ВЕКТОР ВИКТОРА АСТАФЬЕВА

          Подростковое школьное сочинение было превращено в рассказ «Васюткино озеро», появившийся, как и другие первые рассказы В. Астафьева в журнале «Чусовой рабочий»…
     Война и деревня - два вектора, сложно сошедшиеся в космосе писателя, определили силовое поле его прозы: ставшей веховой в истории русской литературы советского периода.
    «Стародуб», «Перевал», «Звездопад» - словно собирались из тех камней, что можно встретить в лесах: лобастых, больших, покрытых мхом времени.
    Шероховатость и шершавость становились мощными средствами выразительности; и древесина прозы обрабатывалась своеобразно: со специально оставляемыми, не обструганными фрагментами - чтобы ранили сильнее читательское восприятие, не давали возможности пройти мимо, врезались в память.
          Зоркость к деталям была необычайна: точно своеобразные окуляры направлены были на действительность, дабы высветить самое характерное, и дать через деталь многое; живая плазма слова бурлила: казалось, мозг писателя словно был переполнен ими: жаждущими свободы воплощения.
         Взгляд на войну передавался через восприятия простого солдата: на котором всё и держится; иногда - младшего офицера; и обезличенный Ванька-взводный, выдерживающий колоссальную нагрузку, что бы ни происходило, - уникальный собирательный образ Астафьева, знавшего окопную правду изнутри: как и наждачную её сторону, резко и грубо обрабатывающую души.
        «Царь-рыба» - роман в новеллах; повествование столь же глобальное, сколь и провидческое: в центре своём лелея Игнатьича: умелого и уважаемого в деревне рыбака, разоблачает жадность, жажду наживу, затягивающий омут потребления любой ценой - разоблачая невозможное, потребительское отношение к природе: дающей жизнь, поющей сотнями голосов; производящей - в том числе - великолепных таких чудовищ - как царь-рыба: осётр…
         …а вот взвод лейтенанта Бориса Костяева: который среди прочих соединений участвует в бою против прорвавшего оборону противника.
          Взвод, останавливающийся после боя на хуторе, хозяйка дома - Люся, краткое счастье любви в недрах продолжающейся войны: так строится сюжет «Пастуха и пастушки»: пасторали, по определению писателя.
         Современной пасторали, уходящей жарким составом любви и тоски в вечность, где может быть, уютнее, чем на земле…
        Пронизывали токи небесные тёртые, мощные книги Астафьева, знавшего, по его словам, богословие весьма не плохо?
         В сильной мере: согревая теплом и лиризмом; даже тогда, когда, казалось бы, выхода не было…
         Роман «Прокляты и убиты» не мог быть закончен: ибо дёготь войны не смывался из памяти, и новые и новые образы, выходившие на сцену, чтобы погибнуть, подтверждали невозможность забвенья.
         В.Астафьев возводил храм книг: мощно увеличивая своды, расширяя пределы, внося новые и новые детали: и храм этот велик, и, словно через прозрачный его купол, льются лучи вечности в феноменальное строение, созданное из книг.

                                                  ВОЙНА ВЯЧЕСЛАВА КОНДРАТЬЕВА

          Поздний писательский дебют подразумевает зрелое отношение к действительности, опыт - твердый, как алмаз, и ту непростую дорогу, которая не может обмануть…
  В.Кондратьев дебютировал в 59 лет, и повесть его «Сашка» может быть отнесена к перлам военной литературы…
  Сашка - рядовой, он деревенский, он - бесхитростно открыт миру: даже навалившемуся массивом войны…
  Без формулировок понятия «нравственность» он воистину нравственный человек, это вложено в него стержнем: не убиваемым никакой действительностью.
  Вероятно, метафизический посыл повести - это возможность оставаться человеком в невыносимых условиях одного из самых страшных сражений великой войны.
          …ибо Ржевская битва была именно таковой.
        Встречный бой был беспощаден, и, захватив немецкого солдата, и получив приказ обезумевшего от горя комбата, только что потерявшего фронтовую подругу, немца расстрелять, Сашка встет на его защиту, видя сущность немца: берлинского студента, а не фанатичного гитлеровца…
           Сашка побеждает.
          Он прощает свою Зину, ушедшую с младшим лейтенантом на танцы - ведь ушла она за день до отправки того на фронт: скрасить ему вечер.
          У него большое сердце - у Сашки: как у Тушина из легендарной эпопеи Толстого; у него незамутненный взгляд на жизнь; взгляд, залитый кровью и заполненный страданием, сквозь которые надо рассмотреть сущность: людей, их поступков, их страдания…
         …когда задремавшего на вокзале Сашку будят молоденькие медсестры - и задаривают его и расспрашивают о фронте - он отвечает им: Там очень страшно…
         И бегут они вслед за поездом, машут Сашке, и тот машет им на прощание, и плачет, плачет, зная, что предстоит им увидеть…
         Круто слепленная повесть Кондратьева подразумевало такое тесто, которого нет верней.
        А дрожжи для него - русский характер, его исконная связь с землёю, его всеотзывчивость, незлобивость.
          Ибо врага приходится не убивать, а поражать, ибо даже догматическая церковь толкует убийство на войне так, и только так.
          Об одном из эпизодов Ржевской битвы рассказывала и повесть Кондратьева «Искупить кровью», где рота солдат, уже понёсших значительные потери, получает приказ удержать любой ценой деревню.
          День, который длится повествование, становится монументальным.
          Не велико и значительно наследие Вячеслава Кондратьево: сильно вдвинуто в историю русской литературы, ярко светят его книги в недрах богатой советской военной прозы…
          И нет этому свету износа.

                                                             ВЕСТЬ ЕВГЕНИЯ НОСОВА