НЕПОВТОРИМАЯ
(История любви в четырех частях, с предисловием и стихами)
Предисловие
За окнами - 12 октября 2003 года, воскресенье, сумерки, прохладно. Мы
сидим в моей микролитражке возле блокпоста, на границе области и
столицы. Поджидаем черный, большой "Mercedes" с тонированными стеклами
или темно-зеленый джип "Landcruizer". Моя спутница не раз ездила в этих
автомобилях, но их номеров не знает. В одном она уверена совершенно:
нынешним вечером, рано или поздно, на одной из своих машин здесь проедет
ее бывший любовник, возвращаясь с дачи с другой девушкой. Она познакомилась с ним четыре года назад, когда ей было 17, а ему - 56.
Несколько месяцев спустя он сделал ее женщиной. Некоторое время она даже
жила в его доме, была, так сказать, почти женой. Однако несвобода
запертой в золотой клетке птицы, бывшей до того вольной, издевательства
и рукоприкладство хозяина, его многочисленные измены побудили ее бежать
и скрыться от него. Но он отыскал ее, просил, умолял, обещал, вернул. И
она прошлась по второму кругу, только теперь уже с беременностью,
сотрясениями мозга от побоев, выкидышем плода на пятом месяце. И опять
ушла. А он, 60-летний крепостник, всплывший на поверхность дней
сегодняшних из глубин двухвековой давности, опять не дает ей вольной.
Требует вернуться, преследует, угрожает. Организовал избиение 30-летнего
поклонника, невзначай появившегося у нее. Она надеялась опереться на
того в своей обороне против распоясавшегося феодала. На поверку же
"защитник" оказался всего лишь жалким вралем, любителем выпить и
закусить, хлестаковым, альфонсом - живущим на средства женщины
паразитом. Ясное дело: не успел он получить "назидания", как и след его
тут же простыл. Увы, в своей заячьей "доблести" сей прощелыга оказался
не одинок. "На кого бочку катишь?!" - сказали ей в милиции и не приняли
заявления, в котором защиты от пуще прежнего разошедшегося садиста она
искала теперь у стражей порядка, закона и справедливости. И менты тем
самым, сами, видимо, того не подозревая, показали, что они ничуть не
лучше того самого альфонса, поспешно отпраздновавшего труса... А юная жертва еще раз убедилась в могуществе своего преследователя, в
его неуязвимости и недосягаемости, в безысходности своего положения. По дороге к блокпосту на границе области и столицы, а это 30 километров
в сутолоке улиц большого города, я пытался донести до нее, что она
ошибается, что безвыходных ситуаций не бывает. - Вы - свободный человек, и никому не позволено посягать на ваши покой и
волю. Ну и что, что он - ответственный работник и коррумпированный
чиновник?! Что с того, что он - владелец строительной фирмы - средства
"отмывания" денег?! Мало ли, что он ни в грош не ставит правовые нормы,
ментов и даже признанных, согласно молве - всесильных, авторитетов среди
воров в законе?! Даже если он не просто рисовался перед женщиной, а в
самом деле из кресла своего повелевает воротилами теневого мира, он
куражится только потому, что вы не знаете своих прав, могущих помочь вам
инстанций и способов постоять за себя. Слово - в мире нет сильнее этой
силы. Слово кого угодно из крутых может заставить побледнеть - от страха
потерять свое положение, а с ним и свои доходы. Ведь они, крутые, львы,
так сказать, тем более имеющие тепленькое местечко в одном из Коридоров
Власти, в душе своей - те же зайцы. И проходу он вам не дает не столько
потому, что не может жить без вас, а сколько потому, что наслаждается
своей властью, упивается своей безнаказанностью: он вашим страхом перед
ним, по сути своей, трусом, подзаряжается самоутверждающей энергией. Она только печально улыбалась в ответ... "Если вы поднимете против него свое Слово, он убьет меня", - вздохнула
она, наконец. Не знать бы мне об ее существовании в нашем городе, если бы не… Совершеннейшая случайность свела меня как-то с тем самым альфонсом, и
тот спустя пару часов после нашего знакомства потащил меня к ней (тогда
он еще пыжился в ее поклонниках и хранителях). Перед этим он успел
представиться крупным бизнесменом, поставщиком в страну
стоматологического оборудования, побывал в моей квартире, наговорил мне
с три короба, наобещал помочь с моими издательскими делами в России.
