ВОЗВРАТ                                             

 
   
Апрель 2006, №4      

             Литературное обозрение__________
                                                                                                                  Борис Клейн

                                         Покойник зашел в дом...

             

 

 

        Сочинения Б.Акунина наделали столько шума, что люди с ними незнакомые /включая и меня/ оказывались как бы в неловком положении. Чтобы выйти из него, я некоторое время назад взялся за роман «Азазель» - книгу, положившую начало знаменитой серии и привлекающую внимание по сей день: переиздания, инсценировки в театрах и прочее.
       Может, я не разглядел тогда его писательский дар? Ведь отозвался, в числе других, на его произведение московский журнал «Столица»:  «В этом «Азазеле» есть все, вообще все: Конан-Дойль, Булгаков, Аверченко…».
       Но если автор заимствовал у других «вообще все», тогда почему его роман аттестуется как преддверие «нового детектива»? - задался я напрасным вопросом.
       Меня относили прежде, да и сейчас найдутся охотники отнести, к унылым педантам. Какие, мол, претензии к детективу? Акунин просто развлекал читателя, что делает и теперь с неизменным успехом.
       Но есть же элементарные нормы того языка, на котором мы говорим и пишем. Во всяком случае, недавно были. А на страницах романа появляется студент, который «всю свою фортуну израсходовал». Один сыщик говорит другому: «вы бы послужили с мое по следственному делу». Однако «дело» есть совокупность собранных материалов, а служили тогда «по следственной части». Открыв же другую главу, можно узнать, что человек способен «хмуриться какой-то своей мысли»… - и т.п.
      
Если рецензенты восхваляют «филигранный язык», а у героя романа мысли «приняли обиженное направление», то кому прикажете верить?
       Это для легковерных, что Акунин не претендовал на место в «большой» литературе. Когда огромное пространство оказалось вне цивилизации и культуры, настал звездный час для производителей суррогатов. Побеждали те, кто обладали современными технологиями. Мастера «постмодернистского» китча научились сбивать людей с толку, для чего вовлекали их в игры без правил, лишали ощущения времени, дразнили проделками шутов и всякой бесовщиной.
      Вот и у Акунина, владеющего, как говорят, «булгаковской манерой», появляется письмоводитель …в корсете «лорд Байрон». Изображается сыщик Фандорин с замашками денди, а с речью то ли нэпмана, вынужденного к приказчику «топать», то ли члена ранне-советской номенклатуры, разъезжающего по Москве /какого времени?/ «на персональном извозчике». Он неживой, этот главный акунинский герой.
       Когда эпигонов упрекают в несообразностях и отступлении от исторических реалий, они требуют применительно к себе таких же критериев, каких удостоен автор «Мастера и Маргариты». Он, мол, тоже перебрасывал героев из сталинской Москвы в древнеримский Иерушалаим. У него и кот говорил, и боров по небу летал. Ему было дозволено, а нам нет?
       Да все вам дозволено, господа. Только пишите хотя бы грамотно.
       А то ведь углубляешься в роман  «Азазель», и буквально вязнешь. Сыщик отправляется на поиски свидетелей «в вицмундире»; проголодавшись, он достает из кармана «сандвич с колбасой»; а хозяйка московского особняка принимает гостей, «попирая ногами расстеленную тигровую шкуру».
      Весьма сомнительно, чтобы в памяти Эраста Петровича Фандорина могло что-либо «выпрыгнуть». …Дуэлянта в романе зовут: «пожалуйте на барьер!», а он, возможно, и шага не сделает, пока не услышит: «пожалуйте к барьеру!”.
       В общем, получается Булгаков для бедных.
      Когда не хватает умения создавать литературные образы, индивидуализировать язык героев, на выручку приходят те самые смеси, которые нынче элегантно именуют «коктейлями». Вот фрагменты из монологов эксцентричного графа Зурова:
      “Выпьете для храбрости шампанского, или сразу на двор?.. Кончай бредить, Фандорин… Обогреешься, хватанешь грогу и разъяснишь мне, что у вас за шапито такое творится». Действительно, цирк: граф оборачивается привычным для россиянина «пацаном».
       И это не предел метаморфозам. «Представь картину, - разглагольствует граф. - Впереди сущим Бонапартом Амалия в карете, на козлах два крепких молодца. Следом в дрожках покойник… покойник зашел в дом с какой-то вывеской, пробыл полчаса. Тут климат портиться стал».
       Следуя таким курсом, пассажиры кареты способны довести читателя до полной утраты здравого смысла, что видимо, от него и требуется. В таком состоянии человек примет как должное эпический финал:
      «Вот утро, берег Темзы в районе доков… Эраст Петрович сидит на жестяной крыше приземистого пакгауза в одном исподнем. Рядом разложена мокрая одежда и сапоги. Голенище одного распорото, на солнце сушатся раскрытый паспорт и банкноты».
      Не вижу смысла в подробном разборе сюжета, столь же претенциозного, сколь и вздорного. Он явно придуман в расчете на людей, мало сведущих в новой истории. Кто же еще сможет принять всерьез байку вымышленного начальника 3-го Отделения генерала «Мизинова» /подлинного звали Мезенцевым/, что существовала в 1870-х «некая интернациональная организация с условным названием «Азазель»? Располагая якобы З854 членами, это международное подполье «…действует агрессивно, не останавливается перед убийствами, тут явно есть некая глобальная цель». Антироссийский в своей основе заговор с тайным центром во главе с «леди Эстер», будто бы, в Англии. Доказательства?
       Вместо них, Акунин по сути сваливает на мифический «Азазель» серию совершенных в России реальных политических убийств. Могло ведь это произойти в том месте и в то самое время? Расчет на доверие, - точнее, доверчивость читателя.
     Начальника 3-го Отделения действительно убили в 1878 году, только не агенты «Азазеля», а известные по именам русские подпольщики «Земли и Воли», не подконтрольные никаким иноземным центрам, а также леди Эстер, «г-же миледи» и прочей чертовщине. Но если написать поближе к истине, то видимо, «не дойдет». Манипулировать историей стало удобно и выгодно. Вот он и сочиняет.
    
