ВОЗВРАТ                                       

   
 
Март 2006, №3      
 
Советская цензура и литература____                                                                              Виктор Кузнецов                                                              

СКАЗКА - ЛОЖЬ, ДА В НЕЙ  НАМЕК...                            

 

         Многие классические произведения давно стали детским чтением: “Дон Кихот”, “Робинзон Крузо”, “Всадник без головы”, сказки Пушкина... Но есть и обратный процесс, когда детские книжки привлекают внимание солидных ученых, отыскивающих в них бездну премудрости.
          Не пора ли взглянуть по-новому и на такие привычные шедевры, как “Золотой ключик”, “Волшебник Изумрудного города”, стихи Чуковского, “Старик Хоттабыч”? Обратим внимание на время выхода названных книг. “Буратино” - 1936 год, “Хоттабыч” - 1938, “Гудвин” - 1939, “Краденое солнце” - 1935... Добавим сюда “Приключения капитана Врунгеля” (1939), повести и рассказы Гайдара - и увидим, что расцвет детской литературы в СССР совпал с годами самого мрачного террора.
         Много уже сказано о тоталитарной ментальности советских писателей, о попытках компенсировать ужасы происходящего светлой и радостной картиной иной жизни, наконец - о ценности литературного произведения безотносительно ко времени его создания. Все это верно. И все же - неужели никто из советских писателей этого жанра не пытался во внешне безобидной форме сказки прокричать то, что терзало его душу? Или последняя у всех у них напрочь атрофировалась?
         Детские книги нуждаются во взрослых читателях. Но мы, увы, раскрываем их в основном до тех пор, пока наши чада не научатся читать сами. И потому редко обращаемся к знакомым с юных лет произведениям для младших школьников - иначе могли бы заметить там массу интересного.
          Например, лагинский “Старик Хоттабыч’’ в последнее время стал доступен читателю в первозданном виде. Прежде его печатали в редакции 1950-х годов, обогащенной рядом идейно выдержанных сцен. Таких, как перечисление Героев Соцтруда или наказание американского миллионера Ванденталлеса. Зато почти на четыре десятилетия исчезла замечательная глава о визите Вольки и Хоттабыча в парикмахерскую.
         Напомним: Волька Костыльков решил избавиться от подаренной джинном бороды. Парикмахер откровенно издевается над мальчиком, вместе с ним гогочут другие цирюльники, клиенты и зеваки. Разгневанный Хоттабыч превращает глумливую толпу в стадо баранов, загромоздившее улицу. Водители автомашин “…очень нелестно отзываются о внезапно появившемся стаде и его возможных хозяевах”. Но тут возникает сотрудник НИИ овцеводства и смело заявляет, что бараны принадлежат институту. И вот милиционер отряжает двух дворников загнать недавних людей “…в чистый, высокий и светлый хлев”.
          Любые другие бараны были бы в восторге от этого комфортабельного помещения, от обильного и разнообразного корма, от чистой и вкусной водопроводной воды в чудесных просторных корытах. Но наши бараны шумели, метались по хлеву, нарочно влезали в корыта с водой и топали копытами...
         Ученый-овцевод строит в отношении дивных животных (превосходная порода времен царя Сулеймана ибн Дауда - это в 1938 году!) далеко идущие планы: “Одного из них придется, пожалуй, зарезать, чтобы проверить качество мяса...” Обезумевших жертв научного коммунизма приковывают за ноги к стойлам, а кандидат наук пишет статью для журнала “Прогрессивное овцеводство”...
         Согласитесь, сцена сопоставима если не с булгаковским “Собачьим сердцем”, то, по крайней мере, с зощенковскими “Приключениями обезьяны”. Поскольку она сюжетно завязана на главную линию повести, Лагину пришлось переделывать еще несколько глав. Во втором издании Вольку просто бреют, и все. Наше бытовое обслуживание отныне на высоте!
Булгаков вспоминается и в главе, действие которой происходит в цирке. Что китайского фокусника Мей Ланьчжи (Мей Ланьфан - актер, выступавший в те годы в Москве) во имя великой дружбы заменил “русский итальянец” Сидорелли - это полбеды. Но вот двух абзацев, исчезнувших в новой редакции, искренне жаль. Судите сами - в разгар хоттабычева сеанса чудес в действие вмешались двое молодых людей. По приглашению администрации они еще в начале представления вышли на арену, чтобы следить за фокусником. На этом основании они уже считали себя специалистами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой магии.
         Один из них развязно подбежал к Хоттабычу и с возгласом: “Я, кажется, понимаю, в чем дело!: - попытался залезть к нему под пиджак, но тут же бесследно исчез под гром аплодисментов ревевшей от восторга публики.
         Такая же бесславная участь постигла и второго развязного молодого человека.

