ВОЗВРАТ                                       

   
  
Март 2014, №3    
  

       Записки историка______________      
Борис Клейн       
 

О т т е п е л ь                                    
                                   

 

             В одной из своих предыдущих публикаций я высказал грустную мысль: “что бы ни делала советская (или постсоветская) власть с Ленинградским университетом, в итоге получался погром”. Но вскоре закралось сомнение: не слишком ли категорично мое утверждение?
             К сожалению, оказалось, что я не допустил ошибки.
            В начале декабря 2013г. ко мне попала копия “петиции” студентов, аспирантов, сотрудников и преподавателей СПБ университета, направленной ректору, профессору Н.Карпачеву. Поводом стало внезапное его решение о ликвидации сразу двух университетских факультетов: исторического и философского. Ни с кем из работников не посоветовавшись, росчерком пера уничтожили “Alma mater” поколений российских гуманитариев
.
           
 В просьбе провести широкую дискуссию было отказано. Правда, ректорат сделал туманный намек, что, мол, взамен будет образован некий Институт истории и философии. Но когда, в каком виде? Разогнав тысячи людей, занятых наукой, власть даже не подыскала для этого благовидную причину. Только фыркнула, как вздорная гоголевская невеста, бросившая в лицо незадачливым женихам: “Пошли вон, дураки!”
             И пойдут, куда денутся… Или там уже очнулись?
             Эта тема пока исчерпана. Но есть другой повод для обстоятельного разговора.
             Недавно завершилась дискуссия о нашумевшем российском телесериале “Оттепель”. В интернете представлен достаточно широкий спектр мнений. Даже те, кому картина не понравилась, сходятся с ее апологетами в одном: благодаря фильму оживился интерес к “утраченному времени”.
            Что беспокоит в этой истории меня
- одновременно очевидца, участника и исследователя “оттепели”? Чрезмерная увлеченность дискурса второстепенным, по большей части мелочным. Люди как будто уходят от серьезного обсуждения.
              Но если главного не ищут “там”, его могут не увидеть и “здесь”.

1. Пришла прекрасная пора

             В ходе дискуссии режиссеру Марлену Хуциеву, одному из зачинателей поворота в советском киноискусстве конца 1950-х (“Весна на Заречной улице” (в соавторстве с Феликсом Миронером), а позже “Застава Ильича”)
- был задан вопрос:

- Для вас хрущевская оттепель с какого момента началась?
- “Хрущевская оттепель”
- сказал режиссер - это совершенно неверный термин. Изменение социальной обстановки в стране началось еще до XX съезда КПСС (1956г.). Это потом, задним числом, придумали… Для меня оттепель началась с того, что из газет исчезло имя Сталина”.

  Задаю себе тот же вопрос. Мой ответ не вполне совпадает с хуциевским. Отсчет нового времени для меня пошел с события, случившегося примерно через месяц после смерти диктатора. А точнее, с 3 апреля 1953г., когда в газетах было опубликовано извещение объединенного МВД (его возглавил Л.Берия) о прекращении “дела врачей”. Притом, там сделаны были сенсационные пояснения, что, мол, дело было сфабриковано, что признания из обвиняемых выбивались недопустимыми методами. Никогда раньше власть не оповещала население о таких вещах.
            
 Почти синхронно с этим, председатель Совета министров СССР Г.Маленков начал высказываться, хотя и в общей форме, против “политики культа личности”. Также он заверил, что “в течение двух-трех лет” советский народ будет обеспечен товарами широкого потребления. Эти и другие перемены создавали в стране новый политический и моральный климат. Символику момента удачно отразило название повести Ильи Эренбурга “Оттепель”. Слово это сразу вошло в жизнь.
          
