из объявлений харьковского "Пролетария" (№ 256):
     "Как стать писателем.
Подробности за 50 коп. марками. Ст. Славянск, Донецкой железной дороги, почт, ящик № 11".
     Не угодно ли?!
    Впрочем, это продукт дореволюционный. Уже приложением к журналу "Развлечение" рассылалась книжица "Как в 5 уроков стать поэтом".
    Я думаю, что даже мои небольшие примеры ставят поэзию в ряд труднейших дел, каковым она и является в действительности.
     Отношение к строке должно быть равным отношению к женщине в гениальном четверостишии Пастернака:
                                                   В тот день тебя отгребенок до ног,
                                                   как трагик в провинции драму Шекспирову,
                                                   таскал за собой и знал назубок,
                                                   шатался по городу и репетировал.

     ...Почти правило: для делания поэтической вещи необходима перемена места или времени.
    Точно так, например, в живописи, зарисовывая какой-нибудь предмет, вы должны отойти на расстояние, равное тройной величине предмета. Не выполнив этого, вы просто не будете видеть изображаемой вещи.
     Чем вещь или событие больше, тем и расстояние, на которое надо отойти, будет больше. Слабосильные топчутся на месте и ждут, пока событие пройдет, чтоб его отразить, мощные забегают на столько же вперед, чтоб тащить понятое время.
   Описание современности действующими лицами сегодняшних боев всегда будет неполно, даже неверно, во всяком случае - однобоко.
   Очевидно, такая работа - сумма, результат двух работ - записей современника и обобщающей работы грядущего художника

    Перемена плоскости, в которой совершился тот или иной факт, расстояние - обязательно. Это не значит, конечно, что поэт должен сидеть у моря и ждать погоды, пока пройдет мимо время. Он должен подгонять время.
    Медленный ход времени заменить переменой места, в день, проходящий фактически, пропускать столетие в фантазии.
    Для легких, для мелких вещей такое перемещение можно и надо делать (да оно так и само делается) искусственно.
     Хорошо начинать писать стих о первом мае этак в ноябре и в декабре, когда этого мая действительно до зарезу хочется.
     Чтобы написать о тихой любви, поезжайте в автобусе № 7 от Лубянской площади до площади Ногина.
   Эта отвратительная тряска лучше всего оттенит вам прелесть другой жизни. Тряска необходима для сравнения.
     Время нужно и для выдержки уже написанной вещи.
   Все стихи, которые я писал на немедленную тему при самом большом душевном подъеме, нравившиеся самому при выполнении, всё же через день казались мне мелкими, несделанными, однобокими. Всегда что-нибудь ужасно хочется переделать. Поэтому, закончив какую-нибудь вещь, я запираю ее в стол на несколько дней, через несколько вынимаю и сразу вижу раньше исчезавшие недостатки.
    ...
   Даже готовя спешную агитвещь, надо ее, например, переписывать с черновика вечером, а не утром. Даже пробежав раз глазами утром, видишь много легко исправляемого. Если перепишете утром - большинство скверного там и останется. Умение создавать расстояния и организовывать время (а не ямбы и хореи) должно быть внесено как основное правило всякого производственного поэтического учебника.