"Меня, когда я отправляюсь в Москву, встречают в домодедовском аэропорту
на джипах и с вооруженной охраной", - поливал он мою страждущую душу как
нельзя более подходящим сиропом. Мы поехали купаться, а потом он всех
(за рулем моей машины был мой сын) пригласил в кафе. Он проявил себя
большим знатоком и ценителем застольного дела, и мы так хорошо посидели,
что он дошел до состояния невменяемости. Денег, собранных ею из его
карманов не хватило, ощутимо доплачивать пришлось мне, да я его еще на
плече донес до машины, а потом поднял в ее квартиру на третьем этаже. На
прощанье я дал ей свой телефон, чтобы он, протрезвев, связался со мной,
и на всякий случай попросил ее номер. Звонка от моего новоявленного
друга так и не последовало. Месяца через два, не меньше, мне в самом
деле приспичило с Москвой, но никто не мог помочь реально в перечислении
моих денег, и вдруг я вспомнил тот день и вечер, крутого поставщика
стоматологического оборудования и его прелестную подругу, бассейн и
раут, шашлыки и все остальное. Позвонил ей. Тогда-то клубочек и начал
разматываться... "Отпущу, если поймаешь меня с другой!" - пообещал в конце концов
прожженный женолюб несговорчивой беглянке, скорее всего, желая этой
ложью опять заманить ее в клетку. Потому мы с ней и сидим в моей машине,
хотя я и не верю ни в эту затею, ни в обещания старика,
влиятельно-состоятельного и похотливо-ненормального... По правде говоря, мне не следовало впутываться в это дело. У меня еще
так много обязанностей перед своими детьми, мамой, внуками,
родственниками, наконец, самим собой, что я не должен подвергать свою
жизнь риску и опасностям. Да и времени у меня в обрез, аж спать некогда,
и мое сегодняшнее прожигание бензина и часов - непозволительная роскошь.
Не только потому, что я - совершенно вольный человек и средства к
существованию капают мне тогда и только тогда, когда я сам
непосредственно "охочусь" на деньги. Но главным образом потому, что тех часов,
которые я нет-нет да пускаю по ветру (а иногда, увы, и на ветер), может
в грядущем не хватить, чтобы поставить последнюю точку в каком-либо
начатом деле, и оно, потерянное время, встанет мне тогда дороже лимузинов
зловредного и преступного сластолюбца... Нет, нет, последних мыслей у меня, сидящего в машине возле блокпоста, не
было. Просто-напросто они уже давно известны мне, думаны-передуманы, но
текущая жизнь, конкретная ситуация бывают сильнее наших абстрактных
построений, нажитого опыта и внутреннего голоса... И все-таки. Стал бы я интересоваться этой молодой женщиной, если она
была бы малограмотной девкой, а не выпускницей педагогического
института, учительницей русского языка и литературы, в некотором роде
"своим" человеком? Не знаю. Стал бы я у ней бесплатным извозчиком, если
она не была бы так красива и очаровательна? Не знаю. Стал бы ее
бескорыстным рыцарем, если она была бы банальной красоткой, продажной и
запутавшейся? Не знаю. Но я свято верю в одно: несмотря ни на что, она
осталась такой же чистой, такой же наивной, такой же бессребреницей,
какой была до знакомства с злосчастным старикашкой. Она ведь не знает
даже номеров его крутых автомашин! "Ох, и жаден же твой хахаль! Ни подарков, ни даже цветов! Да и ты
хороша! Что же ты не берешь с него денег?! Не дает - требуй!" - упрекала
и поучала ее мама. "От этих ее слов у меня внутри оборвалась последняя ниточка, связывавшая
меня с родителями. Ведь я его … любила. Как можно продавать свои