         Уж не предположить ли, что Лагин каким-то образом был знаком, пусть не из первых рук, с текстом “Мастера и Маргариты”? Или в конце 1930-х многими писателями владела тайная мысль прищучить органы ГБ хотя бы эзоповым языком? Но ведь описание творимых Хоттабычем волшебств явно напоминает нам о Воланде... Потаенный Булгаков, как мы теперь знаем, прорывался отзвуками во многих легальных книгах 50-х годов. Но Лагин, словно споря с фразой о несгораемости рукописей, вычеркнул то, что было им открыто сказано едва ли не первым.
        Ладно, “Хоттабыч” долгое время печатался в приглаженном виде, без баранов в парикмахерской и сексотов в цирке. А “Волшебник Изумрудного города”? Пусть это пересказ американской книги, но аналогия между Гудвином и Сталиным оттого не становится слабее.
          ...Он управляет Изумрудным городом мудро и хорошо. Однако для тех, кто приходит в город из пустого любопытства, он ужасен... Незадолго до этого Москву посетили живые классики - Андре Жид и Лион Фейхтвангер. Первый написал о поездке в СССР нелицеприятно и был объявлен праздным буржуазным писакой. Второй нашел в вожде большевиков требуемые мудрость и достоинство.
         С тех пор гостям СССР, не говоря уж о его гражданах, было предписано средство, изобретенное могучим волшебником:
         ...Без очков вас ослепит великолепие Изумрудного города. Даже все жители города носят очки день и ночь. Таков приказ мудрого Гудвина. Очки запираются на замочек, чтобы никто не мог снять их.
         Путников даже через очки (на самом деле благодаря им) ослепляет блеск Изумрудного города. Дома и мостовые - из зеленого мрамора с изумрудами, жители в зеленой одежде, кожа с зеленоватым оттенком и даже солнце светит зелеными лучами. Заменим зеленый цвет красным и оценим впечатление...
        Главный секрет могущества Великого и Ужасного - в готовности людей считать его таковым. (Много позже Фазиль Искандер во взрослой сказке “Кролики и Удавы” выразит это формулой “Их гипноз - это наш страх”). Бывший актер, променявший свое ремесло на ярмарочный показ воздушного шара, приземлился в незнакомой стране. Отовсюду сбежался народ и, видя, что я спускаюсь с неба, принял меня за Великого Волшебника. Я не разубеждал этих легковерных людей. Наоборот, я вспомнил роли царей и героев и сыграл роль волшебника довольно хорошо для первого раза (впрочем, там не было критиков!) Я объявил себя правителем страны, и жители подчинились мне с удовольствием...
       Чтобы харизма не рассеялась, Гудвин тоже находит верное решение. Мне пришло в голову, что если я буду близок к народу, то во мне разгадают обыкновенного человека. А тогда кончится моя власть. И я закрылся в тронном зале и прилегающих к нему комнатах... Через несколько лет народ забыл мой настоящий облик, и по стране пошли обо мне всевозможные слухи.
        И даже когда обманщик раскрывает Элли и ее друзьям свою тайну, те продолжают считать его волшебником. А назначенный в преемники Страшила с мозгами из отрубей (“настолько умный, что ум не помещался у него в голове и вылезал наружу в виде иголок и булавок”) вызывает у жителей Изумрудного города чувство восхищения:
         - Нет в мире другого города, правитель которого был бы набит соломой!
        В начале 80-х вышел в свет замечательный исследовательский труд Мирона Петровского “Книги нашего детства”, автор которого разбирает, наряду с книгой Волкова, “Крокодила” Чуковского, “Золотой ключик”, “Человека Рассеянного”, “Сказку о Пете и Симе” Маяковского. Но в то время нечего было и думать отыскивать в детских книжках политические намеки на репрессии. И Петровский, блестяще выявляя в куклах Карабаса Барабаса театр Мейерхольда, а в образах сказки Толстого усматривая пародию на Кэрролла, по тем же причинам не касается куда более прозрачных вещей.
       Ворвались два добермана-пинчера, сыщики, которые никогда не спали, никому не верили и даже самих себя подозревали в преступных намерениях... Написано, напомним, во время подъема “ежовщины”.
       Буратино болтал ногами, умолял сказать - за что? за что? Сыщики отвечали:
- Там разберут...