 Когда начался разгул мусульманского террора, замелькала фраза, будто Акунин в художественной форме предсказал появление «Аль Каиды». Но совсем в другую сторону ориентирован замысел романа. Таинственная леди Эстер, делясь с русским сыщиком Фандориным секретом создания ею международной организации убийц - «цивилизаторов», признается, что идею эту дал ей больше всего «иудейский Азазель из книги Енох». Сделан был намек, только неясно на что, как обычно у Акунина, - зато впоследствии он достигнет ясности и в проклятом «иудейском вопросе». Читатель увидит, в чем состоят эти его постижения.
       Прежде мне показалось бы неуместным упрекать Акунина в разжигании антисемитских чувств. Объектом его глумления становились персонажи разных национальностей. Не составляло тайны к тому же, что он /Г.Чхартишвили/ по происхождению - грузинский еврей. Такой автор мог позволить себе многое.
     
 В общем же я был убежден, что для серьезного читателя не послужат развлечением тексты, изобилующие пошлыми сценами, глупыми диалогами и стилистическими ошибками.
     
 Однако, хотя и с сожалением, я готов признать, что успех «Азазеля», равно как и всей «фандоринской» серии не случаен. Его породил феномен массового сознания постсоветской России и связанного с ней русскоязычного пространства. Б.Акунин сумел создать свой «книжный рынок»; значит, он нашел ответ на запрос общества переходного типа, в котором заметно понизился уровень литературных вкусов.
      Поражает исключительная плодовитость этого автора, который насочинял не только много романов, но не постеснялся издать собственноручный вариант чеховской «Чайки», а также реализовал киносценарии и осуществил разные другие, как их именуют, «проекты».
     