 Отчего же так круто повернули руль новые властители? Чего добивались соучастники сталинских кровавых злодеяний (к таковым относился и Н.Хрущев, поначалу не очень заметный в триумвирате вождей)? Считается, что ими двигал, прежде всего, страх за свою участь. Даже у кремлевской верхушки не было гарантий личной безопасности; их предстояло срочно создать.
            Мы не поймем этой ситуации, если поддадимся благостной пропаганде неосталинистов, и упустим из виду, что зимой 1953г. страна стояла не только на пороге голода. Ее готовили к чудовищной “кровавой бане”.
              О “деле врачей” я знал по опыту семьи (начато было следствие в отношении моего отца, начальника железнодорожной больницы в Гродно). Но подоплеку я увидел гораздо позже, изучив источники (в том числе выявленные мною в архивах США); тогда стал яснее истинный масштаб начатых репрессий.
             В начале 1950-х проводились аресты не только врачей. Раскручивалось дело о “сионистском заговоре” внутри КГБ, и вместе со многими подчиненными оказался за решеткой министр этого ведомства Абакумов. Секретная высылка П.Жемчужиной предвещала близкое падение ее мужа В.Молотова; опала других сталинских приближенных
- К.Ворошилова, А.Микояна - уже не вызывала сомнений”. “Мингрельское дело” ставило под угрозу Л.Берия. Если полетели бы головы вельмож, кто щадил бы простых людей? В тайной переписке аккредитованных в Москве дипломатов (а также в западной печати) ставился вопрос, достигнет ли новая волна массовых “чисток” в СССР уровня 1937г., или она будет еще страшнее?
             Но присутствовал в ситуации и мрачный “популистский” аспект. То, что мы, современники событий, видели и слышали вокруг, далеко не в полной мере отражает глубину общественного распада. Многое таилось в ранее засекреченных партийных архивах (в частности, белорусских).
             Опубликованное в январе 1953г. заявление ТАСС об аресте группы “врачей
-отравителей” было воспринято в БССР, чему я был очевидец, руководящими работниками и значительной частью населения в Минской, Витебской, Могилевской областях (в меньшей степени в Гродненской) как сигнал к яростной юдофобской травле. Учащались нападки (иногда с применением физического насилия) на отдельных евреев, и почти открыто раздавались призывы к “окончательной” расправе со всем народом-вредителем.
          Градус антисемитской ненависти повышался стремительно; он достиг зафиксированного в период нацистской оккупации. И хотя после смерти Сталина сверху дан был “отбой” всесоюзной кампании, ядовитый осадок в сознании масс остался.
         
 Действия самого Н.Хрущева на пути к единоличному правлению поначалу отличались жестокостью, напоминавшей манеру предшественников. Взять хотя бы гангстерский арест 23 июня 1953г. (и скорый расстрел) опасного конкурента Л.Берия, проведенный при личном соучастии сталинских маршалов. Это подало обывателям сигнал, что природа власти не переменилась.
            Но хотя советский социум и был тяжело болен, он быстро вошел в полосу судьбоносной “оттепели” (пусть на некоторое время). Как такое стало возможным? Заслугу в этом (или вину
- как посмотреть), усматривают в храбрости главного реформатора, или в активности интеллигентской верхушки; иногда же относят за счет происков “мировой закулисы”…
            Версий много. Я же думаю о феномене, изредка возникающем и в суровой российской истории: совпадении интересов “верхов” и “низов”. Краткосрочном, конечно.
             Народу отмерено было столько свободы, сколько понадобилось самой власти для частичного реформирования и стабилизации режима. Взамен от народа, по обыкновению, востребовано было долготерпение. Массы, в свою очередь, не упустили случая “расслабиться”. А кое-где даже замахнулись на большее.
          Взволновались заключенные советских лагерей. Поднялись восстания в оккупированных странах: Восточной Германии, затем Венгрии. Подавляя бунты, Кремль отделывался от смутьянов частными уступками, но не затронул сталинскую “парадигму власти”. Как будто пошел взаимовыгодный торг, но больше на словах: одно давали, другое отнимали.
            
 Раскрыло ли советское (российское) кино практику хитрого “бартерного обмена” тоталитарной власти с народом? По-моему, почти ничего об этом толком не рассказано. Вот и герои сериала заняты служебными и личными интригами, много пьют, курят, вступают, по тогдашней терминологии, в “беспорядочные половые связи” - и т.п. Что происходило на бескрайних просторах страны, нынешним зрителям понять трудно.
          
