Гей-бар. Ночное время дня

Когда озвереем от счастья и захочется дрязг и свар,
Мелочных склок и чьей-нибудь свежей крови,
Поедем в гей-клуб, дорогая, поедем в гей-бар,
солидный и дорогой, порочный в своей основе.

Там, знаешь, как в физиологии, бывают женские дни -
Девки пьют, как сапожники, и случаются классные драки.
Натуралки приходят толпами и делают вид, что одни,
Набиваясь на комплименты и рассказывая всякие враки.

Мы войдем с тобой скромно, сдадим в гардероб пальто,
И молоденький гардеробщик кивнет нам, как старым знакомым.
Нас встретит хозяйка, одетая в черт-те что,
с лицом, похожим на грубый стриптиз со взломом.

Мы расставим с тобой все на место и всех по местам,
Мы поставим с тобой не вопросы, а точки и галочки.
Здесь играют на жизнь с иностранным названьем bedlam.
Нет, ты глянь, дорогая, как тащатся натуралочки!

А знаешь, чего им здесь надо? (Только не ржи.)
Ты не поверишь - да тоже ведь счастья и нежности!
Впрочем, впрочем... У каждого мера лжи
Прямо пропорциональна тоске в промежности.

Официантка с голыми сиськами положит на столик меню,
Мы будем таращиться и чувствовать себя идиотками -
она-то сверкает ими по сто раз на дню,
а нам неловко со всеми своими шмотками.

Мы закажем шампанского, покурим, пока несут,
Окинем всех взглядом, нагловатым и независимым.
Ты скажешь: "Мило. Без шарма, зато уют", -
и странно посмотришь на ту, которая с сиськами.

Э! Лучше смотри порнуху - дешевка, конечно, и дрянь,
актриски - атас и нонсенс, и в маникюре при этом.
А по залу будет шататься всякая пьянь,
рыдая от передоз и трахаясь по туалетам.

Мы хозяйке с лицом из стриптиза окажем честь -
похвалим дизайн и кухню, а так же цены -
тоже ведь дама, чего уж, какая есть,
да и я не Толстой, да и лекарь не Авиценна.

Ах, дорогая, жаль, это не декаданс!
Какой шикарный сюжет подсевшим на валерьянку...
с накладными грудями смешной раскрашенный транс
кокетничает с тобой и косит под лесбиянку...

Краткая лекция перед оргазмом

Упрекают. Говорят - дескать, пошло и не эстетично,
дескать, вот мы, к примеру, - о том же, но только другими словами,
и, дескать, как же, гражданочка, вам не стыдно - вам лично -
всё называть своими грубыми именами?

А я никогда не любила вранья. Никогда не любила.
"Точка наивысшего наслаждения" заставляет меня нервно шарахаться.
"Давай займёмся любовью"? - да я бы за эту фразу тебя убила.
Или ты не умеешь трахаться?

Странные люди... Им всё время хочется быть гораздо красивей, чем нужно,
как будто не знают, что настоящий оргазм всегда некрасив, хоть полезен,
поскольку оргазм (настоящий) ломает весь контур снаружи -
поскольку оргазм (настоящий) есть "сколько выдержишь",
а не "сколько влезет".

К чему это я?.. Ах, да.
Послушай, давай не будем про то, как там в песне поётся.
Умоляю, не строй из меня королеву, ладно?
А просто сорви с меня всё, что успеешь, и всё, что сорвётся,
и просто возьми меня. Сразу. Жадно.

         Я буду сегодня...

Я буду сегодня немножечко новой, -
как вымысел (можно - враньё).
Как долго Вы звали меня Воронцовой
и путали имя моё!

Я буду сегодня немножечко Вашей
(как музыка, сон и Дали).
Вы можете звать меня просто Наташей,
а нравится - Натали.

Я буду Вам лучшей - красивой и первой! -
во всём соблюдая черёд,
я буду сегодня Вам преданно-верной
(а может, наоборот).