 Что еще примечательно: сколь бы ни была порою резкой критика этого бизнеса, он имеет в целом благоприятную конъюнктуру и буквально процветает.
      Не раз я задумывался, почему? Чем объяснить то, что «фандоринский» хлам расписывают себе на роли известные актеры, а маститый режиссер произносит напыщенные монологи о патриотизме никчемного сыщика и обещает раскрыть психологические глубины его образа?
        Раньше можно было повторить вслед за критиком из «Нового мира» Марией Адамович: срабатывает закон толпы. Новую элиту мало заботит собственная неталантливость. Их много, и они настойчиво поддерживают друг друга на плаву. И разве не таков любой карнавал? Литература оценивается не по художественно-эстетическим меркам, а по клубно-тусовочным. Тогда и Акунин титулуется как «самый интересный писатель русской литературы».
       Этим объяснялось многое, но, как я теперь понял, далеко не все. Недавно на российском телеканале «Культура» люди с именами, без сомнения знающие истинную цену акунинским опусам, ставили их рядом с повестями Пушкина и Гоголя и заверяли зрителей, что в них каждый читатель /каждый! - Б.К./ найдет что-нибудь ценное для себя. А речь в передаче, между прочим, шла о присуждении престижной Букеровской премии.

    Предназначение Акунина в современной России обозначается достаточно четк
о свежим его романом «Пелагия и красный петух». Это как бы итоговое произведение очередного цикла. Оно, согласно аннотации, завершает трилогию «о приключениях непоседливой очкастой монахини, преосвященного Митрофана и губернского прокурора Матвея Бердичевского».
  
 Действие развертывается в конце ХIХ - начале ХХ века, но тем не менее, крещеный еврей Бердичевский получает должность царского прокурора. Вообще еврейские мотивы, «востребованные» новейшей эпохой, прозвучали в романе выразительно.
     При посещении Житомира прокурор Бердичевский вступает в беседу с местным православным «есаулом», который ему рассказывает /это все цитаты! - Б.К./:
       «Тут недавно история была. Крестьянскую девушку в реке нашли. Мы провели свое следствие. Установили, что она, лахудра, гуляла с одним жидком… Жиды про это дознались. Вызвал его раввин, стал требовать: прогони от себя гойку. Жидок упрямый попался… Так они его в Литву отправили, а девушку эту в Тетереве нашли. Ведь ясно, что убийство. И ясно, кто убил…
      Бердичевский слушал историю русской девушки скептически… А потом вдруг засомневался. Среди евреев сумасшедших не меньше, чем среди прочих народов. А то, пожалуй, и побольше».
       Еще мотив, «озвученный» с помощью вора, плывущего на пароходе по Волге. На палубе он видит евреев, следующих в Палестину. «…Знал он: такая это нация, что промеж себя все грызутся…». И точно: «Палестинский» жидок гордился перед «американским». Сказал ему: «Мы, не в обиду вам сказать, едем за духом, а вы за брюхом».
        На том же пароходе монахиня Пелагия беседует с молодыми сионистами. Один из них весело кричит ей:
        “- Эй, сестрица, едем с нами в Палестину!
          - Я же не еврейка… И вряд ли когда-нибудь стану.
          - И не надо, - засмеялся один из коммунаров. - Поддельных евреев и без вас хватает».
       Общий взгляд на палестинскую проблему та же монахиня усваивает в Яффе при посредстве араба Салеха:
        «Почти две тысячи лет жили без них /евреев/, и хорошо жили… И вот они появились опять. Тихие такие, жалкие. Мы приняли их с миром. Научили возделывать землю, спасаться от жары и холода. А что теперь? Они расплодились как мыши, подкупают турок… Евреи не успокоятся, пока вовсе не прогонят нас с нашей Родины, потому что мы для них не люди. Так в их книгах написано. У них жестокие книги, не то, что наш Коран, призывающий быть милосердным к иноверцам».
       Желающих вступать в дискуссию с арабом не находится. Пелагия же становится свидетельницей перебранки попа с «чернявым господином», оказавшимся крещеным евреем. Между прочим, поп восклицает: «Жид как бес, никогда не покается… Жида перекрести, да и под лед пусти!».
      