  - Нет признаков эпохи - подытожил свои впечатления Марлен Хуциев. - О чем эта картина?
           Напротив, другой старый мастер, Г.Данелия похвалил работу создателей телефильма. И он не одинок
в этой оценке.
           Незадолго до премьеры Валерий Тодоровский предупреждал: “Я не снимал двенадцать серий про политическое явление. Мне было интересно снимать про людей. Про их ощущения. У меня была мысль поменять название, чтобы не смущать людей, не путать их…”
              Редакционный комментарий к его словам: “Не поменял. Смутил. Запутал…” (“Новая газета”).
         
 Спорный вопрос. Вправе ли мы усматривать просчет в том, что являлось художественным замыслом? Нет, конечно. И если в объектив попали совсем не те, кого историки считают ведущими интеллектуалами, а только персонажи, отобранные режиссером, это логично. Они для него - действующие лица; в их распоряжение и отдано экранное время.

2. Про каких это людей

             Выстраивая свою творческую судьбу, по мнению ряда журналистов, В.Тодоровский следовал определенной линии. Она обозначилась уже в его предыдущей картине “Стиляги”, имевшей зрительский успех.

            Там, по выражению журналиста А.Рыклина, “была игра, дурачливость… не вымученная стилизация”. В фокусе оказались столичные молодежные группы конца 1950-х
- начала 1960-х, взахлеб увлеченные западными модами, танцами, экстравагантными прическами. Становившиеся, ввиду своего образа жизни, мишенью комсомольской сатиры, а иногда и жертвами милицейских облав.
             Можно считать, что эти группы выражали недовольство затхлыми советскими нравами, что они стремились преодолеть ханжеский аскетизм, больше того: нащупать лазейки к “обществу потребления”. В этом их бытовой авангардизм.
              Но мне показалось, что создатели фильма напрасно пошли дальше метафор: они в советских “стилягах” как бы усмотрели зародыш диссидентства. В моем же представлении - а я знал не понаслышке участников таких групп
- ничего диссидентского в них не было. Охота “красиво пожить” вела куда угодно, но только не к осознанному противоборству с властью.
     Так сказать, параллельные, но не “перекрестные” течения.
     Тем не менее, и в новой картине В.Тодоровский отражает жизнь под тем же углом зрения. Объектив камеры как бы смещается от центра в сторону маргиналов. По словам режиссера, герои телесериала относятся к “богеме” советского кино 50-60-х г
.г.
              Отсюда у них и демонстративная свобода нравов
- я бы сказал, показная нервозность персонажей, постоянный их напряг, беспрерывная женская агрессия, а также импульсивная мотивация поступков и т.п.
             
 Первый российский телеканал анонсировал в “высоком стиле” премьерный показ этой картины:
            
 “Фильм о поколении шестидесятников, их безумных мечтах, идеях, чувствах и отношениях - ярких и искренних…Недолгое время “оттепели”, когда искусство вдруг вырвалось из-под контроля власти и преодолело границы дозволенного. Все эти безумные мечты, талантливые идеи, жаркие творческие споры… - это история о личном. Режиссер Валерий Тодоровский писал о времени своего отца”.
            
 Верю: такие задачи ставились им. Другое дело, что получилось.
         
 Из рассказа исполнительницы главной женской роли Анны Чиповской о том, как создавалась атмосфера: “Поскольку мы хотели полностью окунуться в тот период, у нас под платьями были все атрибуты - белье шестидесятых, с поясом, с чулками. Это, конечно, экипировка сложнейшая для ношения каждый день”. (forum.ykt.ru).
           
