ВОЗВРАТ                             

     
Апрель 2002, №3      
 
   Документальный                        очерк___________________________________________      
   

 

    

        Сколько бы лет не прошло со дня окончания Второй мировой войны, события тех времен тяжелым эхом отдаются в сегодняшней жизни. Потеряв треть своих корней, еврейский народ сумел выстоять в Холокосте, явив миру образцы несгибаемого мужества и высоты духа. Вместе с тем, существует мнение, что “евреи, опустив голову, шли навстречу своей смерти, умирали как овцы на бойне”. Кое-где на просторах СНГ даже появился тезис: “Геноцид - позорная страница еврейской истории.” Так ли это?

       

 

 

 

 

                                                                                 Геннадий Меш

                ОНА НЕ МОГЛА СОГЛАСИТЬСЯ НА РАБСТВО  

                                                 История “Неизвестной”

 
           Мгновение – и петля одного за другим выдернет из жизни людей, запечатленных на снимке. Но это чуть позже. А в предверии страшной минуты стоят три человека перед эшафотом. Ни мольбы, ни отчаяния в лицах. Невольно чувствуешь: нет, это не жертвы, это - борцы.

                             

      Кто они? Пожилой человек - Кирилл Трус, справа - Володя Щербацевич. Оба подпольщика. В центре со щитом на груди - ... До последнего времени о ней говорили: неизвестная. А чтобы как-то сгладить неловкость от такого вопиющего факта (ведь снимок обошел весь мир, фигурировал на Нюрнбергском процессе, стал хрестоматийным), слово “неизвестная” стали постепенно писать с большой буквы. Вышло почти как фамилия..

       Кирилла Труса, Володю Щербацевича и “неизвестную” казнили 26 октября 1941 года в Минске на арке дрожжевого завода. Первая публичная казнь на оккупированной советской территории - для устрашения непокорных. Через город ”тройками” их вели к месту расправы. Сгоняли людей, оглашали приговор. Обязательно фотографировали. Вешали. Еще пару дней тела - для всеобщего обозрения - раскачивались на виселицах. В общем - обыкновенный фашизм, что и было документально запечатлено в фильме Михаила Ромма.

         Настоящее же имя девушки - Маша. Маша Брускина, еврейская девушка семнадцати лет, недавняя выпускница 28-й школы города Минска.

         В конце июня, когда в город вошли фашисты, в здании политехнического института был устроен лагерь-лазарет для раненых советских бойцов. Немцы решили сконцентрировать в одном месте военнопленных и вылавливать среди них командиров и комиссаров. Сюда медсестрой устроилась работать Маша. Дело не ”хлебное”, но все же ближе к своим, можно помочь. Когда в Минске начали создавать еврейское гетто, она, высветлив волосы перекисью водорода, вовсе перестала походить на еврейку - блондинка со стройной горделивой осанкой.

         Маша свободно ходила по городу, собирала для раненых медикаменты, перевязочный материал, одежду. Ей даже удалось раздобыть фотоаппарат (несдача и хранение которого карались смертной казнью) для изготовления документов. Все это было нужно подпольщикам - они помогали раненым бойцам бежать из города в партизанские отряды и за линию фронта. Через Кирилла Труса Маша распространяла сводки Совинформбюро о положении на фронтах - спасая людей от изоляции и мучительного неведения. Тем временем лазарет готовился к побегу. Уже были готовы аусвайсы, одежда. Раздобыли топографическую карту, компас, наган. Перед уходом майор Истомин (Маша выполняла все его поручения и очень дорожила его доверием) сказал ей:

        - Твоя одежда и документы, сестренка, - это тоже оружие. Жив буду, обязательно разыщу тебя после войны, чтобы еще раз сказать спасибо. Теперь последняя к тебе просьба: не ходи сюда больше. Тебе надо исчезнуть…

         И Маша на несколько дней “исчезла“.

        Группа - примерно в полтора десятка советских офицеров - вышла из Минска, чтобы перейти линию фронта (с партизанскими отрядами связаться тогда им не удалось). По дороге их схватили полицейские. Часть отряда была расстреляна на месте. Кое-кому удалось бежать.

        Выдал подпольщиков один из раненых, которому Маша помогала бежать. Имя его - Борис Рудзянко. Лейтенант, штабист. Может быть, во время допроса не выдержал, а может, предал товарищей просто за сытный обед, стакан водки или еще что-нибудь...

       “Больше всего меня терзает мысль, - писала Маша уже из тюрьмы своей матери, - что я принесла тебе горе. Прости. Со мной ничего плохого не случилось...” (А что же все-таки случилось там, в застенках? Чьи еще имена Маша сохранила, уберегла от палачей?..)

        Всегда подтянутая, собранная она хотела выйти на казнь в школьной форме: “Если сможешь, передай мне еще школьную форму, зеленую кофточку и белые носки. Хочу выйти отсюда в форме...”

         Именно такой - независимой, волевой знали ее одноклассники. Почти все мальчишки в классе были неравнодушны к Маше. (А, может быть, зная свой удел, - она хотела всем своим видом поддержать товарищей, помочь людям держаться в этом пекле с достоинством и непокорностью.)

        Там же, в письме к матери, еще строки: “Других огорчений, клянусь, я тебе не причиню...“ (После казни мать Маши - Люся Бугакова - сошла с ума и вместе с другими узниками минского гетто была расстреляна.)

         В записке к подруге Лене Левиной у Маши есть такая фраза: “Во всяком случае, голодная смерть мне не грозит...” Да, она знала, что  и м е н н о  ей грозит.