Монашкой, гризеткой, изысканной дамой, -
вся к Вашим услугам, мадам! -
самим совершенством, - единственной самой! -
такою, как хочется Вам.

И это не важно - любовь или порно,
во тьме ли, при свете ли дня.
Я буду сегодня тиха и покорна, -
возьмите меня!..

         Кризис среднего возраста

Старею. Не девочка уж. Под глазами морщины.
Стал голос спокойней, и тверже - командные нотки.
Ты знаешь, смешно, но мне нравиться стали мужчины
и узкие платья, и черные, в сетку, колготки.

Стал голос спокойней... Нет, он все, конечно, такой же -
красивый, грудной, сексуальный, волнующий, певчий, -
но, видишь ли, нотки командные все-таки тверже,
и значит, чему-то во мне не становится легче.

Старею, ты знаешь... Нет, как это все-таки странно -
так странно! - за сорок вдруг взяло и перевалило!
Да, да, понимаю, еще хороша и желанна...
Нет, нет, я не спорю, за сорок - еще не могила,

но все же, но все же... Но в том-то вся правда и ужас,
но в том-то и суть, что я меньшему стала - не рада.
Сойти и за тридцать, подкрасившись и поднатужась, -
оно-то, конечно... И, в общем, при случае надо...

Старею. Не веришь? Взгляни. Это даже не глупость -
не скрыть, не пресечь, не списать на пустяк и ошибку.
И дело не в этом, что тело теряет упругость,
и вовсе не в том, что лицо потеряло улыбку,

а просто... ну, как бы ясней?.. Все, как есть, принимаю,
и, знаешь, плевать, и не больно, не страшно, не стыдно.
Старею. (Старею!..) Все вижу и все понимаю.
Обидно? Да вряд ли. (Вот видишь, - уже не обидно.)

Вот видишь. Вот видишь... А ты говоришь, - быть поэтом!
Быть равной средь первых! - какая поэзия, к черту?!
Поэзия - это невинность. Не стоит об этом.
Поэзия - это наивность. Не будем о мертвом.

            Kone

Вы такой невозможный -
язвительный, вредный и злой!
Я Вас вижу усталым,
бредущим в заснеженный садик.
Там деревья белеют
подстывшей и хрупкой золой.
Там никто Вам не скажет
ни "милый", ни "здравствуй", ни "Владик".

Там еще - ничего:
ни прозрений, ни встречных огней.
Там уже - ничего,
что могло бы отнять и развеять
безразличную тень -
беспричинную память о Ней,
той, в которую Вам
так хотелось когда-то поверить.

И я вижу Вас там:
тишина (...тишине... тишиной...)
...фонари и деревья...
...и млечные сонные рыбы...

Я могла бы прийти.
Я сказала бы: "Будьте со мной..."

И в такой тишине
Вы услышать меня - не смогли бы.   

Кому-то

Я не против - ищите, судите, копайте. Кропайте.
От неверного вздоха до самого зыбкого взгляда -
не жалейте меня, изучайте меня - излучайте!
Дорогие мои, как пристрастности вашей я рада.

Мне ни строчки стихов не пишите и не посвящайте,
ну зачем нам стихи в лакированном мороке липком?
Не прощайте меня, упрощайте меня, ощущайте
в каждом вздохе меня, в каждом взгляде неверном и зыбком.

Я ко всем, ко всему, от всего - так не настежь
открыта!
(Здесь ошибка, я знаю, но мне и с ошибкой не плохо.)
Удивите меня - неужели я так не забыта?
Изымите меня - зыбкий взгляд из неверного вздоха.

Я прощаю вам все - от греха до небесного сада,
от письма до любви, от любви до печали щемящей,
от неверного вздоха до самого зыбкого взгляда,
от любви до любви. Невозможной. И ненастоящей.

Наверное, ей хотелось...