    Я хожу, размахивая руками и мыча еще почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам.
     Так обстругивается и оформляется ритм - основа всякой поэтической вещи, проходящая через нее гулом. Постепенно из этого гула начинаешь вытаскивать отдельные слова.
   Некоторые слова просто отскакивают и не возвращаются никогда, другие задерживаются, переворачиваются и выворачиваются по нескольку десятков раз, пока не чувствуешь, что слово стало на место (это чувство, развиваемое вместе с опытом, и называется талантом). Первым чаще всего выявляется главное слово - главное слово, характеризующее смысл стиха, или слово, подлежащее рифмовке. Остальные слова приходят и вставляются в зависимости от главного. Когда уже основное готово, вдруг выступает ощущение, что ритм рвется - не хватает какого-то сложка, звучика. Начинаешь снова перекраивать все слова, и работа доводит до исступления. Как будто сто раз примеряется на зуб не садящаяся коронка, и наконец, после сотни примерок, ее нажали, и она села. Сходство для меня усугубляется еще и тем, что когда, наконец, эта коронка «села», у меня аж слезы из глаз (буквально) - от боли и от облегчения.
    Откуда приходит этот основной гул-ритм - неизвестно. Для меня это всякое повторение во мне звука, шума, покачивания или даже вообще повторение каждого явления, которое я выделяю звуком. Ритм может принести и шум повторяющегося моря, и прислуга, которая ежеутренне хлопает дверью и, повторяясь, плетется, шлепая в моем сознании, и даже вращение земли, которое у меня, как в магазине наглядных пособий, карикатурно чередуется и связывается обязательно с посвистыванием раздуваемого ветра.
   Старание организовать движение, организовать звуки вокруг себя, находя ихний характер, ихние особенности, это одна из главных постоянных поэтических работ -ритмические заготовки. Я не знаю, существует ли ритм вне меня или только во мне, скорей всего - во мне. Но для его пробуждения должен быть толчок, - так от неизвестно какого скрипа начинает гудеть в брюхе у рояля, так, грозя обвалиться, раскачивается мост от одновременного муравьиного шага.
     Ритм -это основная сила, основная энергия стиха.
    Объяснить его нельзя, про него можно сказать только так, как говорится про магнетизм или электричество. Магнетизм и электричество - это виды энергии. Ритм может быть один во многих стихах, даже во всей работе поэта, и это не делает работу однообразной, так как ритм может быть до того сложен и трудно оформляем, что до него не доберешься и несколькими большими поэмами.
   Поэт должен развивать в себе именно это чувство ритма и не заучивать чужие размерчики; ямб, хорей, даже канонизированный свободный стих - это ритм, приспособленный для какого-нибудь конкретного случая и именно только для этого конкретного случая годящийся. Так, например, магнитная энергия, отпущенная на подковку, будет притягивать стальные перышки, и ни к какому другому делу ее не приспособишь.
      ...
     Рифма связывает строки, поэтому ее материал должен быть еще крепче, чем материал, пошедший на остальные строки.

   Разумеется, я чересчур упрощаю, схематизирую и подчиняю мозговому отбору поэтическую работу. Конечно, процесс писания окольней, интуитивней. Но в основе работа все-таки ведется по такой схеме.
   Первое четверостшие определяет весь дальнейший стих. Имея в руках такое четверостишие, я уже прикидываю сколько таких нужно по данной теме и как их распределить для наилучшего эффекта (архитектоника стиха).
     Тема большая и сложная, придется потратить на нее таких четверостиший, шестистиший да двухстиший-кирпичей штук 20-30.
     Наработав приблизительно почти все эти кирпичи, начинаю их примерять, ставя то на одно, то на другое место, прислушиваясь, как они звучат, и стараясь представить себе производимое впечатление.
     Имея основные глыбы четверостиший и составив общий архитектурный план, можно считать основную творческую работу выполненной.
      Далее идет сравнительно легкая техническая обработка поэтической вещи.
   Надо довести до предела выразительность стиха. Одно из больших средств выразительности -образ. Не основной образ-видение, который возникает в начале работы как первый туманный еще ответ на социальный заказ. Нет, я говорю о вспомогательных образах, помогающих вырастать этому главному. Этот образ - дно из всегдашних средств поэзии, и течения, как, например, имажинизм, делавшие его целью, обрекали себя по существу на разработку только одной из технических сторон поэзии.
    Способы выделки образа бесконечны.
   Один из примитивных способов делания образа - это сравнения. Первые мои вещи, например, "Облако в штанах", были целиком построены на сравнениях - все "как, как и как". Не эта ли примитивность заставляет поздних ценителей считать "Облако" моим "кульминационным" стихом.
    Распространеннейшим способом делания образа является также метафоризирование, т. е. перенос определений, являвшихся до сего времени принадлежностью только некоторых вещей, и на другие слова, вещи, явления, понятия.
    Например, метафоризирована строка:

                                                       И несут стихов заупокойный лом.

