Страницы
политической истории______ Виктор Вольский
Победитель
страха
ФДР:
миф и реальность
“Нам
нечего страшиться, кроме самого
страха”.
Этой крылатой фразой 32-й
президент
США Франклин Делано Рузвельт в марте
1933 года открыл свое беспрецедентно
долгое правление,
продлившееся свыше
12 лет. Незадолго до выборов
1932 года легендарный политический
обозреватель Уолтер Липпман
охарактеризовал Рузвельта как
“симпатичного, впечатлительного
индивидуума, плохо ориентирующегося
в актуальной проблематике и
лишенного твердых убеждений. Его
нельзя назвать ни народным трибуном,
ни врагом укоренившихся привилегийВторосортный
интеллект, первоклассный
темперамент… Приятный человек,
который рвется в президенты, не имея
для этого никаких серьезных данных”. Невзирая на эту,
прямо скажем, не очень лестную
характеристику, Рузвельт вошел в
историю как один из самых крупных
президентов, на авторитет которого
ссылаются как левые, так и правые;
перед памятью которого преклоняются
как демократы, так и республиканцы;
которому поют восторженные оды толпы
историков и периодические издания по
всему политическому спектру
- от
признанного знаменосца
“прогрессивного” общественного
мнения
- газеты
“Нью-Йорк таймс”
- до рупора
“реакционных” деловых кругов
- газеты
“Уолл-стрит джорнэл”. Критиковать
священную память “великого
президента”, говорилось в
редакционной статье “Уолл-стрит
джорнэл”, “способны лишь его враги,
ослепленные ненавистью на грани
безумия”. Разгадку такой
универсальной популярности ФДР, как
принято называть Рузвельта, видимо,
следует искать в том, что созданная
им политическая система укоренилась
как господствующая модель,
отклониться от которой не только не
смеет, но даже и не помышляет ни
один серьезный политик. Суть этого
“золотого стандарта” красноречиво
выразил корреспондент той же
“Нью-Йорк таймс”, который в мае 1997
года по случаю торжественного
открытия в Вашингтоне пышного и
громоздкого, как усыпальница
фараона, Мемориала Рузвельта,
восторженно писал, что в этом
памятнике ФДР “воплотились его вкус
к власти, его приверженность идее
всемогущего государства”. Согласно расхожей
легенде главное достижение ФДР
состоит в том, что он вывел страну
из тяжелейшего экономического
кризиса, который вошел в историю под
названием “Великой депрессии”. Так,
во всяком случае, утверждал сам
Рузвельт и легионы его поклонников.
Но соответствует ли легенда
действительности? Нет, это чистой
воды вымысел, твердо заявляет в
своей недавней книге “Забытый
человек: новая история Великой
депрессии” известная журналистка
Эмити Шлейс, специализирующаяся на
экономической тематике. В “черный четверг”
- 24 октября
1929г.
- на
крупнейшей в мире нью-йоркской
фондовой бирже разразилась паника.
Котировки акций начали неудержимо
падать. Невзирая на все попытки ряда
видных финансистов стабилизовать
положение, за первую неделю ценные
бумаги ведущих компаний страны
суммарно обесценились на 30
миллиардов долларов, что было
эквивалентно десятикратному годовому
бюджету федерального правительства и
намного превышало расходы,
понесенные американским государством
в связи с Первой мировой войной. Биржевой крах
ознаменовал окончание долгого
периода экономического бума,
продлившегося
практически весь
период с окончания Первой
мировой
войны.
Соединенные Штаты
вступили в
полосу экономического спада.
Президенту Герберту Гуверу
предстояла нелегкая задача выводить
страну из кризиса. Этот
недюжинный
человек, выбившийся из самых низов
благодаря огромному таланту,
поразительному трудолюбию и
неукротимой энергии, в 20-х годах
пользовался исключительной
популярностью. Где бы ни раздавались
стоны страждущих, Гувер первым
мчался на помощь. Ему обязаны жизнью
миллионы голодавших людей в странах
Европы и прежде всего в Советской
России. В финском языке его имя
стало нарицательным: одно время
появился даже глагол «hoover»,
который значил «помогать».