Наверное, ей хотелось
быть дамой в вечернем платье…
С красивою папиросой
в ореховом мундштуке
томно бродить по дому
в китайском таком халате
с визгливой такой собакой
на лаковом поводке.

А вечером в ресторане
есть устриц и пить коктейли,
а может, и не коктейли,
а что там под устриц пьют.
Ну в общем, плевать на устриц,
да что я на самом деле,
не устриц и не коктейли -
мороженое и брют.

А после в вечернем платье,
манто и вечернем сплине
на длинных таких шикарных
эффектных таких ногах
выйти и долго ехать
в немереном лимузине,
Как многие часто ездят
в высших таких кругах,

особенно поздней ночью,
как будто бы ранним утром,
в какие-нибудь не гости,
но можно и из гостей
с каким-нибудь юным бравым
усатым и чернокудрым
возвышенным офицером
каких-нибудь там частей.

И чтобы от взглядов искры
летели бы, как от лезвий,
и строгим вечерним платьем,
как шкурой, скользить в траве!..
А после свалиться на пол.
А после проснуться трезвой.
С огромной такою мордой.
На маленькой голове.

Меня называли воском...

Меня называли воском,
водой многоликой, -
я знаю: если меня не бросят,
я стану великой.

Меня называли пламенем,
свечёй догоревшей, -
я знаю: если меня помянут,
я стану воскресшей.

Меня называли грубой,
не впрок интровертной, -
я знаю: если меня полюбят,
я стану бессмертной.

Про з. (о высоком)

Засижена задница стулом
и согнута мыслью спина.
Опять пред стихом, как пред дулом,
сижу совершенно одна.

И, что-то творя о высоком,
вот так до рассвета сижу
и чутким недремлющим оком
на собственный почерк гляжу.

Мне снова сегодня не спится,
не естся, не пьется опять.
И рифма, как гордая птица,
сидит и не хочет взлетать.
 

Околофилософское желе для начинающих

                       «На свете счастья нет,
                       а есть покой и воля» (классик)

                      * * *
Еще ползет по лезвию пера
за ямбом ямб бессмысленность творений,
но зрячесть нас уводит от прозрений
и мудрость не доводит до добра.

И, прожитое гробя задарма,
всплывает мысль с изяществом дерьма,
что счастья нет, а есть покой и норма.
Поэзия - издержки хлороформа
сознанья, не пришедшего с ума.

Нас бьет озноб в бреду метаморфоз
и хочется бессмертия и роз.

И возвратясь на старые круги
в каком-нибудь невиданном зигзаге,
за ямбом ямб потянемся к бумаге
и встретимся как старые враги,
как смерть и боль, как таинства и маги,

и будем жить, исполнившись отваги, -
беседовать с поручиком Киже
и с детства ненавидеть бланманже.

        Хочется в классики!

Хочется в классики! - в кресло - в портрет -
в рамку - в эпиграф - в большое надгробие -
в промысел божий - в Христово подобие -
в космос - в бессмертие - в менталитет!

Хочется в классики! В чёрном пальто,
в бежевой шляпе, в перчаточках кожаных -
скромно бродить вдоль газонов ухоженных,
как до меня - никогда! и - никто!

Хочется в классики! - "чтобы" и "как" -
"кем-то" и "чем-то" - "зачем-то" и прочее -
стать неразгаданной, как многоточие, -
только бы не - вопросительный знак...

                        Вечер

                       "Я камин затоплю, стану пить.
                       Хорошо бы собаку купить"                                        (кажется, Бунин)

Вечер тёмен и тих, - вечер путает стих,
лезет в душу туманно и влажно,
словно кто-то назло, словно что-то прошло.
Всё прошло. Остальное не важно.

Я задую свечу. Я вина не хочу.
Не умру и не стану поэтом.
Я камин затоплю. Я, наверно, люблю.
Но, наверно, не стоит об этом.

                                ©Н.Воронцова-Юрьева 

                                                                                                  НАЧАЛО                                                                         ВОЗВРАТ