   Мы знаем - железный лом, шоколадный лом. Но как определить поэтическую труху, оставшуюся непримененной, не нашедшей себе употребления после других поэтических работ? Конечно, это лом стихов, стиховный лом. Здесь это лом одного рода - заупокойного, это стихов заупокойных лом. Но так эту строку нельзя оставить, так как получается "заупокойных лом", "хлом", читающийся, как "хлам", и искажающий этим так называемым сдвигом всю смысловую сторону стиха. Это очень частая небрежность.
    Например, в лирическом стихотворении Уткина, помещенном недавно в "Прожекторе", есть строка:
                                                      не придет он так же вот,
                                                      как на зимние озера летний лебедь не придет.

     Получается определенный "живот".
    Наиболее эффектным является первая строка стиха, выпущенного Брюсовым в первые дни войны в журнале "Наши дни":

                                                       Мы ветераны, мучат нас раны.

    Этот сдвиг уничтожается, давая одновременно простейшее и наиболее четкое определение расстановкой слов -

                                                       стихов заупокойный лом.
          
     Один из способов делания образа, наиболее применяемый мною в последнее время, это - создание самых фантастических событий - фактов, подчеркнутых гиперболой.

                                                       Чтобы врассыпную разбежался Коган,
                                                       встреченных увеча пиками усов.

   Коган становится, таким образом, собирательным, что дает ему возможность бежать врассыпную, а усы превращаются в пики, а чтобы эту пиковость усугубить, валяются кругом искалеченные усами.
    Способы образного построения варьируются (как и вся остальная стихотворная техника) в зависимости от пресыщенности читателя той или другой формой.
    Может быть обратная образность, т. е. такая, которая не только не расширяет сказанного воображением, а, наоборот, старается втиснуть впечатление от слов в нарочно ограниченные рамки. Например, у моей старой поэмы "Война и мир":

                                                      В гниющем вагоне на 40 человек -
                                                      4 ноги.

      На таком цифровом образе построены многие из вещей Сельвинского.
      Затем идет работа над отбором словесного материала.
     Надо точно учитывать среду, в которой развивается поэтическое произведение, чтобы чуждое этой среде слово не попало случайно.
      Например, у меня была строка:

                                                      Вы такое, милый мой, умели.

    "Милый мой" - фальшиво, во-первых, потому, что оно идет вразрез с суровой обличительной обработкою стиха; во-вторых, - этим словом никогда не пользовались мы в нашей поэтической среде. В-третьих, это - мелкое слово, употребляемое обычно в незначительных разговорах, применяемое скорее для затушевки чувства, чем для оттенения его; в-четвертых, - человеку, действительно размякшему от горести, свойственно прикрываться словом погрубее. Кроме того, это слово не определяет, что человек умел - что умели?
     К технической обработке относится и звуковое качество поэтической вещи - сочетание слова со словом.
    Эта "магия слов", это - "быть может, всё в жизни лишь средство для ярко певучих стихов", эта звуковая сторона кажется также многим самоцелью поэзии, это опять-таки низведение поэзии до технической работы. Переборщенность созвучий, аллитераций и т. п. через минуту чтения создает впечатление пресыщенности.
      Например, Бальмонт:

                                                         Я вольный ветер, я вечно вею,
                                                          волнуют волны... и т.д.

   Дозировать аллитерацию надо до чрезвычайности осторожно и по возможности не выпирающими наружу повторами. Пример ясной аллитерации в моем есенинском стихе - строка:
                                                     Где он, бронзы звон или гранита грань...