чувства?!" Одного этого признания, прозвучавшего в наш жестокий век из уст
представительницы нынешнего, весьма прагматичного, а нередко и
циничного, молодого поколения, достаточно, чтобы отдать за нее жизнь. К
тому же она, в отличие от большинства современных девушек и женщин
("вредные привычки" этого большинства - самая болезненная для меня
перемена последнего десятилетия), не курит, а из напитков признает
только соки. Клад! Тургеневская девушка начала 21 века! Коль среди
молодежи есть такие люди, как она, значит, у этого поколения еще не все
потеряно... И тот дон-хрыч-жуан, циник из циников, несчастный человечек, уже немало
поживший на свете представитель другого поколения, к которому, в
общем-то, принадлежу и я, видимо, потому и не отступается от нее, что
знает ей истинную цену. И предчувствует: отступится - до конца дней
своих будет грызть свои локти... "Расскажите еще что-нибудь о себе", - просит она меня опять. - Хотите любовную историю? Или историю любви? Какая разница? Судите
сами: грустная история и история грусти, душевная история и история
души, любовная история и история любви... Любовную историю, пожалуй, можно втиснуть в одно стихотворение или в
один рассказ, а истории любви может потребоваться роман, и не исключено,
что не в одном томе, но в двух, трех, четырех... Первый у меня написан, лежит; к другим
- еще не подступался; но я их,
четыре книги одной и той же истории одной и той же любви, все-таки
попробую выразить для вас одним, небольшим, состоящим из четырех частей
рассказом. Но не сейчас, не здесь, не в машине, не на скорую руку. Быть
может, когда-нибудь прочтете...
Часть первая
Она, любимая, со мной уже не один десяток лет. Вначале незримо, потому
что в первый период своей жизни, начиная с розового, дошкольного
возраста, когда в мальчиках и девочках тяга к особам противоположного
пола уже вполне проявляется, человек может только думать о ней, своей
второй половине. Думать, ждать, надеяться, искать, приходить в отчаяние
и вновь искать, вновь надеяться. Однажды наши пути, наконец, пересеклись...
Как много ночью звезд, а с утром - света у осени, страдой и солнцем жаркой, в моем краю и кротком, и не робком! - власть в сентябре здесь все еще у лета. И было так: райком и горожан на сборы урожая гнал в сады, а после - озадачивал их хлопком.
Себя увидел я средь их рядов едва ль не с самолета из Москвы, и наши там, в саду, сошлись дороги. Как мало было мне дней тех трудов! - Мы разлучились, а потом встречались случайно, очень редко, мимолетно, - иных хлопот я брал тогда пороги.
К тому ж октябрь и осень золотая в пучину ввергли нас с тобой сомнений - ошибок прошлых трудное наследство. Пробоины души своей латая, мы дни в тревоге тайной проживали, к свободе тщетно прорывались врозь и не могли найти решенья средство.
Задуманный Всевышним поворот - сближенье наше было неизбежно. Меня на дальний в океане свет внезапно увлекло под Новый год на гребне теплой, ласковой волны: "Ужель меня к той Женщине несет, что тысячу искал я долгих лет?!"
Он
- колыбель моей любви, январь, его витка четыре незабвенны: надежду возвращал он всякий раз. В душе то червь, то всемогущий царь, - в те зимы я не ведал, не гадал, что в будущем один из декабрей, за все воздав, одарит внучкой нас…
Как много утекло воды и лет! Хлопкоповинность вновь у нас в ходу, Союз, соцлагерь, небоскребы с треском столкнуты в бездну, - суета сует. Но встреча наша первая средь яблонь, твой первый взгляд и первое свиданье не меркнут смыслом, красками и блеском.
