Ушли
Ветрено, обыденно, легко
я отстал от собственных стихов.
Вон они не пишутся вдали -
радуясь, что от меня ушли,
светятся в обугленных ночах,
и в чужих шевелятся речах…
* * * Филиппу Пираеву Иногда нужно вспомнить, что я человек и лихого конца не миную, а еще - для чего проживаю свой век, что кладу я в копилку земную? Голоса из глубинных предчувствий беря, для чего отшлифовывал разум? Для чего по сусекам всего словаря выскребал я заветную фразу? Эта ночь, как последняя в мире, тиха, в ней рождается голое слово... За хорошую строчку живого стиха умираю я снова и снова... Гроза Черная речка, древо познанья зла, но озаренье дарит глазам гроза, вымочив ветви в ярких своих лучах, высушив корни, чтобы огонь не чах. Так и душа черною нам дана, чтобы любовь черпала тьму до дна. В рыжем пространстве выесть немного ржи - слава работе - просто на свете жить! Вот тебе сердце, вот тебе голова, эй, человеце, правда всегда права. Светится разум, бьется под грудью стих - дуй на глаза, иней растаял в них. Видишь ли землю, видишь ли небеса? Это работа - видеть в свои глаза. В сотни костров, в тысячи жгучих свеч светятся руны, речь продолжает течь. Шелест По оставшемуся краю пляшет ручка вширь и вдоль - прозе я не доверяю, лишь в стихах правдива боль. Лепет, шелест, шорох, шепот, звезд безумных голоса - есть мой самый верный опыт глянуть истине в глаза. Топка
Когда бессмертную монаду
Господь от мира муз отъемлет -
прошу, друзья мои, не надо
закапывать поэта в землю.
Пускай застонет дверца топки,
и звякнет крестик мой нательный -
по небу разлетаясь робко,
я превращусь в дымок котельной.
Я сам себе бессмертный свиток,
который загорится жарко,
и в пытках от пустых попыток
не будет рукописи жалко.
Январь
Когда январь мерцает весело
туманной звездностью армад -
смотри как небо с тучи свесилось
и опадает на дома.
Зима на город снова дуется,
и, в снежной хваткости оков,
скрипит простуженная улица
шагами редких смельчаков.
А в парке, в солнце разуверенном,
всё бестолковей и скорей
пожаром тел больное дерево
врачует стая снегирей.
С восторгом гибельным, звенящим
идешь на стужу: рать на рать,
где в морозильник, словно в ящик,
готов: сыграв, - не проиграть!
И дышится - морозом в голову!
И крик идет на укорот -
как будто ледяное олово
тебе запаивает рот.
Звезды колеблются...
Так ли объятья разума нам тесны?
Господи, господи - ты ли пророчишь сны?
Ты ли придумал грустного человека -
просто слепил из снега.
Веришь ли ты в гулкий комок тепла?
Тело его тщедушно, любовь светла -
глиняный стебелек, бесконечная чаша,
подлая сущность наша.
Господи, господи - ты вот зевнул, а здесь
тысячелетия к нам продолжают лезть.
Ты вот моргнул - и кончились небеса,
звезды колеблются, вламываются в глаза.
Так ли все это, Господи, смерть и страх,
порох и мясо, вечности тлен да прах?
Звезды колеблются - ими полны глаза,
битая чаша, острые голоса.
Мертвое слово
Мертвым словом вытяни созвучья
к нёбу воспаленному, и чтоб
трепетала радостью паучьей
паутинка голоса взахлёб.
Пусть затянет раны неживые
болью окаянной ножевой -
будто на язык твой кто-то вылил
олова расплавленного вой.
Выпрями тугие плечи звука,
грудью напирая на глагол…
Ничего, что боль твоя безрука -
был бы легких медленный прокол.
Засипит латынь во славу Бога:
выспренно, таинственно, черно -
эта мертвость значит очень много,
а живое слово - ничего.
* * *
Когда в поэзии нет смысла,
но есть звучание высот,
что глыбами грохочут с мыса
глухой волне мозжа висок;
когда она совсем не символ
печали светлой и простой,
но все ж молчать невыносимо
и слов кровавых грозен строй;
когда стихи твои не оттиск
рифленых и протяжных дум,
а бурных озарений натиск
у тьмы всезнанья на виду;
когда поэзия на принцип
идет вразрез сама с собой -
всего важнее ею длиться
и петь с судьбой наперебой.
Почвенническое
Первая луна на человеке
светит в любопытный объектив,
а Господь смежил на это веки,
космос на себя облокотив.
И летит в извилистые дали
куча механических проныр
проверять по звяканью медали
видимость обратной стороны.
Первопроходимцы и проходцы
этой неуемною зимой
жгут свое неверие о Солнце
всею окрыленностью самой.
А весной разумной и лечебной
примет космонавта на поля
крови намешавшая и щебня
первая, как исповедь, земля.
© Э.Учаров Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №10, №1 2013г, №12 2011г. |