       В отделении деревянному мальчику предъявляют набор статей:
     - Ты совершил три преступления, негодяй: ты - беспризорный, беспаспортный и безработный. Отвести его за город и утопить в пруду. Напомним, что в это время действовал УК, допускавший смертную казнь начиная с 12 лет, население было повязано паспортной системой, а беспризорники и безработные считались ликвидированными как класс.
       Должно быть, близко к сердцу читатели тех лет принимали и сцену, в которой Карабас Барабас жалуется начальнику города:
       - Злейший враг (народа? - В.К.), старый шарманщик Карло. Он украл у меня три самые лучшие куклы, он хочет сжечь мой знаменитый театр, он подожжет и ограбит весь город, если его сейчас же не арестовать...
       Переделывая в 1938 году сказочную повесть в пьесу для детского театра, Толстой кое-где добавляет красок. Карабас обращается к детям: Кто выдумал, что я страшный? Я добрый человек, я веселый человек - Карабас Барабас, друг детей... Дети видят меня даже во сне... В то же время пьеса кончается перемещением героев в СССР, а злодеи ликвидируются как класс - проваливаются в тартарары...
       При взгляде под определенным углом начинают звучать по-иному имена Карло и Джузеппе, напоминая об основателе научного коммунизма и творце его “полной победы”. Карло в пьесе играет добрым людям “веселый вальс, все тот же, все тот же вальс на закате дня”. “Эта песенка, - вздыхает он, - про счастливую страну, где старикам живется легко... а вот я и забыл, как называется эта страна...” Любопытно также, что Джузеппе - столяр, человек топорной работы, умом не блещущий, Карло же отличается душевностью и склонен к рассуждениям.
       В ином стиле представлена мрачная атмосфера сталинских репрессий в “Краденом солнце” Чуковского:
                                                                 Наступила темнота,
                                                                 Не ходи за ворота:
                                                                 Кто на улицу попал -
                                                                 Заблудился и пропал.

         Нет красного солнышка, и живая жизнь исчезла с лица земли:

                                                                 Только раки пучеглазые
                                                                 По земле во мраке лазают,
                                                                 Да в овраге за горою
                                                                 Волки бешеные воют.

         Почти прямая перекличка с написанным чуть раньше мандельштамовским “Мы живем, под собою не чуя страны”: “Тараканьи смеются усища... Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет...”
         Вся надежда на русского Медведя, который один способен победить южного злодея - Крокодила.
          Но Медведю воевать неохота:

                                                Ходит-ходит он, Медведь, вкруг болота...

          Лишь после долгих уговоров косолапый берется журить похитителя:

                                                                Ишь разбойничья порода:
                                                                Цапнул солнце с небосвода
                                                                И с набитым животом
                                                                Завалился под кустом
                                                                Да и хрюкает спросонья,
                                                                Словно сытая хавронья.
                                                                Пропадает целый свет,
                                                                А ему и горя нет!”

        И только когда злодей нагло грозится проглотить и Луну (Запад? - В.К.), Медведь налетает на него и освобождает краденое солнце. В отличие от поэмы, в жизни России исход этой истории был куда печальнее, но в 1935 году еще теплилась надежда на пробуждение русского медведя. Ведь еще недавно в стране бушевала настоящая крестьянская война - в ответ на зверства коллективизации, и был момент, когда власть могла перейти к бухаринцам.
Кроме того, в 35-м Германия уже была в руках Гитлера, и текст Чуковского можно было преподнести как аллегорию борьбы с фашизмом. Но может быть, все это позднейшие домыслы, и Корней Иванович ничего такого не имел в виду?
       Но вот написанный еще в 1922 году “Тараканище” - практически на ту же тему. “Покорилися звери усатому (Чтоб ему провалиться, проклятому!)» Разве что спасителем выступает Воробей, прилетевший “из-за синего лесочка, из далеких из полей” - не во главе ли эмигрантской армии?
       Впрочем, совсем не обязательно строить гипотезы о замыслах авторов. Можно просто читать вместе с детьми давно знакомые книги и находить в их персонажах сходство с теми, кто до сих пор не перестал быть актуальным для россиян. Если о них не забывать, они рано или поздно станут лишь достоянием истории.

                                                                                        
                    
©В.Кузнецов

      Публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделе "
Биографические очерки" и "Публицистика"

СКАЗКА ЛОЖЬ, ДА В НЕЙ НАМЕК                                      ИЗ ПЕСНИ СЛОВО...                               ВОЗВРАТ