Константин Батюшков
1
1787-1855
Изречение седого ветхого Мельхиседека , введенное в область
русской поэзии бархатно-грустным, изысканным Константином
Батюшковым, трагично, как осознание места человека в
действительности.
Стихи совершенны - хотя и неизвестно, что посчитать атомом
совершенства - но последовательность строк-ступеней точно
поднимается к ветхозаветной панораме - с нагромождением храмом и
суммами жестоких властителей, для которых дворцы, привычны, как
подчинение толп.
Но и цари - рабы: самости, страсти, старения: массы всего,
определяющего их жизни.
Пессимизм шедевра Батюшкова усиливается тем, что «смерть едва ли
скажет…»
Он (человек) шел долиной «чудной слёз» - и, хоть слёз, но
долина все-таки была чудной, таким образом, выбранный эпитет
несколько скрашивает картину безнадежности.
Четыре глагола, идущих подряд в последней строке: страдал, рыдал,
терпел, исчез - не оставляют щели для надежды, как эпос
Экклезиаста: ветхозаветная горечь перехлестывает через край.
Однако, возможность такого поэтического перла точно опровергает
его содержание: ибо если человек сумел развиться до сочинения
подобных стихов, то не все сводится к четырем трагичным глаголам,
поставленным подряд.
2
Нежный, бархатный, серебряный стих…
Мелодический рисунок метафизики Константина Батюшкова:
Взгляни: сей кипарис, как наша степь, бесплоден -
Но свеж и зелен он всегда.
Не можешь, гражданин, как пальма, дать плода?
Так буди с кипарисом сходен:
Как он, уединен, осанист и свободен.
…голос Мельхиседека прозвучит интонацией Экклезиаста: не к ней ли всю жизнь стремился Батюшков, сойдя под конец в тяжелые дебри безумия?
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слёз,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
На смерть, мол, была последняя надежда, но и она не оправдалась.
Батюшков мрачен, и - Батюшков неистовых вакханок, где всё
трепещет силою жизни: поэт существует на полюсах, отрицая
мещанскую сладость быта, ибо космос слова сильнее всяких
магнитов…
Сила сердечной памяти, выраженная в хрестоматийном: О память
сердца… - превосходит все лабиринты рассудка, каковые к тому же
чреваты порою; но память сердца - огонь и лестница, и то, и
другое никогда не обманут.
И снова отплывает корабль, и вновь тихим очарованием сквозит
берег Альбиона, и яркость поэтической линзы не допускает серого
потока времени, готового всё поглотить…
Владимир Соловьев
1853-1900
Платоновская пещера, как модель жизни, едва ли когда-нибудь
будет прочувствована большинством; впрочем, стихи к нему и не
апеллируют…
Владимир Соловьев, очевидно, соприкасался с мирами такой
тонкости, что окрас его поэтических произведений отливал
эзотерическими разводами, тайнами, сущностью:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий -
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Дивно жить в мире подлинности: да только как туда попасть?
Чудесно передать собственный опыт поэтом, что назовут себя
символистами, и, используя необыкновенные мелодии, попробуют
расшифровать тайны дня и ночи…
Владимир Соловьев пел по-разному и о разном: но именно
подлинность духовной отчизны занимала изрядную долю пространства
его песен: этому посвящено и одно из главных его произведений: «Три
свидания» - большое стихотворение, или маленькая поэма…
Три - меняющих жизнь, запредельных проникновения в неизреченное:
в сравнение с котором и поэтический язык бледен: однако именно
он в наибольшей степени соответствует хоть какой-то возможности
выразить то, что пришлось увидеть.
И выразить сильно - так, что не захочешь, а поверишь в
возможность такой встречи.
Впрочем, запредельные сущности сами выбирают того, через кого
хотят передать некоторую информацию: жалко, что распространяется
она в нашем, косно-материальном мире слишком плохо…
Акростих «Сафо» и посвящение Фету, белые колокольчики и
фрагменты истории…
Различен поэтический калейдоскоп Владимира Соловьева, но всегда
он пронизан необыкновенностью лучений: тайных, далеких от яви,
манящих…
№12,