Репутация Гувера
достигла поистине заоблачных высот в
1927 году. Весной разбушевавшаяся
Миссисипи прорвала дамбы и разлилась
на обширных территориях шести
штатов. По настоянию их губернаторов
президент Кальвин Кулидж поручил
Гуверу, занимавшему в его
администрации пост министра
торговли, возглавить усилия по
ликвидации последствий стихийного
бедствия. Гувер блестяще справился с
задачей. В следующем году, опираясь
на свою популярность, он легко
победил на президентских выборах. Весть о биржевом
крахе поначалу вызвала у президента
прилив энергии. Но на свою беду он
был поборником государственного
гигантизма и свято верил, что нет
таких проблем, которые нельзя было
бы устранить вмешательством сверху
- важно лишь
правильно подобрать техническое
решение. Эмити Шлейс отмечает, что
“многие из проектов, инициированных
Рузвельтом, на самом деле были лишь
продолжением и развитием гуверовских
программ”. Но экономика упорно
отказывалась выздоравливать, следуя
рецептам Гувера. Он принял ряд
жестких кредитно-денежных мер, чтобы
не допустить инфляции, но посаженный
на голодный денежный паек частный
сектор стал задыхаться подобно рыбе,
вытащенной из воды. Попытки
президента поддержать деловой сектор
покровительственным
законодательством дали эффект, прямо
противоположный задуманному.
Подписанный Гувером закон Смута-Холи
о повышении тарифов на импорт 20 000
наименований товаров,
предназначенный защитить
отечественных производителей,
немедленно вызвал ответные меры со
стороны торговых партнеров США. И
как раз в то время, когда
американский бизнес позарез нуждался
во внешних рынках сбыта, вспыхнула
торговая война, усилившая изоляцию
Америки. Президент поднял
налоги, вырвал у ряда ведущих
компаний обещание не снижать уровень
оплаты труда, резко увеличил
федеральные ассигнования на
общественные работы. Но все эти меры
ни к чему не привели, потому что
перепуганные потребители круто
сократили свои траты, из-за падения
сбыта начались массовые увольнения,
а тем временем зерновые штаты
поразила сильная засуха, миллионы
фермеров остались без заработков.
Казалось, что американская экономика
вошла в смертельный штопор. Не зная, что еще
предпринять, президент метался из
стороны в сторону. В стране
нарастало явственное ощущение, что
Белый Дом утратил контроль над
событиями, и государственный корабль
носится по волнам без руля и без
ветрил по воле разбушевавшейся
стихии. Популярность Герберта Гувера
рассеялась, как дым. В такой
обстановке кандидат Демократической
партии Франклин Рузвельт легко
победил на выборах 1932 года. При всех
недостатках, которые разглядел в нем
Уолтер Липпман, Рузвельт обладал
остро развитыми политическими
инстинктами и знал, как
воспользоваться ситуацией в своих
целях. Оказалось, что темперамент
все-таки важнее интеллекта. Это
стало ясно еще до инаугурации ФДР в
марте 1933 года. Автор написанной в
1948 году книги “Миф о Рузвельте”
Джон Флинн сообщает, что в последние
месяцы своего правления перед лицом
острого кризиса финансового сектора
президент Гувер разработал план
восстановления кредитоспособности
горящих банков. Но он отдавал себе
отчет в том, что полностью утратил
доверие народа и Конгресса, и любая
предложенная им инициатива будет
встречена лишь презрительными
насмешками. Тогда Гувер решил
опереться на авторитет
новоизбранного президента и
предложил Рузвельту совместно
подписать план спасения банков. Рузвельт отказался.
Ему было политически выгоднее придти
к власти на гребне волны банковских
банкротств. Он не желал допустить,
чтобы заслуга в восстановлении
здоровья финансового сектора хотя бы
отчасти принадлежала Гуверу. 28
февраля президента уведомили, что он
напрасно беспокоит своего преемника:
Рузвельт знает о грядущем крахе
целого ряда ведущих банков, но
ничего предпринимать не собирается. Придя к власти, ФДР,
который баллотировался на платформе
жесткой экономии и сокращения
государственных расходов, обрушился
на своего предшественника, бичуя его
за небывалое транжирство. А затем,
не переводя дыхания, начал сорить
деньгами в масштабах, которые и не
снились Гуверу. К концу своего
правления ФДР потратит в три раза
больше государственных средств, чем
все предыдущие президенты США
- от Джорджа
Вашингтона до Герберта Гувера
- вместе
взятые. Периодические
кризисы неизбежны и необходимы для
поддержания здоровья экономики.