Часть вторая
Да, после первой нашей встречи в саду, средь розмаринов и ренетов, я на
четырех витках января думал о ней, любимой, добивался ее, уходил от
своей первой семьи. Потом мы стали супругами, прожили пять лет, родили
дочь и сына. Последующие три года мы, забросив всё и вся, позабыв о
себе, боролись за жизнь своего сынишки, то ли родившегося с сепсисом
крови, то ли "награжденного" этой болезнью в родильном доме. А на
четвертый не выдержала жена, заболела. Пять лет угасала она...
Забрал Всевышний по весне Тебя, оплаканную мной, Поднял тебя Он в мир иной, Ко мне спускает лишь во сне.
Пряду нить жизни без тебя, Взрослеют дети без тебя, Пошли уж внуки без тебя, Несутся годы без тебя.
А помнишь, тоже по весне Тебя Творец связал со мной, С тобой я был самим собой, А после - белкой в колесе.
Несутся годы без тебя, Прожита вечность без тебя, Мир изменился без тебя, Мне одиноко без тебя.
В апрелях - жизней наших стык. В них всё: семьи возникновенье, Акмаля трудное рожденье, Наргиз осиротевшей крик.
Мне одиноко без тебя, Живу в полсердца без тебя, Нет утешенья без тебя, Наказан жить я без тебя.
Часть третья
Да, много уже прошло времени с того дня, как она, любимая, пересекла
черту, пролегающую между двумя мирами. Назад она ни разу в моей яви не
возвращалась. А что такое сон? Дарованная свыше возможность, когда люди,
находящиеся по эту сторону от роковой черты, на время теряют свою явь, а
в этой их неяви, кроме всего прочего, потусторонние их родственники,
близкие, знакомые и незнакомые могут свою явь обрести... Во сне и наяву несравненный образ любимой женщины жил и живет в моей
душе, чего окружающие люди не могли и не могут осознать до конца. Даже
самые близкие - теща, дети, сестры, мама не совсем понимают, что этот
образ - главная планета в системе космических образований моего
внутреннего мира, существующая независимо от каких бы то ни было
новообразований и обстоятельств, в том числе нынешних, текущих.. Планета
эта с того давнего сентября, когда я вернулся из Москвы после
восьмилетней учебы-жизни и меня буквально на второй день отправили "на
яблоки", имеет реальный облик, имя и судьбу. Имеет - в отличие от трех
первых периодов моей жизни, когда главная планета, выражаясь языком
математиков, еще пребывала в неявном виде... Проходит май - месяц, который некогда был для нас медовым. Вернее, его
начало, потом она уехала в экспедицию, а прерванный "мед" полился в
следующем месяце, на который пришлось и наше свадебное путешествие к
Черному морю.
И вновь июнь, и вновь начало лета, Рожденья дни моих кумиров двух, В душе моей симфония дуэта: Любимой лик и Стихотворца дух.
Тебе, мой свет, мой гений женских чар, И вам, стихов пронзительных ваятель, Свой подношу смиренно скромный дар, Вздев мысли ввысь:
"О, наш Создатель!
Ты очень скуп! В подлунный мир являешь Таких людей за сотни лет лишь раз, Безвременным перстом их забираешь, В слезах, в любви и в жизни бросив нас.
Познал я суть, Творец, Твоих велений: Вершить мы свой не можем бренный век Без Страсти и Гармонии явлений, - Таким Тобою создан человек".
Часть четвертая
А может, еще и потому я обречен жить и дышать историей, которую
рассказываю и у которой, как у всякого кольца, нет ни конца, ни края,
что я рожден и живу под знаком созвездия Весов, звезда моя
- Венера и камень
- алмаз... Ну да, я родом из осени
- поры, когда, кроме всего остального, считают
цыплят. Вот внученька, цыпуленька, которой в ближайшем декабре
исполнится четыре года, по всей видимости, еще в большей степени, чем ее
мама (она сейчас, страшно вымолвить, в Нью-Йорке), похожа на ту, которая
была и есть единственной в моей жизни по-настоящему любимой женщиной.
Лет этак через 13-14 внученька, став повторением своей бабушки, будет
поражать воображение всех окружающих. А у меня к тому же будет
возможность как бы увидеть свою суженую в ее юные годы, когда мы с ней
еще не были знакомы. Это ли не чудо?! Пусть оно свершится, даже если
между мною и внучкой пролягут (чем бес не шутит!) 15 тысяч километров.