 Еще некоторые образчики предложенного акунинским читателям:
     
 «…И Шмулик стремглав дунул в ближайший переулок… Мимо процокали дамские каблучки - это прошла шикса. Через минуту в том же направлении прошелестели мягкие, приглушенные шаги… Монахиня остановилась возле уличной арабской кофейни, сказала «Салах» и изобразила, будто держит в руке поводья… Пелагия хотела сказать, что дело не терпит отлагательств, но вспомнила об обидчивом /!/ восточном этикете…».
       Далее монахиня Пелагия /она же «шикса»/ расспрашивает русскую жену араба Салаха, как та уживается с другими его женами, в том числе с американкой:
        «- А чем у вас американка занимается?
         - Анька-то? Детей учит и в постеле за нас отдувается… Другую заместо ее возьмем, тоже молоденькую. Уже порешили. Какую ни то жидовочку из здешних. Они бойкие».
        За монахиней следит в Иерусалиме, как сообщено на страницах романа, агент царской охранки Яков Михайлович. Чтобы не возбуждать подозрений, ему «…целесообразней показалось обратиться в иудея. Этой публики здесь имеется невиданное многообразие…».
      Естественно, к русскому филеру переходит и функция рассказчика о событиях на иерусалимских улицах. Благодаря этому, стиль обогащается такими перлами:
    
«Сутулый жиденок оказался на том же самом месте, где его окликнула Рыжуха /монахиня/…И тут еврейчик возьми и выпали - торжественно так, с убеждением:
       - Меня убивать нельзя, я еще должен спасти человечество!
       Это и решило. Если он из спасителей человечества, то тотчас разболтает, понял Яков Михайлович. Знаем мы ихний еврейский телеграф… В цыплячьей грудке что-то пискнуло, и когда Яков Михайлович убрал руку, заморыш бесшумно сполз по стене. Раздутая от учености голова склонилась на плечи и спаситель человечества приложился к народу своему».
       Так написано в конце первого тома. Немало подобного и в других томах.
     
 Мне хочется кого-нибудь спросить: что это такое? Обещанный льстивыми критиками «новый детектив»? Есть наверное другие слова, которых заслуживают приведенные тошнотворные тексты.
       Слова, которые побаивается произнести внятно ангажированная российская пресса. Но мы ничем не обязаны ни ей, ни тем, с кем она хочет ладить.
       Впрочем, и в России кое-что замечают.
       Журнал «Огонек», 2005, 8: “…Он стал тем, кем является поныне - русским писателем Акуниным, автором историко-детективной попсы с претензией на интеллектуальность».
       «Московские новости», интернет-газета, номер 7 за 2005г.
    
 «Фактор Акунина в современной действительности нельзя недооценивать… Он не устает подчеркивать, что не считает себя писателем в высоком смысле слова, а является беллетристом. Что его цель не достижение новых художественных смыслов, но коммерческий успех… Любовь к Акунину - едва ли не обязательный атрибут энергичного, успешного и, не побоимся этого слова, креативного члена российского общества. То есть если попытаться посмотреть на этот феномен со стороны, увидеть можно примерно следующее: мизантроп, пижон, сибарит сумел обрести любовь народную, приложив,  кажется, все усилия для достижения противоположного результата… Вообще в подобных замыслах трудно не разглядеть некоторого презрения ко всей этой деятельности. Написать в один присест два кирпича по 400 с лишним страниц, сколько нибудь ответственно относясь к делу, пожалуй, невозможно».
      Не берусь предсказывать, как долго еще продлится его популярность, и сколько раз Акунин будет увенчан лаврами. Да и не моя это забота. Мне лично он осточертел.
       Пусть это выглядит так: нашелся посторонний, высказавший трезвое, пока бесполезное суждение. А там будет видно: может, оно еще пригодится.
                                                                                                            
        ©Б.Клейн

           Предыдущие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделах "История",                                                                     "Литературоведение", "Биографические очерки"

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                     ВОЗВРАТ