Одним из главных недостатков
парусного флота было то, что со
временем деревянные корабли
обрастали ниже ватерлинии ракушками
и теряли скоростные качества.
Поэтому их периодически приходилось
вытаскивать на берег или вводить в
сухой док для кренгования
- соскребания
с днища налипших на него ракушек. Точно так же и
рыночный механизм в течение периодов
подъема постепенно разлаживается,
обрастает нездоровым жирком,
накапливает неоправданные
спекулятивные капиталовложения и
безнадежные долги. Кризис подобно
урагану сметает слабые фирмы и
восстанавливает на рынке финансовую
дисциплину, ликвидируя неэффективные
инвестиции и заставляя более сильные
компании подтянуться под угрозой
гибели. Экономическое поле
расчищается, на нем остаются только
мускулистые, жизнеспособные игроки. Все, что нужно было
Рузвельту для преодоления кризиса,
это выполнить свои предвыборные
обещания, набраться терпения и не
пытаться управлять рыночной стихией.
Кризис, на гребне которого пришел к
власти ФДР, был чрезвычайно силен
из-за того, что предшествовавшая ему
фаза экономического подъема длилась
необычно долго, и из-за этого
экономический организм страны
особенно ослаб. Есть все основания
считать, что, если бы ее оставили в
покое, американская экономика
сравнительно быстро поправила бы
свое пошатнувшееся здоровье. Смогла
же администрации Гардинга в начале
1920-х годов за полтора года вывести
страну из жесточайшего послевоенного
кризиса. Но ФДР отнюдь не собиралась
пассивно ждать, пока все наладится
само собой. В отличие от своего
незадачливого предшественника
Рузвельт отлично понимал важность
пропаганды и внешнего эффекта.
Необходимо было внушить народу, что
правительство не сидит сложа руки, а
активно пытается повлиять на
ситуацию. Для этого нужно было
развить бурную деятельность и
главное
- тратить
деньги, тратить без конца. Но на что? ФДР
разбирался в экономике, мягко
говоря, очень слабо. Однажды утром
осенью 1933 года, когда безработица
в стране достигала 22%, президент
сидел в кровати и беседовал со
своими экономическими советниками.
Речь шла о цене на золото. Вот что,
вдруг сказал Рузвельт, давайте
поднимем ее на 21 цент за унцию.
Почему именно на 21? Потому что “это
счастливое число
- оно кратно
семи”, ответил ФДР. Его министр
финансов Моргентау записал в своем
дневнике: “Если бы люди знали, как
устанавливается цена на золото, им
бы стало страшно”. Недалеко ушли от
своего патрона и его помощники,
мозговой центр провозглашенного
Рузвельтом “Нового курса”
(New Deal).
Все они в разной степени разделяли
модное в то время увлечение
социалистическими идеями, в
особенности фашистским учением
Бенито Муссолини. Это сейчас дуче
-
карикатурный злодей, а в те годы его
звезда стояла очень высоко, он
повсеместно рассматривался как
крупнейший мыслитель, чьи идеи
заслуживают прилежного изучения и
подражания. Особенно
привлекательна для творцов “Нового
курса” была основная экономическая
концепция фашизма
-
корпоратизм, в рамках которой
правительство, оставив экономику в
частных руках, полностью подчиняет
ее своему контролю и направляет
хозяйственную деятельность при
добровольно-принудительном
содействии бизнеса и профсоюзов.
Иными словами, фашизм отличается от
социализма советского разлива только
тем, что государство не берет
экономику под свою высокую руку, а
рулит из-за спины владельцев
предприятий. В принципе это разумно
- в случае
чего есть на кого свалить вину. А
так
- тех же щей
да пожиже влей! В полном
соответствии с доктриной
корпоратизма предложенный Рузвельтом
Закон о возрождении национальной
промышленности
(NIRA) и был предназначен
поставить хозяйственную деятельность
под жесткий контроль государства.