    Я прибегаю к аллитерации для обрамления, для еще большей подчеркнутости важного для меня слова. Можно прибегать к аллитерации для простой игры словами, для поэтической забавы; старые (для нас старые) поэты пользовались аллитерацией главным образом для мелодичности, для музыкальности слова и поэтому применяли часто наиболее для меня ненавистную аллитерацию - звукоподражательную. О таких способах аллитерирования я уже говорил, упоминая о рифме.
    Конечно, не обязательно уснащать стих вычурными аллитерациями и сплошь его небывало зарифмовывать. Помните всегда, что режим экономии в искусстве - всегдашнее важнейшее правило каждого производства эстетических ценностей. Поэтому, сделав основную работу, о которой я говорил вначале, многие эстетические места и вычурности надо сознательно притушевывать для выигрыша блеска другими местами.
    Можно, например, полурифмовать строки, связать не лезущий в ухо глагол с другим глаголом, чтобы подвести к блестящей громкогромыхающей рифме.
     Этим лишний раз подчеркивается относительность всех правил писания стихов.
     К технической работе относится и интонационная сторона поэтической работы.
     Нельзя работать вещь для функционирования в безвоздушном пространстве или, как это часто бывает с поэзией, в чересчур воздушном.
   Надо всегда иметь перед глазами аудиторию, к которой этот стих обращен. В особенности важно это сейЧас, когда главный способ общения с массой - это эстрада, голос, непосредственная речь.
    Надо в зависимости от аудитории брать интонацию убеждающую или просительную, приказывающую или вопропрошающую.
   Большинство моих вещей построено на разговорной интонации. Но, несмотря на обдуманность, и эти интонации не строго-настрого установленная вещь, а обращения сплошь да рядом меняются мной при чтении в зависимости от состава аудитории. Так, например, печатный текст говорит немного безразлично, в расчете на квалифицированного читателя:

                                                   Надо вырвать радость у грядущих дней.

     Иногда в эстрадном чтении я усиляю эту строку до крика:

                                                   Лозунг:
                                                             вырви радость у грядущих дней!

   Поэтому не стоит удивляться, если будет кем-нибудь и в напечатанном виде дано стихотворение с аранжировкой его на несколько различных настроений, с особыми выражениями на каждый случай.
   Сделав стих, предназначенный для печати, надо учесть, как будет восприниматься напечатанное, именно как напечатанное. Надо принять во внимание среднесть читателя, надо всяческим образом приблизить читательское восприятие именно к той форме, которую хотел дать поэтической строке ее делатель. Наша обычная пунктуация с точками, с запятыми, вопросительными и восклицательными знаками чересчур бедна и маловыразительна по сравнению с оттенками эмоций, которые сейчас усложненный человек вкладывает в поэтическое произведение.
    Размер и ритм вещи значительнее пунктуации, и они подчиняют себе пунктуацию, когда она берется по старому шаблону.
    Все-таки все читают стих Алексея Толстого:

                                                    Шибанов молчал. Из пронзенной ноги
                                                    Кровь алым струилася током...
как -
                                                    Шибанов молчал из пронзенной ноги...

Дальше:
                                                    Довольно, стыдно мне
                                                    Пред гордою полячкой унижаться...

читается как провинциальный разговорчик:

                                                    Довольно стыдно мне...

     Чтобы читалось так, как думал Пушкин, надо разделить строку так, как делаю я:

                                                              Довольно,
                                                                                стыдно мне...

  
     При таком делении на полустрочия ни смысловой, ни ритмической путаницы не будет.
     Раздел строчек часто диктуется и необходимостью вбить ритм безошибочно, так как наше конденсированное экономическое построение стиха часто заставляет выкидывать промежуточные слова и слоги, и если после этих слогов не сделать остановку, часто большую, чем между строками, то ритм оборвется.  
     Вот почему я пишу:
                                                    Пустота...
                                                                     Летите,
                                                                                  в звезды врезываясь.

     "Пустота" стоит отдельно, как единственное слово, характеризующее небесный пейзаж. "Летите" стоит отдельно, дабы не было повелительного наклонения: "Летите в звезды", и т. д.
    Одним из серьезных моментов стиха, особенно тенденциозного, декламационного, является концовка. В эту концовку обычно ставятся удачнейшие строки стиха. Иногда весь стих переделываешь, чтобы только была оправдана такая перестановка.
    В стихе о Есенине такой концовкой, естественно, явилась перефразировка последних есенинских строчек.
      Они звучат так:
Есенинское -
                                                          В этой жизни умирать не ново,
                                                          Но и жить, конечно, не новей.
Мое -
                                                          В этой жизни помирать нетрудно,
                                                          Сделать жизнь значительно трудней.