 Сравним с впечатлениями зрительницы, журналиста Натальи Радуловой:
          
 “…Говорят, что это портрет времени… Все женщины в “Оттепели” выглядят одинаково. Тодоровского заклинило… Все его актрисы как китайцы, на одно лицо! А они ж еще и мельтешат, бегают туда-сюда, заламывают руки, кружатся в своих кринолинах!.. Добавьте сюда похожие прически, платья… томный голос с легкой хрипотцой… стандартные монологи о милой чепухе…” (piter.tv)
            
  Но может, все расставят на места мужчины?
              Герой сериала, известный оператор Хрусталев (его интересно играет Евгений Цыганов) мечтает, вместе с начинающим режиссером, снять на “Мосфильме” картину по гениальному сценарию своего недавно умершего друга (тот покончил с собой). Но вместо этого их назначают на съемки советской комедии “Девушка и бригадир”. С надеждой в следующий раз сделать по-настоящему свое кино, друзья начинают снимать эту навязанную им картину
- но так, как они ее сами видят. Выходит, что сразу брошен вызов начальству. Такова завязка сюжета.
              Я же увидел следующее. Они долго и нудно, из серии в серию, снимают глупейшие сцены из какой-то комедии, где ровно ничего смешного нет. И совершенно непонятно, что может не устроить в такой ленте даже самое заскорузлое начальство?
              Трудно догадаться, откуда взялись восторги “Софи Лорен”, внезапно очутившейся на этой сценической площадке? Фальшива приписанная ей роль: великая итальянская актриса почему-то заводится от явной белиберды.
            
 Что касается отложенных на будущее съемок по сценарию покойного друга, то может он и создал “гениальный” текст, только зрителю ничего по этому поводу не сообщают. Кто герои, что отстаивают? Содержание картин там вообще не обсуждают, “талантливые идеи, жаркие творческие споры” - это остается за кадром. А на экране без конца выясняют личные отношения.
              Тут, кстати, уместно заметить, что много места занимают в картине не операторы и даже не актеры, а гримеры, костюмеры, массажисты, осветители, танцоры и т.п., то есть вспомогательный персонал. А в амплуа местного мыслителя выступает второй режиссер Регина Марковна, регулярно комментирующая происходящее при помощи “ненормативной лексики”. Подобные персонажи наверное органичны для киногруппы, они усиливают колорит “богемы”.
             Но, насколько известно, неповторимый облик киношедевра зависит в первую очередь от сценариста и режиссера. Это люди обязательно интеллигентные. У них в глазах наверняка светится ум. Их окружает аура таланта.
              Припомним некоторые годы
- и имена творцов.

1957, М.Калатозов
- “Летят журавли”.
1959, Г.Чухрай
- “Баллада о солдате”.
1962, М.Ромм
- “Девять дней одного года”.
1963, Г.Данелия (сценарий Г. Шпаликова)
- “Я шагаю по Москве”…

              Вот кому обязано “оттепелью” советское кино. Эта традиция не сразу пропала, она и позже плодоносила.
             Людей такого уровня в сериале, по-моему, нет и в помине. Вернее, иногда мелькают на заднем плане какие-то знаменитости, но их едва успевают назвать; и тут же “тени исчезают”.
             За исключением, пожалуй, оператора Хрусталева, у творческих деятелей в этом фильме внешность вполне заурядная, глаза какие-то тусклые, речь бесцветная. Не услышишь от них смелых оригинальных мыслей. Очень заметна робость в подходе к политике. “Десталинизацию”
- главную проблему той эпохи - в разговорах не затрагивают.
Зато в изобилии, местами чрезмерном, представлены общественные миазмы. Их яростным обличителем выступает следователь, оснащенный непререкаемым авторитетом фронтовика (три ордена Славы!)
              Послушать его, так следует к той эпохе, прославленной поэтами, киношниками и прочими либералами, заново, и повнимательнее приглядеться. Подумаешь, радость какая: снег сошел после смерти вождя! А на оттаявшей почве ожило что? Всякая дрянь. Допустили ротозейство, не убрали ее своевременно
- вот и разложилось у нас все здоровое. Пропало советское общество.
             Я не ставлю под сомнение право художника на раскрытие общественных антагонизмов. Известно, что в России теперь возникли серьезные противоречия “на стыках” истории с политикой. Но если зрителей фильма как бы приглашают поучаствовать в полемике, то она должна вестись на равных.
               Мы этого не видим.