Согласно этому закону представители
работодателей и профсоюзов в каждой
отрасли были обязаны выработать
жесткие стандарты по заработной
плате, ценам на продукцию и условиям
труда. Эти отраслевые
стандарты, оформленные в виде
“кодекса добросовестной
конкуренции”, представлялись на
подпись президенту и обретали силу
федерального закона. Малейшее
отклонение от них трактовалось как
уголовное преступление. К примеру, в
портняжной отрасли минимальный тариф
за глажку брюк был установлен на
уровне 40 центов. Джек Магид из
Нью-Джерси погладил клиенту брюки за
35 центов
- и
отправился за решетку за нарушение
закона. В короткий срок в
стране появилось 750 кодексов такого
рода, охватывавших 23 миллиона
трудящихся. Замысел творцов закона
состоял в том, чтобы поддержать цены
на достаточно высоком уровне и тем
самым обеспечить сохранение рабочих
мест. Но на деле эффект был прямо
противоположный, поскольку
устранялся главный двигатель
нормальной экономической активности
- конкуренция
(следует полагать, что авторы этого
грандиозного проекта считали
нормальную конкуренцию
“недобросовестной”). Однако, к счастью
для Америки, закон NIRA
просуществовал недолго. Попытка ФДР
установить экономическую диктатуру
носила настолько одиозный характер,
что не выдержала первого же
серьезного испытания. Им явилось
знаменитое “Дело о больной курице”.
Четверо братьев Шехтеров, владельцы
двух кошерных мясных магазинов в
Бруклине, были осуждены за нарушение
отраслевого кодекса птицеводческой
промышленности. Их преступление
выразилось в том, что они продали
больную курицу по цене ниже
установленной (владельцы магазина
решили, что некрасиво требовать с
покупателя обычную цену за
бракованный товар, и продали его со
скидкой, тем самым совершив
противоправное деяние ). Однако братья
оказались не робкого десятка и
опротестовали закон, на основании
которого им был вынесен
обвинительный вердикт. В 1935 году
их дело, пройдя по инстанциям, дошло
до Верховного Суда США. Адвокат
Шехтеров Джозеф Геллер в своей речи
указал, что Управление национального
возрождения, созданное для
проведения в жизнь закона NIRA,
стремится “регламентировать
человеческую деятельность буквально
от колыбели до гробовой доски и даже
после смерти”. Дело Шехтеров
слушалось при полном зале. Зрители,
затаив дыхание, внимали адвокату
бруклинских мясников, который
рассказывал, что, например,
покупатель не имеет права выбирать
кур по своему вкусу
- он обязан
действовать наугад, т.е. протянуть
руку в загон и схватить первую
попавшуюся птицу. “Интересно,
- заметил
член Верховного суда Джордж
Сазерленд.
- А как быть,
если все куры сгрудятся в одном углу
загона?” Под градом язвительных
вопросов и ремарок судей,
покрывавшихся хохотом зала,
представители правительства
запинались и путались, краснели и
бледнели. Всем было ясно, что их
дело - швах. Рассмотрение
закончилось полной катастрофой для
администрации. Верховный Суд
единогласно (9:0) постановил, что
закон NIRA противоречит Конституции,
ибо узурпирует законодательные
полномочия в пользу президента в
нарушение принципа разделения
властей. Разбирательство сотен
аналогичных дел было немедленно
прекращено, Управление национального
возрождения пришлось упразднить.
Попытка строительства фашизма в
Соединенных Штатах была отбита. Годом позже
Верховный Суд объявил
антиконституционным и Управление
корректировки сельскохозяйственной
деятельности. Это агентство вообще
оперировало на грани шизофрении.
Один из персонажей знаменитого
сатирического романа Джозефа Геллера
“Уловка-22” зарабатывал на жизнь
тем, что не выращивал люцерну. И чем
больше люцерны не выращивал этот
фермер, тем больше ему за это
платило государство. Звучит, как
абсурдистская находка
изобретательного писателя, не так
ли? Ничего подобного, Геллер писал с
натуры. Министерство
сельского хозяйства за два года
заплатило фермерам 700 миллионов
долларов за забой миллионов голов
свиней, уничтожение посевов овса и
других сельхозкультур. Одна крупная
сахарная компания получила 1 миллион
долларов за сокращение производства
сахара. А тем временем канцелярия
министра сельского хозяйства Генри
Уоллеса в специальном бюллетене
сообщила стране, что “величайшая
проблема нашего времени” состоит в
неспособности Америки производить
достаточное количество
продовольствия, чтобы прокормить
свое население хотя бы на самом
скромном уровне. Неудивительно, что
вся эта бешеная активность не
принесла никаких видимых плодов.