   На всем протяжении моей работы всего стихотворения я все время думал об этих строках. Работая другие строки, я все время возвращался к этим - сознательно или бессознательно.
   Забыть, что нужно сделать именно это, - невозможно никак, поэтому я не записывал этих строк, а делал их наизусть (как раньше все и как теперь большинство из моих ударных стихотворений).
   Поэтому не представляется возможным учесть количество переработок; во всяком случае, вариантов этих двух строк было не менее 50-60.
   Бесконечно разнообразны способы технической обработки слова, говорить о них бесполезно, так как основа поэтической работы, как я неоднократно здесь упоминал, именно в изобретении способов этой обработки, и именно эти способы делают писателя профессионалом. Талмудисты поэзии, должно быть, поморщатся от этой моей книги, они любят давать готовые поэтические рецепты.
   Взять такое-то содержание, облечь его в поэтическую форму, ямб или хорей, зарифмовать кончики, подпустить аллитерацию, начинить образами - и стих готов.
   Но это простое рукоделие кидают, будут кидать (и хорошо делают, что кидают) во все сорные корзины всех редакций.
   Человеку, который в первый раз взял в руки перо и хочет через неделю писать стихи, такому моя книга не нужна.
   Моя книга нужна человеку, который хочет, несмотря ни на какие препятствия, быть поэтом, человеку, который, зная, что поэзия - одно из труднейших производств, хочет осознать для себя и для передачи некоторые кажущиеся таинственными способы этого производства.
     Вроде выводов:
     1. Поэзия - производство. Труднейшее, сложнейшее, но производство.
     2. Обучение поэтической работе - это не изучение
изготовления определенного, ограниченного типа поэтических вещей, а изучение способов всякой поэтической работы, изучение производственных навыков, помогающих создавать новые.
   3. Новизна, новизна материала и приема обязательна для каждого поэтического произведения.
   4. Работа стихотворца должна вестись ежедневно для улучшения мастерства и для накопления поэтических заготовок.
   5. Хорошая записная книжка и умение обращаться с нею важнее умения писать без ошибок подохшими размерами.
   6. Не надо пускать в ход большой поэтический завод для выделки поэтических зажигалок. Надо отворачиваться от такой нерациональной поэтической мелочи. Надо браться за перо только тогда, когда нет иного способа говорить, кроме стиха. Надо вырабатывать готовые вещи только тогда, когда чувствуешь ясный социальный заказ.
   7. Чтоб правильно понимать социальный заказ, поэт должен быть в центре дел и событий. Знание теории экономии, знание реального быта, внедрение в научную историю для поэта - в основной части работы - важней, чем схоластические учебнички молящихся на старье профессоров-идеалистов.
    ...
   10. Нельзя придавать выделке, так называемой технической обработке, самодовлеющую
ценность. Но именно эта выделка делает поэтическое произведение годным к употреблению. Только разница в этих способах обработки делает разницу между поэтами, только знание, усовершенствование, накопление, разноображивание литературных приемов делает человека профессионалом-писателем.
   11. Бытовая поэтическая обстановка так же влияет на создание настоящего произведения, как и все другие факторы. Слово "богема" стало нарицательным для всякой художественно-обывательской бытовщины. К сожалению, борьба эта часто велась со словом, и только со словом.
    Реально налицо атмосфера старого литературного индивидуального карьеризма, мелких злобных кружковых интересов, взаимное подсиживание, подмена понятия "поэтический" понятием "расхлябанный", "подвыпивший", "забулдыга" и т. д. Даже одежа поэта, даже его домашний разговор с женой должен быть иным, определяемым всем его поэтическим производством.
  12. Мы, лефы, никогда не говорим, что мы единственные обладатели секретов поэтического творчества. Но мы единственные, которые хотим вскрыть эти секреты, единственные, которые не хотят творчество спекулятивно окружить художественно-религиозным поклонением.
  
[1926]