       Что это - мужество, гордость, бесстрашие, наконец? Безусловно, все это присутствовало в гордой и чистой натуре Маши. Но было, на мой взгляд, главное - понимание, что поступить так - необходимо, что другого выбора для нее - нет. Кем воспитано это чувство: семьей? домом? родной землей? или передано ей от рождения - потребность чувствовать себя Человеком?..

         Девушка, когда поставили ее на табурет, взяла и отвернулась к забору. Палачи хотели чтобы стояла она лицом к улице, к толпе, а она отвернулась, и все тут. Сколько ее ни толкали, ни пытались повернуть, она все стояла спиной” - вспоминает Петр Павлович Борисенко, очевидец казни, позже боец Первой минской партизанской бригады.

 

                               

 

      Всего  снимков Маши Брускиной и ее товарищей семь. Пять из них в разных ракурсах запечатлевают моменты экзекуции. Два кадра - сцены расправы над Машей: эсесовский офицер со стекляным взглядом, в перчатках с холодной деловитостью поправляет на шее девушки, почти ребенка, веревку. Маша стоит спиной. Стянуты жгутами запястья вывернутых за спину рук. Следующий - солдат в пилотке выбивает из-под ног жертвы табурет.

 

         Казнь совершили добровольцы 2-го батальона полицейской вспомогательной службы из Литвы, которыми командовал майор Антанас Импулявичюс.

        Одновременно на мушку фотоаппарата, по заказу эсесовцев, ища наиболее выгодные ракурсы, девушку взял еще один фотограф, переживший эту страшную войну. И после войны - за большие деньги (пришлось даже просить помощь у городских властей) - продал фотографии Каунасскому военно-историческому музею. На недоуменный вопрос журналистов, спутя много лет, он ответил: “Дорого? А вы посмотрите, какой товар!..”

         Другой человек, Алексей Сергеевич Козловский - во время оккупации по долгу службы проявил эту пленку, под страхом смерти продублировал снимки и вместе с другими фотодокументами, запечатлевшими злодеяния фашистов, сдал их органам советской власти сразу после освобождения Минска.

       И все же, как Неизвестная стала известной - не только опознавшим ее соседям, оставшимся в живых близким, соученикам, знакомым, да что там - всей стране, народу, ради которого она пошла на смерть?

        Оказалось, ее дорога мужества - путь длиною в несколько километров от тюрьмы на улице Володарского до ворот дрожжевого завода на Комаровке - имеет и вторую половину -  длиной в долгие десятилетия. И прошли его вместо нее три других человека: киносценарист Лев Аркадьев, журналисты Владимир Фейгин и Ада Дихтярь, пытавшиеся вырвать имя Маши из небытия. В ходе поиска было собрано много материалов, опрошено множество свидетелей и очевидцев. Один из видных специалистов по криминалистике подполковник МУРа Шакур Кунафин дал авторитетное экспертное заключение: да, это Маша Брускина...

         Однако, компартийные расисты смотрели на это, словами пролетарского поэта, “в тупой полицейской слоновости: откуда, мол, и что это за “этнографические” новости?” Их больше устраивала героиня без имени, чем героиня-еврейка. Более того, на “роль” Неизвестной стали цинично подбирать то одну, то другую претендентку...

         Тем временем журналисты Ада Дихтярь и Владимир Фейгин за свои материалы на радио и в минской печати “полетели” с работы. В Минске до сих пор нет ни памятника, ни улицы, ни даже таблички в память о Маше Брускиной. В музее истории Великой Отечественной войны в Минске и по сей день красуется фотография с надписью Неизвестная. Белорусскому народу не дали возможности почувствовать, что это ЕГО героиня. Те же люди побоялись на примере девушки-еврейки воспитывать молодежь, сеять не недоверие и неприязнь, а добрые человеческие отношения между всеми людьми, живущими на этой земле.

         Невольно вспоминается история другой еврейской девушки - Тани Маркус, чье тело фашисты резали и жгли на земле киевской. И если, в продолжение этой истории, одной не захотели вернуть ее имя, то другую - замалчивали, нередко пытались оклеветать, вслед за фашистами жгли уже не тело, а ее мемориальный бюст... Но это было потом. А тогда... Не раболепие перед власть имущей партией толкало Машу и Таню на подвиг (да что там подвиг, в их понимании - долг!), а любовь к земле, на которой они родились и выросли, которую по праву считали своей...

         ...За тысячи километров от белорусской земли, в далеком Израиле старшеклассники собрали по шекелю на памятник героине. За своих детей и внуков, проживающих в СССР, внесли по шекелю их родители, дедушки и бабушки. А один мальчик специально прилетел из Лондона, чтобы лично передать свой доллар на памятник Маше Брускиной.               

    

                                                      
                                     Памятник Маше Брускиной в Тель-Авиве (Кфар ха-ярок) 


        В канун пятидесятилетия подвига Маши Брускиной, в письме в газету “Труд” дядя Маши - известный скульптор, народный художник Заир Азгур, писал: “Машу убили за то, что она не хотела и не могла согласиться на рабство, за то, что ее манили свобода, правда, красота!”

          Да, свобода, правда - везде и всегда - это и есть красота нашей жизни!


Послесловие

     В 1977 году на выставке “Преступления Вермахта. 1941-1944г.г.” в Мюнхене немецкая журналистка Аннегрит Айхьхорн на фотографии, где немецкий офицер накидывает петлю на шею Маши Брускиной, узнала своего отца Карла Шайдеманна. Она не смогла жить с этим грузом и, в конечном итоге, покончила жизнь самоубийством.

                                                                                                                        ©Геннадий Меш 

Предыдущие публикации и об авторе см. "О Журнале" и в Тематическом Указателе в разделах "Публицистика" и "Редактор-Автор"

                          НАЧАЛО                                                                                                                                                                                          ВОЗВРАТ