Экономическая ситуация отказывалась
выправляться. Государственная
гегемония парализовала инициативу
инвесторов, экономика задыхалась без
вливаний капитала. В 1937 году
показатель безработицы стоял на
отметке 17,4%. Проанализировав
ситуацию и меры, принимавшиеся
Рузвельтом, Эмити Шлейс пришла к
однозначному выводу: ФДР не только
не вывел страну из кризиса, а
наоборот
- он его
только углубил и затянул. Конец
Великой депрессии положила лишь
Вторая мировая война, да и то не по
всем показателям: биржевой индекс
Доу-Джонса достиг предкризисного
уровня лишь к 1954 году.
Но Рузвельта
не смущали провалы его программы.
Наоборот, он увидел возможность
претворить свои неудачи на
экономическом фронте в политические
дивиденды. Тот факт, что экономика
никак не поддавалась мерам по ее
стимулированию, с его точки зрения,
лишь доказывал, что кризис стал
неизбежным и перманентным состоянием
экономики, оправдывающим гигантские
затраты государства и его
лихорадочные попытки облегчить
положение бедствующего народа. Рузвельт уверовал в
теорию, что “государственные расходы
стимулируют экономический рост, если
государство достаточно
могущественно, чтобы иметь
возможность тратить достаточно
крупные средства”. При ФДР
государство разраслось до поистине
исполинских размеров: за первый год
своего существования Управление
национального возрождения
“генерировало больше бумажной
продукции, чем все подразделения
федерального правительства за все
предыдущие полтора столетия
существования американского
государства”. Чтобы застраховаться
от обвинений в случае провала своей
политики, Рузвельту необходимо было
поляризовать страну и создать образ
“врага”, на которого можно было бы
натравить народ. На роль супостата
он избрал бизнесмена. Естественно,
экономическая ситуация от этого
лучше не стала. По словам Эмити
Шлейс, ФДР “запугал бизнес до такой
степени, что
инвестиционно-инновационная
деятельность полностью
прекратилась”.
Президент навязал
бизнесу конкурентную игру с
государством, в которой все козыри
были на руках у администрации.
Рузвельт объявил войну страху, но
для частного сектора он,
по-видимому, сделал исключение, ибо
бизнес он запугал до состояния
абсолютного паралича. С политической точки
зрения “Новый курс” увенчался полным
успехом. Неважно, что лихорадочная
деятельность администрации не
приносила никаких видимых плодов.
Зато люди воочию убеждались, что их
президент болеет за них душой и изо
всех сил старается им помочь (в чем
их старательно убеждала главная
союзница президента
-
“прогрессивная” пресса). Рузвельт не
принес людям облегчения, зато внушил
им надежду, что скоро все наладится.
И чем хуже становилось положение в
стране, тем выше поднималась
популярность ФДР. Но он не просто
импровизировал. Рузвельт поставил
себе конкретную политическую цель и
неуклонно шел к ней. Как пишет Эмити
Шлейс, он расколол страну на две
части: на одном полюсе находились
его фавориты, которых он поддерживал
всеми ресурсами государства, на
другом
- враги. Шаг
за шагом ФДР формировал соединения
своей армии
- профсоюзы,
престарелые, интеллигенция,
этнические меньшинства, иммигранты.