3. Словарь “оттепели”

            
 Это не новость, что деятели пост-сталинского призыва охотно “оглядывались назад”, ища исторические параллели. Помнится, благодаря журналу “Новый мир”, постепенно возникало ощущение нашей духовной близости к пореформенному поколению русской интеллигенции. И вот заговорили о “шестидесятниках”.
              Знаковые для современников термины: “гласность”, “перестройка” неспроста были придуманы во второй половине ХIХ в. В них отражена российская реальность. Они оказались востребованы спустя столетие, так как перед мыслящей частью общества по-прежнему стояли мощные барьеры. Для преодоления которых, как и раньше, не хватило решимости и сил.
              Почему все же в СССР ввели “гласность”, а не свободу слова, как принято в цивилизованных странах? Потому что (рассуждали в мое время, как и сто лет назад)
- нельзя сразу требовать слишком многого; не то спохватятся и отберут все.
             Как оно и получилось в Чехословакии, где реформаторы объявили ненадолго свободу слова и отменили цензуру,
- чтобы летом 1968г. их самих смела советская оккупация. Осуждать ее в душе мог любой, но публично этого делать ни в коем случае не следовало. Получилось, что я оказался среди нарушителей запрета, заплатив за это весьма дорого.
            
 Если не ошибаюсь, впервые образ “инакомыслящего” (и слово это в тексте появилось) ввел в советскую литературу одаренный писатель Владимир Дудинцев. Опубликованный им в 1956г. роман “Не хлебом единым” вызвал небывалый общественный резонанс. Произведение несовершенное, но до сих пор бережно хранимое многими (и мною тоже).
            Герой романа, изобретатель Лопаткин решительно отстаивает ускорение технического прогресса, который, однако, совсем не нужен, и даже мешает советской номенклатуре. Она убедилась, что свободный инженерный поиск несовместим с плановым хозяйством. А своевольных одиночек, путающих карты, мешающих карьере нормальных людей, просто надо физически устранять.
              Мастерское раскрытие механизма этого устранения, по-моему
- самое большое достижение писателя. В этой части роман не только не устарел; он в современных условиях особенно актуален.
               Мы видим как будто воочию силовиков “позднего сталинизма”, а значит, и ранней “оттепели”. Чтобы убрать Дмитрия Лопаткина, его обвинили в “разглашении государственной тайны”; дело направили в военную прокуратуру.
              Часть третья романа: готовится допрос.
             Здесь нелишне провести параллель с действиями следователя из телесериала. Поначалу тот предстает располагающим к себе, вполне корректным юристом, но затем, движимый отвращением к Хрусталеву как личности, и ненавистью к его среде в целом, переходит к грубому нажиму. Чтобы посадить кинооператора, требуется его признание, что во время пьянки он довел до самоубийства своего друга
- сценариста. Правовых доказательств против Хрусталева собрать не удается; тогда выискиваются темные страницы в его биографии.
               При всех различиях
- как правило внешних, неглавных - силовиков той переходной эпохи объединяла глубинная ментальность сталинизма. Они нутром восприняли слова популярной советской песни: “нам нет преград…” и такие понятия, как “презумпция невиновности” считали для себя помехой, вредным пережитком капитализма.
              “Следователь капитан Абросимов ходил на работу пешком. Ему нравилась Москва …Это был высокий, тонкий молодой военный в коверкотовом пальто мышиного цвета с бронзовыми пуговицами, белолицый и одухотворенный, как молодой священник. Когда он прошел два квартала, легкое домашнее выражение его лица сменилось служебной задумчивостью. Дома, в обществе жены, он был одним человеком, а в прокуратуре
- другим. Он нахмурил свои темные, вьющиеся брови, белый лоб стал как бы еще прозрачнее. И взгляд темных карих глаз сурово устремился вдаль, как бы ни чувствуя препятствий”.
               Несколько дней назад его вызвал к себе начальник и сказал, что по делу Лопаткина ничего не нужно доказывать: разглашение государственной тайны налицо. И, тем не менее, Абросимов чувствовал беспокойство. Он догадался, что собранный материал лежит на грани между преступлением и проступком, и выводы могут быть сделаны противоположные. А он, по отчетам, брака в работе не допускал. Поэтому “финичек”, как он называл такие неопределенные и опасные дела, сразу же не понравился ему.
             