Только дай Бог, чтобы повторение было лишь обликом, всеобщим
поклонением, но никак не горькой составляющей судьбы. Было такое: я завез внучке корзину белых роз. "Это тебе!"
- сказал я и, ничего не объяснив ошарашенным
дочери и зятю, уехал. Некогда было. Пришлось бы долго говорить. То была
особая годовщина моей первой встречи с любимой женщиной. Она, любимая,
улыбающаяся мне в том самом яблоневом саду, и ныне блистающая наша с ней
дочь
- мама нашей внучки
- стали тогда сверстницами. Жизнь любимой
продолжается. Да, в сентябре началась история моей любви, а сам я родился в октябре.
"Получается, сперва родилась история, а вы
- только 25 дней спустя?"
- может спросить какой-нибудь шутник. "А почему
бы и нет?"
- отвечу я ему вопросом на вопрос. Ибо история моей любви
- это главная страница истории моей Страсти,
заложенной во мне гораздо раньше моего появления на свет. Страсть
- для мужчины это крайне неравнодушное отношение к женщине, к
своим детям, работе, своему движению вперед и вверх в постижении истин
бытия и сознания, окружающим людям, происходящим в стране и мире
событиям, жизни, каждодневному, сиюминутному, непреходящему, вечному.
А Гармония
- это высокая поэзия и проза, музыка, живопись,
театр, балет, большинство других танцев, физическая культура,
математика, логика, другие умственные построения, соблюдение своей
чести, благородство в поступках, порядок в работе, семье, обществе и
собственной душе, а также наше стремление к ней, Гармонии. Страсть и Гармония
- близнецы-сестры. Жизнь продолжается. Хотя я без нее, любимой, живу в полсердца. Хотя мне
без нее нет утешения. Хоть я и наказан жить без нее... Но я ведь все-таки живу. И даже дожил до ... золотой осени отпущенного
мне века. И даже иногда мелькнувшее в толпе лицо привлекает мое внимание
своим отдаленным или кажущимся мне сходством с ней, женой, матерью моих
уже взрослых дочери и сына. И даже еще хочу пожить хотя бы три десятка
лет. И все это во многом благодаря ей, единственной в моей жизни
по-настоящему любимой женщине. Нет слов, чтобы выразить свою
признательность Всевышнему за то, что Он некогда явил ее в этот мир и
однажды свел со мной. Иначе мое рождение и моя жизнь были бы для меня
бессмысленными, никчемными, достойными сожаления. Иначе я ни разу не
смог бы выразить словом свою Страсть и свое стремление к Гармонии.
Мне образ памятный, любимый, неземной Вы обратили в плоть подобием живым. Картины дней былых неслись передо мной, Явленьем праздник вы устроили своим.
Вы прячете в груди колдуньи тайный дар, Я слабость прежнюю к словесности питаю, Под утро снились вы, меня бросало в жар, Проснувшись, позвонить еще раз к вам решаю.
Под взором близких вы, прекрасная пантера, Я ж одинокий волк и в этом горд собой, И разные у нас любовь, надежды, вера, С моими не боюсь преграды я любой.
Я лишь боюсь смешков за серебро в висках, Ласкать ваш слух боюсь заветными словами И в ваших утонуть младых боюсь глазах, Закабалив себя греховными мечтами.
Боюсь, в беспечности играете вы мной, Боюсь, и без игры сражен я сразу вами, Боюсь, что никогда маг таинства ночной Моста (пусть зыбкого) не явит между нами.
Мне облик дорогой, увы, давно незримый Вы воскресили вновь явлением своим, В своем привычном вы помчались вихре мимо, Я ж втайне вновь томлюсь желанием одним:
Как много лет назад, обнять Ее колени, Прильнуть губами к ним, от счастья замереть, Не слышать ход часов в отраде, неге, лени И в том огне любви до пепла догореть.