Стравливая их с врагами, в первую
очередь с бизнесом, он рассчитывал
создать перманентную правящую
коалицию. Правила этой игры
ФДР провозгласил еще в апреле 1932
года в знаменитой речи о “Забытом
человеке”
- бедняке,
старике, немощном и недужном
обитателе дна, рабочем, застрявшем
на нижней ступеньке экономической
пирамиды. “Забытый человек”
нуждается в помощи со стороны
государства. Но откуда брать
средства для облегчения его
положения? Откуда же еще , как не из
налогов, выжимаемых из трудового
большинства? Возводя на пьедестал
класс своих любимцев
- бедноту,
которая заслуживает государственной
помощи, ФДР задвигал на задний план
и превращал в “забытого человека”
трудягу-налогоплательщика, который
работает не покладая рук и
безропотно платит за все социальные
программы, придумываемые
изобретательными “новокурсистами” в
правительстве. В 1936 году затраты
федерального правительства впервые в
истории мирного времени превысили
расходы штатных и местных властей. Рузвельт возвел
классовую борьбу в принцип
государственного управления. В речи
перед студентами и преподавателями
Оглторпского университета 22 мая
1932 года новый президент потребовал
“более широкого, более справедливого
распределения национального дохода”
и заявил, что “вознаграждение за
работу должно быть выше, чем раньше,
а вознаграждение за предоставление
капитала
- ниже”. Социалистические
поползновения ФДР вызвали
негодование не только
республиканцев, но и многих
демократов консервативного толка. В
числе последних выделялся знаменитый
Ал Смит
- первый
католик, выбранный губернатором
штата Нью-Йорк и номинированный
Демократической партией на
президентских выборах 1928 года. На торжественном
обеде по случаю Дня Джефферсона в
Вашингтоне в 1932 году Ал Смит
гневно заклеймил человека, которого
он еще недавно считал своим другом:
“Краснобайство не создает рабочих
мест… В такой обстановке, как
сейчас, когда миллионы людей по всей
стране голодают, неизбежно возникает
искушение раздувать классовые
предрассудки, натравливая богатых на
бедных, а бедных на богатых”. К
концу своей речи разошедшийся Смит,
побагровев от ярости, проревел: “Я
сниму пиджак и вызову на бой любого
кандидата, который бесстыдно
разводит демагогию и, натравливая
один класс на другой, натравливая
бедных на богатых, ведет трудящиеся
массы нашей страны к самоубийству!” Современник
Рузвельта Норман Томас, который на
протяжении десятков лет во всех
избирательных циклах баллотировался
в президенты США от Социалистической
партии, как-то заметил:
“Американский народ никогда
сознательно не примет социализм. Но
под маркой “либерализма” ему можно
будет постепенно скормить все до
одного элементы социалистической
программы. И в один прекрасный день
Америка станет социалистической
страной, понятия не имея, как это
произошло”. Именно ФДР положил
начало этому процессу, результаты
которого очевидны любому
объективному наблюдателю. Мотивы
классовой войны, знамя которой
первым поднял 32-й президент США, по
сей день набатным звоном звучат в
выступлениях лидеров Демократической
партии, неуклонно следующих
проложенным им курсом. Профессор права
Гарвардского университета Касс
Сунстин, занимавший важный пост в
первой администрации Обамы, в 2004
году разразился восторженной
тирадой, восхваляя заслуги ФДР перед
«прогрессивным» движением: «Рузвельт
в корне преобразовал систему
государственного управления.
Федеральное правительство взяло на
себя полномочия, прежде
принадлежавшие штатам. Институт
президентской власти неизмеримо
вырос как по своему могуществу, так
и по важности, превратившись в
средоточие американской демократии.
Он создал новый государственный
бюрократический аппарат… Суть
произведенных им преобразований
наиболее выпукло отразилась в
принципиально новом понимании
понятия прав… Сознаем мы это или
нет, но мы живем под сенью основного
закона страны, который можно по
праву назвать рузвельтовским.
Конституция США во всех важнейших
аспектах стала его Конституцией». Неудивительно, что
демократы свято чтут память
Рузвельта. Удивительно другое:
почему республиканцы никак не могут
набраться смелости и публично
отрешиться от социалистического
наследия “Нового курса”? Не потому
ли, что, ратуя на словах за принципы
экономической свободы, на деле они
чувствуют себя вполне уютно “в доме,
который построил” Франклин Делано
Рузвельт? Ведь власть
- самый
сильный и самый сладкий из всех
ядов.
Получив весть о
смерти Рузвельта, знаменитый философ
анархо-либертарианского толка
Альберт Джей Нок написал двум
друзьям записку с приглашением
отпраздновать это знаменательное
событие, которое он охарактеризовал
как “самый великий триумф дела
свободы в Америке после принятия
Билля о правах”.