 Здесь на момент прервем этот внутренний монолог, чтобы обратить внимание на лексику. Это ведь тоже словарь современников “оттепели” - но только из другого стана: из числа тех, кто ее не ждали, не смогли предотвратить, а потом люто возненавидели.
              Раз “финичек” все-таки был передан ему, надлежало, по мнению капитана, добиться, чтобы из неопределенного все стало определенным, “…и чтобы мысль прокурора, возбуждающего дело, была ясна для судьи”. Конечно, если бы генерал посчитал ненужным предавать Лопаткина суду, то Абросимов равным образом мог бы “прояснить” и смягчающие мотивы.
              Накануне допроса его озадачило еще одно обстоятельство: “он вдруг почувствовал, что есть группа людей, по разным причинам заинтересованных в обвинении Лопаткина. Но все это были ненужные оттенки, которые могли только помешать”.
               И вот он учтиво приглашает в кабинет человека, вызванного повесткой.
              “Сам он сел за свой стол и белыми, с голубизной поповскими пальцами начал перелистывать пухлое дело страниц на четыреста. “Мое дело! О чем же это?”
- растерянно подумал Дмитрий Алексеевич. Он не знал того, что Абросимов специально для этого эффекта положил на стол старое и запутанное хозяйственное дело - уловка, придуманная следователями, вероятно, еще лет двести назад”.
               Обвиняемый начал давать показания.
              “Следователь слушал его минут сорок… Потом, перечеркнув свой рисунок, он поднял на Дмитрия Алексеевича внимательные глаза.
             
 - Хорошо. Я понял вас. Теперь вот так же подробно начните с того времени, как вам дали секретное поручение…
               У капитана Абросимова за несколько лет следственной работы выработалась своя, особенная манера допрашивать. Он вел допрос осторожно, без нажима, как загоняют голубей в голубятню”.
              Облыжно обвиненный изобретатель получил 8 лет лагерей. Он был досрочно освобожден, когда в стране наступили перемены.
               Такого вот “загонщика голубей” я сам увидел в Гродно в конце февраля 1953г. Он пришел к нам домой вечером, чтобы допросить моего больного отца по “делу врачей”. Снял пальто, легко взял стул и бесшумно присел к отцовской кровати. Вопросы задавал полушепотом, записи делал быстро. Замечено, что занятые этим делом вообще куда-то очень спешили.
               Дня за два до этого в областной газете появился фельетон “Темных дел мастера”, состряпанный тем самым следователем (фамилию его за давностью лет не припомню); вторым подписался журналист Николай Похилко. Было напечатано, что мой отец заполонил свою больницу медиками
- евреями, которые отказывают в помощи простым людям. Если же лечат, то неправильными методами. Пора призвать виновных к ответу.
               Дело прекратилось со смертью Сталина; наш вечерний визитер куда-то исчез из города. Справедливость как будто одолела: моего отца назначили руководить другим лечебным учреждением. Но Похилко остался в той же газете заведовать отделом культуры.
               Роман “Не хлебом единым”, подвергался суровой официозной критике.
             
 Далеко ли ушла от него Россия? Много воды утекло, а с модернизацией так и не преуспели. В ту пору засудили Лопаткина на восемь лет за слишком пытливый ум, а теперь за строптивость инакомыслящим отвешивают и по десятке.
              Генералы другие, а приказы отдают те же самые. Никакой уверенности в объективности следствия нет. Если уж кого-то обвинят по наводке вышестоящих, то ему бессовестные судьи непременно “дадут срок”. Каждая последующая судебная инстанция поддержит предыдущую. Свои ведь в доску…
               Дали отмашку на выход знаменитому сидельцу, и некоторые СМИ загомонили о новой “оттепели”. Где она
?
                                                                                                                 © Б.Клейн      
    
НАЧАЛО                                                                                                                                                                                                                      ВОЗВРАТ

                   Предыдущие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделах "История",                                                             "Литературоведение", "Биографические очерки"